Гражданка
Израиля Элла Нурик весной 2003 года получила странное письмо из Белгорода: «Не
будучи знаком с Вами, уважаемая Элла Исааковна, все-таки решился составить это
сообщение, – писал отправитель. – Я – Сергей Иванович Потапов, 1933 года
рождения, при некоторых обстоятельствах обнаружил запечатанный воском патрон на
месте боев в нашей области. В патроне была найдена записка с данными погибшего
красноармейца Исаака Абрамовича Флейшера. Я лично предпринял некоторые
розыскные действия, в ходе которых выяснил, что Исаак Флейшер, год рождения
1912, место рождения г. Херсон, является Вашим отцом. В том случае, если мои
данные верны, готов при визите в Государство Израиль встретиться с Вами и
передать лично Вам в руки эту священную реликвию. С самыми добрыми пожеланиями,
Сергей Потапов».
Теперь
я должен рассказать, что за человек Элла Нурик, чей адрес в городе Бат-Ям был
выведен крупным почерком на конверте письма.
Элла
осиротела в ходе войны: отец ее пропал без вести летом 1943 года, а мать
погибла сразу после войны на работах по лесосплаву. Близкие родственники
сгорели в огне Холокоста. Элла Флейшер попала в детский дом тринадцати лет от
роду. Дом оказался обычным по тем послевоенным временам, а потому, во многом, и
судьба Эллы сложилась далеко не лучшим образом. Озлобленная на весь мир
девушка-красавица пошла по дурной дорожке и к 1958 году «отмотала» пятилетний
срок на зоне за воровство.
Спасла
Эллу любовь военного человека, еврея – Бориса Нурика. Характер женщины оказался
восприимчивым к покою, заботе и ласке. Часть ночи, после того как Нурик сделал
ей предложение, Элла Флейшер горько проплакала, а утром проснулась без ощущения
привычной горечи, радуясь наступающему дню.
– У
тебя, Эллочка, лицо стало совсем другим, – сказал ей тогда Борис.
Это и
в самом деле было так. С новым лицом Элла пошла учиться, закончила техникум и
проработала технологом на местном металлургическом заводе почти сорок лет. Дети
у Флейшеров родились друг за другом – в 1960 и 62-м годах, девочка и мальчик.
Все складывалось в дальнейшей жизни Эллы как обычно, без особых проблем и
событий. Но в 1981 году после продолжительной болезни умер ее муж, не дожив и
до шестидесяти лет.
Элла
тяжело переживала смерть Бориса, но горе свое не выказывала при посторонних и
детях. Трудная судьба научила ее сдержанности, даже суровой сдержанности,
которую малознакомые люди принимали за черствость характера и даже жестокость,
обычную для людей с тяжелым детством и криминальной юностью.
Так
вот, Элла Нурик прочла послание из Белгорода будто это была квитанция на оплату
за электричество. И сунула письмо в деревянную распорку, где лежали эти самые оплаченные
квитанции, потом вышла на балкон своей квартиры и закурила. Элле понадобилась
не одна, а три сигареты, чтобы прийти в себя.
Ей
исполнилось 70 лет, но до сих пор она не могла простить своим родителям их
смерть и то, что подростком попала в ад послевоенного детского дома. «Я
ненавижу вас! – немо кричала она тогда в вонючую, грязную подушку. – Ненавижу!»
И вот
теперь обида вновь возникла в сердце пожилой женщины, но продолжалось это
недолго, и Элла вдруг решила, что полученное письмо – весточка от отца, который
просит у нее прощения за то, что не смог сберечь себя на фронтах страшной войны
с нацизмом.
Выкурив
третью сигарету, Элла Нурик вернулась в холл, села за письменный стол и, не
раздумывая долго, сочинила ответ Сергею Потапову:
«Уважаемый
г. Потапов! Спасибо за память о моем отце. Буду рада встретиться с вами в
Израиле. Элла Нурик». И все. Она не стала расшаркиваться перед незнакомцем.
Решив так: если он человек добрый, – не обидится, а если злой, – то и
комплименты в этом случае не помогут.
Теперь
о том, как в руки Потапова попал патрон с запиской Исаака Флейшера. Его сын –
Дмитрий Потапов – зарабатывал себе на жизнь «черной археологией». Раньше он
служил шофером в райкоме партии, возил начальство, а с 1994 года занялся новым
и весьма прибыльным делом.
Человек
обстоятельный и серьезный – Дмитрий – начал с того, что приобрел необходимые
знания и инструменты для успешного ведения дела. Он стал читать труды генералов
и военных историков. И не просто читать, а внимательно прорабатывать найденный
материал. Затем он составил подробные топографические карты и приобрел
современный металлоискатель. Младший Потапов не рискнул работать в одиночку. Он
прекрасно знал буйный характер местных «черных археологов», но постепенно,
благодаря «научному» подходу и связям с «братвой», добился определенной
независимости и перестал работать на «общий котел».
Специализацией
Дмитрия Потапова стало оружие. В лесах и окрестных полях его было множество.
Глинистая почва способствовала сохранности металла. Впрочем, он только чистил
найденное оружие. Его реставрацией, переделкой и продажей занимались другие
люди в специальной мастерской. Потапов даже не знал, где она, эта мастерская,
находится. Каждую неделю он встречался с посредником, отдавал ему «улов» и
получал вознаграждение, как правило, в валюте.
Попадалось
Потапову, конечно, не только оружие, но и памятные знаки погибших солдат.
Причем не одних солдат Красной армии, но и немцев. На знаках тоже можно было
заработать, но этими реликвиями Дмитрий не занимался. Он сдавал их другим
«черным археологам» и тем самым гарантировал свой покой при основном
направлении бизнеса.
Иногда,
из досужего любопытства, он вскрывал найденные солдатские памятки. Вот и патрон
с запиской Исаака Флейшера вскрыл.
–
Жидок попался, – сказал он отцу. – Исачок… Слушай, может, торгануть записочкой
этой? Евреи – народ богатый – расплатятся.
– Все
они, что ли, богатые? – насупившись, спросил Сергей Потапов.
– Все,
даже бедные, – решительно ответил «черный археолог».
Надо
сказать, что отец Дмитрия антисемитом не был. Он просто по складу своего
характера не мог им быть. На эту тему Сергей Потапов часто спорил с сыном еще в
советские времена. И вообще отношения между ними никогда нельзя было назвать
мирными и спокойными. Яблоко от яблони далеко упало – бывает и такое.
Не
любил, если уж честно, старик сына. Он внуков любил безмерно, а потому и
навещал часто семью Дмитрия. И вот во время такого визита и произошел у них
разговор по поводу патрона с данными на красноармейца Флейшера.
–
Подлость это! – сказал тогда Николай Потапов. – Человек погиб за родину, за Россию, а ты
его памятью торгануть хочешь. Подлость это и негодяйство.
– Ты,
папаша, глубоко неправ, – сказал сынок. – И пролежал бы этот патрончик до
скончания века. Я работал, я его отрыл. Я, может, радость этим его жиденятам
доставлю. Почему даром?
–
Глаза бы мои тебя не видели пожизненно, – сказал старик. – Отдай мне этот
патрон.
– Еще
чего!
–
Тогда продай.
– Сто
баксов.
Сергей
Потапов бедным человеком не был. Всю жизнь он и его покойная супруга помнили о
черном дне, жили по-спартански в своем доме на окраине города и имели солидное
хозяйство на десяти сотках чернозема.
Сто
долларов сын получил.
– И
чего ты с этой писулькой делать намерен? – спросил он.
–
Найду родных этого человека и отдам патрон, – сказал Николай Потапов. – Хоть
твой грех, подлеца, немного за молю.
– Псих
ты, папаша, – улыбнулся Дмитрий. – Честное слово, псих.
Завладев
патроном, старик тут же отправил письмо по имеющемуся в записке адресу. Ответа
он не получил и, подождав больше месяца, сам отправился в город Херсон.
Никого
из Флейшеров он, естественно, не нашел, но совершенно случайно встретил в порту
старика – рыбака и горького пьяницу. Старик этот Флейшеров помнил. Потапов
распил с ним бутылку и в конце распития узнал, что жена красноармейца
эвакуировалась с дочерью на север и там, по сведениям старика, погибла, а дочь
Флейшера была отправлена в детский дом. Рыбак дал адрес знакомой – пожилой
женщины из Батайска, которая, он точно знал, переписывалась некоторое время
после войны с женой Флейшера.
В
общем, затянули поиски Сергея Потапова. Та женщина в Батайске умерла несколько
лет назад, но дочь ее оказалась бережливым человеком и нашла старику
необходимое письмо, но не от самой Фаины Флейшер, а от ее подруги. Подруга
писала, что «моя дорогая и любимая Фанечка погибла утонутием, а ее дочь приютил
наш местный домок для сирот».
Еще
месяц шел старик по следу Эллы Флейшер. И, наконец, в его руках оказался адрес
в Израиле, по которому он и отправил приведенное выше письмо.
Денег,
потраченных на розыски, Потапов-старший не жалел. В долгих разъездах он
перестал чувствовать острое и тоскливое одиночество безделья, от которого даже
внуки не спасали.
Возможность
отправиться по делу в далекую заморскую страну он воспринял тоже с радостью.
Точку в его деле следовало поставить именно в Израиле.
Элла
Нурик встретила Потапова в аэропорту и сразу спросила, где он намерен
остановиться. «В гостинице, конечно», – ответил старик.
Элла
промолчала и, только устроив гостя в своей машине, сухо произнесла, что он
может пожить у нее.
Потом
они сидели за столом, в холле квартиры Эллы Нурик-Флейшер, и пожилая женщина
читала и перечитывала строки, написанные рукой ее погибшего отца.
Она хотела
вернуть старику патрон с запиской.
– Что
вы? – удивился Потапов. – Это – ваше.
–
Скажите, – строго спросила гостя Элла, – вы долго меня искали?
–
Пришлось побегать, – улыбнулся старик.
–
Зачем вам все это было нужно?
– Не
знаю, – Сергей Потапов пожал плечами. – Для равновесия, может, так… Сынок у
меня… Ну, чтобы не было нарушения природы.
– Мои
дети работают в США, – сказала Элла. – Они хорошие дети. Я человек не бедный и
могла бы вернуть вам часть затраченных средств.
–
Обидите кровно, – сказал Потапов.
Через
две недели он улетел на родину, но спустя год вернулся в Израиль по приглашению
Эллы Флейшер.
Для
того чтобы зарегистрировать брак, старикам пришлось отправиться на Кипр. Элла
ругала при этом израильские порядки, а Сергей Потапов был в глубине души рад
еще одной возможности совершить не столь дальнее, но все-таки путешествие.
Из книги "Рассказы о русском Израиле"
Комментариев нет:
Отправить комментарий