Еврейская делегация у генерала Деникина

Категория:  Общественно-политическая жизнь в ИзраилеПочти стенографический отчет о встрече еврейской делегации с генералом Деникиным был опубликован в апреле (№ 17) – мае (№ 18) 1923 года журналом «Рассвет» (именовавшим себя «общественно-политической и литературной газетой») – органом движения сионистов в Берлине. Источником публикации были материалы Еврейской политической коллегии в Ростове-на-Дону. Именно в 1923 году редактором журнала стал Зеев Жаботинский, который в 1924 году продолжал издавать его уже в Париже. Издание просуществовало вплоть до 1934 года. В «Рассвете», который представлял собой продолжение одноименной газеты, издававшейся в Петербурге с 1905 по 1919 год и основанной А. Д. Идельсоном, были опубликованы все основополагающие работы З. Жаботинского. 26 июля (8 августа) 1919 года, в 2 часа дня, еврейская делегация из представителей еврейских общин: Екатеринославской – председателя М. С. Брука, Харькова – председателя д-ра Л. В. Виленского, Ростова-на-Дону – раввина д-ра З. Гольденберга и Таганрога – тов. председателя д-ра А. Я. Евинзона была принята заместителем верховного правителя генералом Деникиным. Доктор Виленский представил генералу членов делегации и прочел записку, составленную от имени названных четырех общин. Генерал Деникин весьма внимательно слушал, делая заметки во время чтения. Передавая записку генералу Деникину, д-р Виленский отметил, что из-за нежелания обременять генерала в записке не помещен тот огромный фактический материал, который находится у делегации и который, по его желанию, может быть предоставлен в распоряжение его. Ген. Деникин: «Я не должен вас уверять ни в любви к евреям, ни во вражде к ним; вообще смешно подходить к этому вопросу с такой точки зрения государственной целесообразности и человечности. По вопросу об отношениях командного состава к евреям я боролся и впредь буду бороться с этим грустным явлением, но положение таково, что бороться трудно. Только медленно я старался и стараюсь возможно ослабить его остроту. Но устранить его совершенно я не в состоянии. Командный состав на свой страх и риск, по собственному почину, отдавал распоряжения об отправке евреев-офицеров в отдельные батальоны. Я сделал даже замечание генералу Май-Маевскому. Формально он на это не имел права, но внутренне я сознавал, что иначе он поступить не мог. И, в конце концов, я лично отдал приказ об отчислении евреев-офицеров в резерв. Должен отметить, что из Армавира, куда направлены были некоторые евреи-офицеры, приходят уже жалобы и заявления о нежелании иметь их в своей среде. Но это уладится. Другого выхода я не вижу. Это необходимо, прежде всего, во избежание крупных неприятностей для самих евреев, для которых жизнь в офицерской среде была бы нестерпима. А теперь я обращаюсь к вам: укажите мне более подходящий способ для решения этого вопроса». Делегация ответила на это, что она видит единственный способ решения этого вопроса только в неуклонном проведении равного отношения со стороны командного состава к евреям. «Если же на первых порах евреи-офицеры пострадают от неприязни своих товарищей, то это нам не страшно, но мы не можем допустить того оскорбления, которое, в противном случае, наносится чести еврейской нации». Делегация выразила далее уверенность, что при первом боевом крещении страсти улягутся и восстановятся сносные отношения. «Сказанное вполне подтверждается положением вещей, которое имело место при Временном Правительстве и на Донском фронте». После того как генерал Деникин снова указал на крайне тяжелое положение евреев-офицеров, в какое они могут попасть, делегация всё-таки продолжала настаивать на своем, заявляя, что не страшно, если даже иногда евреи-офицеры получат пулю в спину. «Такое положение, такая неприязнь долго длиться не будет, но принцип равенства нам слишком дорог». Тогда генерал Деникин указал на другую сторону вопроса: «Я боюсь серьезных волнений среди офицерства и не могу поэтому принять вашу точку зрения». Дальше генерал Деникин пытается объяснить настроение армии против евреев тем обстоятельством, что армии приходится сражаться лицом к лицу с еврейскими коммунистическими легионами. Делегация немедленно возразила, ссылаясь на слова генерала Шкуро, что всего-навсего таких легионов насчитывается один в 300 человек. Правда, носятся слухи о таком же отряде в Одессе, но всё это находится в области предположений. Засим чрезвычайно странно, что такое настроение рождается у армии против евреев ввиду одного отряда в 300 человек и совсем не имеет места при виде десятков тысяч русских братьев-красноармейцев, с которыми приходится сражаться и которым всё так быстро прощается. После этого генерал Деникин заметил, что при уходе большевиков из Екатеринослава там сконцентрировалось 130 еврейских комиссаров. На это делегация ответила, что еврейские комиссары фабрикуются чрезвычайно искусственно: весьма часто простых евреев, которые ничего общего с большевизмом не имели, возводят в чины комиссаров, дабы создать видимость их многочисленности. И совершенно правильно по этому поводу заметил генерал Шкуро, что в Юзовке одного крупного буржуя превратили в комиссара. Тогда генерал Деникин заявил, что вследствие существующей сплоченности между евреями следовало бы повлиять на еврейские большевистские дружины. Делегация выразила удивление по поводу того, что генерал Деникин мог думать о каком бы то ни было влиянии евреев на большевиков, которые, именно как большевики, порвали всякую связь с еврейством. «Когда московский раввин Мазе обратился к Троцкому с указанием на страшный вред, наносимый его деятельностью еврейству, Троцкий ответил, что он ничего общего с еврейством не имеет и еврейства знать не хочет». Широкие еврейские массы непричастны к большевизму. На выборах на различные национальные съезды и в общинные советы, на которых проявляется настоящая политическая физиономия еврейства, не был избран ни один большевик. Генерал Деникин. Это могу понять я, но пойдите и объясните это массе. Делегация. Вы сумели совершить чудо, создав могучую дисциплинированную армию, и вам нетрудно будет при помощи приказа заставить офицерство считаться с вашими словами. Генерал Деникин. Да, нами многое достигнуто, и слава Б-гу, если мои боевые приказы исполняются. Желать же сейчас, при данном составе и моральном уровне армии, большего невозможно. Делегация. Такое неприязненное отношение со стороны армии к евреям встретят и евреи-солдаты, принятые по мобилизации. Генерал Деникин. Думаю, что евреи-солдаты легче сживутся в массе прочих простых солдат, и вряд ли в этом отношении можно ожидать больших трений. Делегация. Не следует ли считаться с настроением еврейских масс, уязвленных в своем национальном достоинстве? Можно ли от них требовать, чтобы они отдавали свою голову, идя в армию, из которой выбрасывают их братьев? Генерал Деникин молчал. Переходя к вопросу о грабежах, генерал Деникин заметил, что, насколько ему известно, они утихают и что в Харькове совсем спокойно. На что делегация ответила, что в Харькове не только не спокойно, но до сих пор идет так называемый тихий погром, ежедневно выражающийся в десятках самых тяжелых случаев грабежей и насилия. Далее делегация представила генералу Деникину копию прошения Лозовской городской управы на имя генерала Май-Маевского, которое произвело на него видимое впечатление. Жертвы деникинского погрома в Фастове. Сентябрь, 1919 год. «Что касается Екатеринослава, то без ужаса говорить нельзя: целыми улицами еврейские дома и магазины разгромлены дотла, сотни женщин изнасилованы, много убитых. Вначале мы склонны были считать это результатом “упоения победой” и разгоревшихся страстей солдат и были уверены, что скоро всё это пройдет. На самом же деле эти зверства и ужасы решительно не проявляют тенденции к прекращению». «Эти зверства происходят также на железных дорогах – на всем протяжении пространства, занятого Добровольческой армией. Из вагонов евреев буквально выбрасывают в окна. Ни один еврей не может спастись. В лучшем случае он спасет свою жизнь ценой огромного выкупа». Генерал Деникин: «Да, трудно ожидать чего-либо хорошего от людей, совершенно оподлившихся, чрезвычайно павших в моральном смысле. Ведь тот факт, что этот люд попал в армию не по мобилизации, не делает его лучше; это ведь не добровольцы, идейно шедшие в армию, за каждого из которых я мог бы поручиться; это ведь – сброд. Его физиономия станет ясна, если принять во внимание общее падение нравов». Дальше генерал Деникин пытался доказать, что эти погромы не исключительно еврейские. Делегация: «Погромы начинаются исключительно с евреев, но впоследствии, конечно, разливающаяся волна захватывает и неевреев, перекатываясь и на их дома и магазины». «Впрочем, – заметил генерал Деникин, – об этих эксцессах мне известно больше, чем вам». Затем делегация обратила внимание генерала Деникина на то, что такого рода эксцессы, помимо всего прочего, отражаются и на собирании средств, в которых армия так нуждается. Ведь не могут же люди заниматься сбором денег в то время, когда надо спасти последнюю рубаху от разграбления, жен и дочерей – от насилия. Переходя к деятельности «Освага», генерал Деникин просил указать факты, доказывающие его антиеврейскую пропаганду. Делегацией были предъявлены две прокламации без подписей. Генерал Деникин заметил, что он затрудняется сказать с уверенностью, какого происхождения эти прокламации и действительно ли они исходят от «Освага». «Вы, – сказал он, – могли бы лучше всех расследовать это обстоятельство». Делегация выразила удивление, как может она сделать это более успешно, чем генерал. «Для вас имеется очень простой путь: пошлите, ваше высокопревосходительство, вашего курьера или адъютанта в отделение “Освага”, и он принесет вам всю его литературу, среди которой, конечно, окажутся и эти листовки. Впрочем, одна из этих прокламаций получена в самой типографии, где печатаются все издания “Освага”». Генерал Деникин: «Не странно ли это, что одновременно с вашим заявлением я получаю почти ежедневно письма, обвиняющие “Осваг” в том, что он продался жидам?» Переходя к дальнейшим мерам, предложенным в записке, генерал Деникин, ссылаясь на крайне обостренное, озлобленное отношение со стороны населения и армии к евреям, категорически отказался от выступления с какими-либо декларациями, находя их не только не полезными, но и могущими оказаться вредными. На это делегация указала, что значение, придаваемое им названному настроению, преувеличено, что это настроение поддерживается известной частью русского общества, ложно понимающей задачи момента и возводящей борьбу с евреями в патриотический подвиг. «Если же вы скажете, что это не только не патриотично, но прямо вредно, потому что это разрушает тыл, деморализует армию и мешает дальнейшему победоносному наступлению, что разорение четырехмиллионного еврейского населения влечет за собой разрушение экономических основ всей страны, то русское общество вас послушается и переменит свою тактику. Точно так же, если вы прикажете “Освагу” прекратить свою травлю, она будет прекращена». Делегацией было указано на факт, имевший место в Ростове-на-Дону, где темными элементами тоже всячески подчеркивалось якобы существующее в широких народных массах погромное, враждебное отношение к евреям, которое, однако, быстро исчезло, как только свыше указано было на недопустимость каких бы то ни было эксцессов. Делегация продолжает настаивать на необходимости декларации и на ее срочности именно теперь, когда Добровольческая армия вступает в пределы Полтавской, Херсонской и Киевской губерний с крупным еврейским населением. «Там еврейское население пережило все ужасы набегов большевиков, григорьевцев, махновцев, и следует сказать откровенно, еврейское население не может забыть того, что и махновцы, и григорьевцы, и большевики – все русские люди. Теперь же, перед приходом Добровольческой армии, вам необходимо сказать: довольно. Пусть добровольцы не повторят то, что другие сделали до них. Адмирал Колчак издал декларацию, хотя у него, наверное, не было таких непосредственных к этому поводов. Может быть, он это сделал из политических соображений». Генерал Деникин: «Да, там американцы... Я считаю декларацию ненужной». В заключение генерал Деникин заявил, что, относительно эксцессов, он усилит меры к прекращению их. «Вы должны мне верить, что нами в этом отношении уже многое сделано. Если бы мы не сделали, то было бы нечто страшное». По отношению к «Освагу» генерал обещал расследовать истинное положение дел и в этом отношении принять соответствующие меры. Что же касается армии, то он решительно отказался от каких бы то ни было непосредственных мероприятий; исподволь он надеется внести некоторое успокоение. На определенный вопрос, предполагает ли он издать какие-либо приказы, генерал Деникин ответил категорически: «Сейчас нет. Быть может, со временем, если это потребуется». Беседа длилась один час с четвертью. Источник