Русское кино — выше низкой жизни?

Московский международный кинофестиваль подошел к финалу ни шатко ни валко. Еще до подведения итогов напрашивался любопытный вопрос: почему кинематографисты из других стран охотно исследуют простую современную жизнь своего общества — а их российские коллеги рвутся куда-то в облака, в "историю и сюр"?

По просмотру изрядной части конкурсной программы подмечаешь одну вещь. Среди зарубежных фильмов явно преобладает жанр "социальной драмы". Попытки анализа жизни граждан (преимущественно простых) данной страны и зарисовки на тему о том, что у этих людей болит и что не так у страны в целом. Национальных вариантов очень много, и разных.

Социальная драма по-казахски — блистательно-жуткий "Шлагбаум" Жасулана Пошанова. Въезд на стоянку, где в будке сидит бедный выходец из деревни и постоянно просыпает, не успевает открыть вовремя шлагбаум, потому что пашет на нескольких работах. А мимо него каждый день ездит на роскошной машине богатый парень, сынок нефтяного магната — и каждый раз этого беднягу "цукает" за сон на посту. Самого "мальчика-мажора", в свою очередь, "цукает" профессор экономики, приглашенный в местный университет из Англии.

Нервное напряжение в условиях вопиющего неравенства разряжается трагедией: доведенный до отчаяния ударами судьбы "стоянщик" зверски отколотил богатого хлыща — а тот сбегал за роскошным отцовским охотничьим ружьем и застрелил обидчика. От тюрьмы его папа "отмазал". (Любопытная деталь: вся казахская "аристократия" говорит по-русски, английский профессор — на ломаном русском, по-казахски общаются только бедняки).

Социальная драма по-болгарски — трогательные "Лузеры" Ивайло Христова. Выбор черно-белой ленты понятен и оправдан для показа жизни в глубокой некурортной провинции небогатой страны, где бесснежной южноевропейской зимой тусуются местные "рассерженные молодые люди", неуклюже взрослеют и неудачно самоутверждаются. Сюжет, знакомый до боли и вполне интернациональный, однако смотреть можно, и немножко болгарского перчика ощущается.

Социальная драма по-сербски — мрачновато-поэтичный "Анклав" Горана Радовановича. Даже та часть московской интеллигенции, что привыкла воспринимать югославский конфликт с "общеевропейской" точки зрения, вполне способна проникнуться горечью мельчайшего сербского анклава в Косово, откуда выдавливают последних сербов. И, в конце концов, выдавят их в Белград, но перед этим произойдет череда драматических событий.     

Социальная драма по-японски — по-своему пронзительный "Ан" Наоми Кавасэ. "Ан" — это фасолевая паста для дешевых сладостей. Неудачливый мелкий лавочник, который печет и продает эти сладости, берет на работу одинокую бабушку, умеющую эту пасту великолепно готовить (встает до восхода и каждую фасолинку промывает). Качество сладостей резко повышается, покупатели валом валят. И вдруг выясняется, что эта бабушка — прокаженная из лепрозория, где она вынужденно провела почти всю жизнь и была поваром.   

Трудно сказать, можно ли считать "социальной драмой по-ливански" фильм "Дорога" режиссера Рана Салема. Можно сказать, что это — восточная пытка зрителя: лента с ничтожным количеством фраз и таким же числом персонажей. Просто молодые супруги, вполне себе благополучные и вощеные, живут в Бейруте, где, судя по их угрюмым физиономиям, им чего-то упорно не хватает. Потом едут на огромном пикапе в деревню, в родовой домик, тоже весьма неплохой. По крайней мере, это пейзаж благополучной части Востока, где сегодня не стреляют.

"Палитра", таким образом, достаточно многоцветная. Вряд ли эти фильмы можно считать шедеврами. Жанр социальной драмы имеет, увы, свои недостатки: они слишком часто бывают скучноваты и затянуты. Все "нео" и прочие реалисты любят злоупотреблять терпением зрителя, навязывая ему свои длинноты (это не относится к "Шлагбауму" — одночасовой фильм, что называется, "натянут, как струна").

Ряд деталей в фильмах из разных стран очень похож. Горная дорога в "Анклаве" напоминает такую же в "Дороге". Бородка и лысина профессора в "Шлагбауме" — как у школьного директора в "Лузерах". Бродячая придорожная собака в "Дороге" очень похожа на свою "коллегу" в российской ленте "Милый Ханс, дорогой Петр".

Тут-то мы и переходим к родным пенатам. А что представила на конкурс наша страна? Представила она три фильма, причем всем трем режиссерам было явно тесно в унылой современной реальности.

Тот же "Милый Ханс, дорогой Петр" Александра Миндадзе получил известность еще до начала съемок, в позапрошлом году, когда министр культуры Владимир Мединский отказал этому проекту в финансировании. Посмотрев фильм, начинаешь понимать министра культуры.

Это история четырех немецких инженеров, работающих накануне войны на советском стекольном заводе в рамках непрочной дружбы СССР с Третьим Рейхом. Название картины обманчиво — лицо Петра там пару раз мелькнуло. Фильм именно про немцев, которых играют немецкие актеры. Трое мужчин и одна дама по-немецки профессиональны, упорны и заносчивы, как "гусаки". Не сказать, чтобы очень симпатичны — "германофильской" картину тоже не назовешь. 

Они приехали, чтобы помочь нам сварить лучшее в мире оптическое стекло. Почему-то у немецких спецов ничего не получается. И в критический момент наименее солидный из немцев по имени Ханс (вообще-то, по-русски привычнее Ганс), маленький, геббельсообразный, слегка юродивый — зачем-то бросается в кочегарку и начинает яростно швырять уголь в топку, чего делать категорически нельзя. А русский кочегар Петр пытается его оттащить, но почему-то не преуспевает в этом — может быть, он сомневается, а вдруг немцу лучше знать...

Наверху взрывается стекольная печь, гибнут два человека. Затем большую часть фильма занимает всякая тягомотина, никакого расследования мы не видим, никакие НКВДшники не мелькают. Под конец оказывается, что коллеги Ханса, изучив осколки взорвавшегося, нашли разгадку и сделали великолепную оптику для прицелов — себе и нам.

В финале начинается война, и уже не юродивый, а посвежевший и подтянутый, в офицерской форме вермахта и очень довольный своей новой ролью Ханс приходит с войсками в те же места. И рыжая русская парикмахерша, которая неуклюже флиртовала с ним, теперь его бреет. Как раз в момент, когда возникает сильное подозрение, что сейчас она его саданет бритвой по горлу, фильм кончается.

Русские в этом фильме — все чисто на периферии. Правда, атмосфера общества, живущего бедно и под жесточайшим контролем, передана убедительно. Может быть и такая история, — но с какой стати государство должно было давать деньги на такое кино, совершенно непонятно.

Вторая отечественная картина, "Арвентур", вообще являет собою поразительный гибрид кино и живописи. Ее создатель, режиссер и художница Ирина Евтеева, пользуется колоссальным авторитетом в очень узких кругах. В "смешанной анимационно-игровой манере" автор объединила две новеллы Александра Грина, не имеющие друг к другу никакого отношения, и, что называется, начав за здравие, кончила за упокой. Вначале еще есть какое-то действие, а ближе к концу уже одни неподвижные картины одна за другой.

Нет сомнений в том, что Евтеева необычайно одарена. Тем более, нет сомнений в том, что она затратила фантастические, подвижнические усилия на то, чтобы все это в одиночку прорисовать. Но трудно усомниться и в том, что ее фильм являет собою изощренное издевательство над 99% зрителей (куда более изощренное, чем "Дорога").  

Справедливости ради надо заметить, что на премьере "Арвентура" был аншлаг — поклонники у Евтеевой есть. Как сказал продюсер, "кинематограф рождался и умирает как аттракцион, а наше кино стоит особняком". О, да — таким особняком, что дальше некуда.

Третий фильм, "Орлеан" Андрея Прошкина по сценарию Юрия Арабова, гораздо ближе к социальной драме. Все же это очередной перепев на тему "Мастера и Маргариты", только теперь носитель сверхъестественной силы является в мелкий городишко и разбирается с его жителями, которые мелко, некрасиво и грязно живут. Если в свое время писателя Владимира Орлова называли "Булгаковым для бедных", то творение Прошкина и Арабова — это Булгаков совсем уже для нищих.

А теперь напрашивается вопрос: минуточку, а у нас, в нашей современности, ничего не болит? Наши киношники — сложнее или возвышеннее других, что им простой критический реализм нейдет? То, что такой вопрос имеет право быть заданным — и на него есть довольно простые ответы — подтвердили известные кинокритики.

Как напомнил кинокритик Антон Долин, социальная драма является во всем мире главным жанром кино, который не принадлежит к развлекательным. Это фильм, который рассказывает нам о переживаниях персонажей и имеет какую-то четкую социальную тему.

"Во всем мире такие фильмы смотрят — не только делают, но и смотрят, — рассказал Долин. — Там гражданскому обществу интересно видеть себя на экране. У нас социума как такового нет, как единого организма, склонного и способного к рефлексии. И художник как выразитель этой рефлексии у нас никому не нужен. Наша публика если и будет смотреть социальные драмы, то фильмы, снятые яркими режиссерами за границей. А про наше общество людям не интересно".

В России, по мнению Антона Долина, жанр социальной драмы умирает, не успев родиться. Хотя и исторический фильм Миндадзе, и сюрреалистический фильм Прошкина являются отражением наших социальных проблем.  

"Все эти притчи имени Миндадзе и какие-то другие странные вещи имени Арабова и Андрея Прошкина — это все страхи и та ловушка, в которой находится искусство", — считает главный редактор журнала "Искусство кино" Даниил Дондурей. По его мнению, художники в нашей стране по-прежнему боятся, что "им что-то можно, а что-то нельзя".

"Особенно там, где нужны большие деньги — в кинематографе, — подчеркнул Дондурей. — Это десятки миллионов рублей. И чтобы иметь доступ к этим деньгам, художники ищут ходы. Они вернулись к любимой эпохе Любимова, Эфроса и раннего Товстоногова. Эвфемизмы и очень художественные фиги в кармане. Это все от отсутствия права на прямое высказывание".

Леонид Смирнов

 Росбалт

Подробнее:http://www.rosbalt.ru/moscow/2015/06/26/1412803.html