"Привет, Аркан! Мне показалось, что и ты не хочешь понять, почему мы, в России, противимся очернению прошлого нашей страны, каким бы оно не было. Пусть это часто ложь, но ложь святая - во спасение. Отсюда и "химчистка" многого: от царствования Ивана Грозного до лет большевизма в СССР. Не вижу в этом отбеливании имен и событий ничего страшного. Еще твой любимый Иосиф Бродский писал: "Нет ничего психологически более удовлетворяющего, нежели связать себя со славным прошлым, хотя бы потому, что прошлое более внятно, чем настоящее, не говоря - будущее". Человек отличается от зверя тем, что психически, нравственно опирается на своё вчера, так как завтра нам неведомо, даже день сегодняшний - загадка. Если бы каждый из нас лично без конца думал, помнил о своих грехах и поражениях в прошлом, а не о праздничном, радостном - наше настоящее превратилось бы а ад без надежды на будущее. Тоже происходит и с народом. Мы, русские люди, хотим с верой и надеждой смотреть вперед, опираясь на прошлое, в котором было больше света и побед, чем мрака и поражений. Понятно, что наши враги не могут и не хотят это понять. Боюсь, что даже друзья не пытаются разобраться в этом, только на первый взгляд, парадоксе бытия. Твой А.Гудков".
Даже не знаю, что ответить моему старому приятелю, а сам думаю об уникальной природе народа еврейского, воспитанного на своем прошлом, без всякой "химчистки" и "отбеливания", а совсем недавно таком чудовищном и мрачном, что впору хоть в петлю. Однако, жив народ еврейский, вопреки всему, и не страдает симптомами психического и физического вырождения. Может быть, потому, что не смеет он тронуть, приукрасить правду о своём рождении и росте, не умеет забыть самые страшные страницы в летописи имён и событий. Что за этим? Думаю, многолетнее воспитание мужества свободного человека. воспитанного на правде о себе и о своём прошлом. Вот это мужество и свобода - и есть залог здоровья нации, веры и надежды в её завтрашний день.
Про 9 мая я уже писал. На это тоже ответ имеется.
ОтветитьУдалитьНемножко о Бродском.
От раннего к позднему. Откуда вышел и куда пришел.
Ранний бродский.
Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.
Зачем тебе солнце, если ты куришь “Шипку”?
За дверью бессмысленно все, особенно — возглас счастья.
Только в уборную — и сразу же возвращайся.
О, не выходи из комнаты, не вызывай мотора.
Потому что пространство сделано из коридора
и кончается счетчиком. А если войдет живая
милка, пасть разевая, выгони не раздевая.
Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло.
Что интересней на свете стены и стула?
Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером
таким же, каким ты был, тем более — изувеченным?
О, не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, боссанову
в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу.
В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной.
Ты написал много букв; еще одна будет лишней.
Не выходи из комнаты. О, пускай только комната
догадывается, как ты выглядишь. И вообще инкогнито
эрго сум, как заметила форме в сердцах субстанция.
Не выходи из комнаты! На улице, чай, не Франция.
Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.
Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,
слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся
шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.
Поздний Бродский.
Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
Ну и если бы ни Гаранин, в жизни бы ни стал этого писать.
Я картошку копать и чистить давным давно научился
Вот живу не горюю и в общем-то всем доволен
Только понял поэта и в сотый раз огорчился
Потому что копать не горе, - горе копать под конвоем.
Вот мне 40 и я шептать не желаю
Там где есть что сказать –говорю, Где есть что спросить – задаю вопросы
Только в кучу вопросы с ответами не мешаю
Если надо - готов доказать, Маяковский страдал словесным поносом.
У меня в квартире живут собачка и птичка.
Была птичка мала, - я когда уходил запирал ее в клетку
Вот она подрасла, на пол не садится, с собачкой живет прилично
А собачка – не кот. Не запрыгнет она на ветку.
А поэте скажу, что великая вещь Пилигримы
Написал их поэт когда было ему 18
А потом он филонил. Обходил вопросы морали мимо
От природы таланта у Галича меньше, но Галич умел напрягаться.
А читатель к несчастью в поэзии ищет Гламура
А раз ищет, то значит найдет. Но помоему это напрасно.
Потому что поэзия это рисунок, совсем не портрет и уж точно не карикатура
А Гламур - это лишь представление быдла о том что прекрасно