18 октября 2016, 13:03
Защита или мракобесие
В Общественной палате выясняли, стоит ли государству «регулировать культуру» и положены ли рамки свободе творчества.
В Общественной палате обсуждали восприятие современного искусства российским обществом и роль государства в этом процессе.
Поводом для заседания в Общественной палате стал очередной конфликт на грани искусства, политики и общественных интересов — скандальное закрытие выставки американского фотографа Джока Стерджеса. Тогда, на исходе сентября, после публичного возмущения сенатора Елены Мизулиной, горячо поддержанного детским омбудсменом Анной Кузнецовой, столичный Центр фотографии имени братьев Люмьер оккупировали неизвестные провокаторы. На помощь культурному пространству прибыли активисты организации «Офицеры России», однако и они не смогли сдержать напор поборников морали: один из протестующих проник на выставку и облил экспонаты мочой. В результате мужчина был задержан и осужден на семь суток ареста за «мелкое хулиганство».
Произошедшее на Красном Октябре сильно встревожило актера и художественного руководителя театра «Сатирикон» Константина Райкина, состоящего в комиссии ОП по культуре, и навело его на мысли о широкой дискуссии. По его мнению, ситуация с выставкой Стерджеса — очередное проявление тенденции все большего ограничения искусства в России. Характерная черта проблемы, на его взгляд, — стремление государства дистанцироваться от подобных скандальных случаев.
«Я вижу очевидное посягательство на свободу творчества, на статью конституции о запрете цензуры. Это просто осуществление цензуры, только другими способами», — отметил он в своем выступлении, напомнив, в частности, о недавнем прошлом, когда жесткие рамки существовали на официальном уровне. — «Как и большинство из вас, я родом из советского прошлого, и все мои значительные творческие достижения произошли тогда. Тогда я стал артистом, сыграл какие-то важные роли, приобрел какую-то известность, звания получил, но, тем не менее, я категорически не хочу в эти времена по одной простой причине: это все существовало в условиях чрезвычайной несвободы. Просто идиотизма, при котором все самое живое, настоящее, яркое, творческое, острое, непривычное — в прекрасном смысле слова — подвергалось желанию быть изуродованным до неузнаваемости с помощью начальства».
Затем Райкин предложил обратить внимание на более раннюю историю страны, указав, что все общепризнанные шедевры искусства в свое время были под запретом, а их авторы подвергались гонениям — на фоне заявлений власть имущих о борьбе за нравственность: «Это все делалось под очень высокими словами о нравственности, духовных началах, но, на самом деле, это было всегда противоположно нравственности, потому что за этим были совершенно другие цели: сохранение строя, режима. Все, что было истинно нравственным, было в оппозиции. Происходила подмена, которую мы и сейчас видим. Эту „книжку“ мерзкую я уже читал, а меня сейчас заставляют опять ее читать».
Искусство не нуждается в цензуре, продолжил Райкин, поскольку имеет достаточно самостоятельных фильтров, чтобы отсеять брак — «прежде всего, душа художника, который пропускает через себя лучшие мотивы, критики, зрители — масса препятствий безнравственному».
По словам худрука «Сатирикона», современное искусство адаптируется к реальности информационного общества, когда человек перестает воспринимать привычные вещи из-за бурного новостного потока. Отсюда и берется обострение, «желание проникнуть под защитную оболочку, под кожу». Помешать этому процессу запретами невозможно, констатировал Райкин.
В момент кульминации получасовой речи атмосфера в зале была напряжена настолько, что на очередной риторический выпад отреагировал телефон одного из участников. «Простите…» —прозвучал механический голос. За столом послышались смешки. Райкин выдержал паузу и продолжил: «Я вообще не понимаю, почему „Офицеры России“ решают эти вопросы. Вас интересует нравственность? Посмотрите вокруг: вранье, коррупция, мздоимство сверху донизу — вам нечем другим заниматься? Вы увидели полураздетую девочку на фотографии! Ах, ах! А в этой полемике — это пропаганда педофилии или нет? А вам не кажется, что если ориентироваться на психологию педофила, то даже фотография на паспорт может вызвать у него определенные ассоциации?»
В завершение Константин Райкин рассказал о спектакле своего театра в Санкт-Петербурге, который пытались сорвать местные активисты из-за того, что один из главных героев пьесы — подросток нетрадиционной сексуальной ориентации. Тем не менее, переждав на морозе проверку «заложенной бомбы», зрители вернулись в зал и встретили финал постановки овациями. Как оказалось позже, главные противники пьесы не были знакомы с ее содержанием. «Оказывается, эта история „не читал, но осуждаю“, которую мы хотели оставить в проклятом прошлом, есть и в наше время», — резюмировал актер.
Первый замминистра культуры РФ Владимир Аристархов, пытаясь ответить на обвинения, предложил задуматься над определением термина «современное искусство». Соответствующая работа велась в ведомстве долгое время — с привлечением философов и ученых, заверил он. Результатом явилось разделение понятия на три вида: «Первое — это то, что общепринято, искусство философов древности. Процитирую строчки Некрасова: „Сейте разумное, доброе, вечное, сейте, спасибо вам скажет сердечное русский народ“. Второе — искусство — зеркало. Есть на улице мат — значит, в искусстве он непременно должен быть. Есть грязь и мерзость — пусть то же самое будет на сцене. Третье понимание слова искусство — отстраненное. А не важно, что это такое, я так вижу».
Чиновник заявил, что государство обязано не поддерживать искусство, а «заботиться о народе и его благе». При этом в условиях ограниченного бюджета Минкульт может помогать лишь тем художникам, которые выступают на проверенном поле. Наличие же мата и иных «попыток проникновения под кожу», добавил Аристархов, — свидетельствует о низкой квалификации автора.
Изучив работы Джока Стерджеса, он отыскал в них «педофильские элементы» и уподобил творчество фотографа пособничеству нацистам во Второй Мировой войне: «Был белый генерал Шкуро. Хороший генерал, воевал, „красных“ бил. Но он запятнал себя коллаборационизмом, он был нацистским пособником. Из-за этого мы посчитали, что нельзя его пропагандировать как великого полководца. Поэтому если у этого художника есть элементы, которые не соотносятся с нашими законами нравственности, эту выставку вряд ли стоило организовывать». Завершая монолог, Аристархов предположил, что организаторы выставки намеренно шли на провокацию, так как не решились показать ее, «например, в Чечне».
Глава комиссии по безопасности ОП и глава «Офицеров России» Антон Цветков обратил внимание на преступный потенциал снимков американского фотографа. По его мнению, избежать ответственности на родине Стерджесу помогло несовершенство местного законодательства. Он проиллюстрировал свое суждение примером про неоднократные убийства американскими полицейскими безоружных чернокожих граждан. «У нас бы за это посадили, — уверенно сказал Цветков, — Представьте себе, в нашей стране известный фотограф открывает студию, приглашает туда мам с детьми, берет с них подписку страниц на пятьдесят, платит деньги (или не платит), берет их девочек и начинает их фотографировать в разных позах. А потом эти фотографии начинает продавать. Вот вы можете себе представить, что такое могло быть? Это невозможно и запрещено!»
Аналогию с американской действительностью провел и глава общественного совета при Минкультуры Павел Пожигайло. Говоря о либеральной модели восприятия мира, которую население России отторгает, он пустился в рассуждения о цензуре: «Вот на наших глазах вся история с Трампом и Хиллари — просто как спектакль, глобальный, красивый. Там что свобода, демократия, нет цензуры? Да есть цензура, просто в либеральном мироустройстве эта цензура делается еще более жестокая и жесткая, идет пропаганда неприятия мнения людей, которые не хотят залезать под кожу!»
Положение дел в отечественном искусстве Пожигайло представил как конфликт между провластным электоратом и сторонниками оппозиционера Михаила Касьянова. «В нравственной, духовной, мировоззренческой области ровно такое соотношение. Мы с ним имеем дело! После девяностых годов государство говорит о том, что мы уходим от либерализма, либералы, представленные на последних выборах, получают полтора процента, а культура и искусство абсолютно либеральны по сущности своей!» — негодовал общественник.
С точки зрения зампреда Союза театральных деятелей Геннадия Смирнова, государство излишне активно вмешивается в дела художников. Тогда как культурному сообществу, по его замыслу, необходимо заняться вопросом саморегулирования и принять аналогию голливудского Кодекса Хейса, подписанного производителями и прокатчиками Голливуда в 1930-х гг.
Под вмешательством же имеется в виду публичная оценка руководством Минкульта произведений искусства и их авторов. «Мы оценивали и будем оценивать и делать выводы. Это не только наше право, но и обязанность», — возразил замминистра Аристархов. Представитель СТД парировал: «Но мне кажется, что воздерживаться от оценок — это позиция государства. Я не помню, чтобы наш президент давал оценку какому-то произведению искусства или автору».
«Владимир Владимирович совсем недавно признавался в любви к великому русскому поэту Михаилу Юрьевичу Лермонтову, день рождения которого был совсем недавно, 15 октября», — вступил в дискуссию потомок и полный тезка поэта, член ОП Михаил Лермонтов. Он напомнил, что одним из результатов «регуляции творчества» государством в свое время стала ссылка Лермонтова на Кавказ. По его мнению, корень проблемы кроется в изъянах системы образования: «Мы видим, что последние годы эта система была направлена на разрушение духовно-нравственной природы. Та ситуация, когда преподавание иностранных языков было приоритетным, а русский язык оставался на последнем месте по часам, которые преподавались в школе, — это, конечно, полное безобразие».
Нездоровый ажиотаж вокруг выставки Джока Стерджеса свидетельствует о болезни всего общества, констатировал искусствовед и арт-дилер Николай Палажченко. По его словам, художник должен выполнять функции буфера между разными социальными группами: «Когда художник спокоен, без внутренней цензуры, без страха, что кто-то его придет бить, а общество открыто к высказыванию и судит о нем по степени его таланта — это признак здорового общества».
Придерживаясь тактики двойных стандартов, когда оппозиционные и провластные активисты, совершая похожие действия получают разные наказания, государство подливает масла в огонь, отметил актер Игорь Золотовицкий. Он сравнил приговор участницам панк-группы Pussy Riot за танцы в Храме Христа Спасителя и активистам движения «Божья воля» за погром на выставке в Манеже, и прокомментировал историю со спектаклем «Сатирикона» в Петербурге: «Когда вы (Владимир Аристархов, — „Росбалт“) говорите про деньги, конечно! Но в этих деньгах есть и сумма, которую дали родители, про детей которых спектакль поставлен. Он не про геев! Он про родителей, которые умирают оттого, что их сын стал геем. И когда мои сыновья были маленькие, я с ужасом думал: „Не дай бог!“. Могло быть такое? Конечно! Это прекрасный спектакль, это не пропаганда гомосексуализма. Надо осторожно подходить к тому, против чего большинство. У наскогда-то большинство было „за“ — расстреляли полстраны».
Денис Гольдман
РОСБАЛТ
Комментариев нет:
Отправить комментарий