Была у меня знакомая, прожившая несчастную жизнь в Израиле. Сколько помню: она всегда собиралась вернуться домой - в Красноярск, но как - то всё... При виде харедим её передергивало в буквальном смысле слова. Говорила: "Ненавижу этих черных". А я вспоминал, как в Иерусалиме, в марте 1990 г., впервые увидел "этих черных" людей и подумал: "Стоп! Точно так выглядели мои деды и прадеды. Я просто вернулся к ним". С тем и прожил счастливую, не сглазить бы, жизнь в Израиле. Хотя, кто может сглазить прожитое. Его не вернешь, не перепишешь.
МОЙ ПРАДЕД рассказ
Рембрандт "Старик - еврей"
Как интересно то, что ты не видел и не слышал, да и не мог видеть и слышать.
Но, тем не менее все это «невиданное и неслыханное» в тебе, в твоих детях и, даст Бог, во внуках и правнуках..
В истории нашего рода переплетены две ветви российского еврейства: северная (прибалтийская) и западная (белорусская).
Мама — родом из Латвии. Ее отец владел одним, но неоспоримым богатством — честностью, а потому богат не был никогда, но большую свою семью все-таки кормил исправно.
Помню любимый рассказ мамы о СЕЛЕДКЕ. На обед варилась картошка в чугуне и густо посыпалась укропом с малым добавлением мелко нарезанного чеснока. Затем дед мой в торжественной тишине резал СЕЛЕДКУ на девять частей...
— СЕЛЕДКА была большая? — спрашивал я.
— Как можно разрезать маленькую на девять кусков? — вопросом на вопрос отвечала мама.
— Картошки было много?
— Ну, я не помню, каждый ел, сколько хотел.
— А хлеб, хлеб-то у вас был?
— Как же без хлеба? Сами пекли — кошер.
Вот они сидят за большим столом: мой дедушка и бабушка, их дети-погодки. Всего — шестеро детей. Девятую часть СЕЛЕДКИ обязательному гостю.
— Мой папа, твой дедушка, был очень похож на своего отца — твоего прадеда. Оба ходили во всем черном и черных широкополых шляпах, и оба любили читать Тору. К нам приходили белобородые старики и спорили с папой насчет прочитанного до хрипоты. Они так спорили, что забывали о времени, и тогда приходила твоя бабушка и говорила, что пора делать дело.
— О чем они спорили, мама?
— Не помню точно, о Боге, наверно.
— Разве о Боге можно спорить? Бога нет.
— Это теперь Его нет, — нахмурившись, говорила мама. — А тогда Он был.
Значит, так, они приходили и спорили о Боге, который тогда БЫЛ. Дом моего деда стоял в лесу. Лес принадлежал барону, а деду был доверен присмотр за угодьями. Он не ходил с ружьем и не выслеживал браконьеров, но был кем-то вроде лесника.
Дети росли, и детей одного за другим отправляли в город Тукум к дедушке на учебу. У моего прадеда была своя аптека.
Мама рассказывала так:
— Фрида и я одни и очень долго шли пешком через лес, но по прямой дороге. Пришли в город и спросили у первого встречного еврея, где аптека? Нам показали. Мы вошли, Над дверью зазвонил колокольчик. Твой прадед стоял за конторкой и читал толстую книгу. Наших шагов — вниз, по трем истертым ступенькам — и звона колокольчика он будто и не слышал, только страницу перевернул.
Мы сказали громко и весело, что пришли.
— Ну, пришли и пришли, — забормотал дедушка, не отрываясь от книги.
1913 год. В тихом городке Тукуме стоит за конторкой собственной аптеки белобородый старик и читает Тору. Порошки, пилюли, микстура — все это для поддержания бренного тела и движется обычным путем латыни: слева направо.
Книгу старик читает на иврите: справа налево — это для здоровья души. Звенит колокольчик. На сбитом камне порога розовощекие девчонки в длинных черных платьях с подолом, заляпанным грязью, в высоких ботинках на шнурках.
(Моя дочь почти через столетие носит точно такие же)... Позади девчонок долгая лесная дорога. Девочки пришли учиться. Они счастливы, что прибыли благополучно, не встретив в чаще волка или дракона огнедышащего.
Но деда внучки мало интересуют. Он занят более важным делом — Книгой.... Собственно, чему тут радоваться? Прав старик: «пришли и пришли»...
Что было дальше, мама не помнила. Равнодушие, холод родной души детское сознание потрясли. Бабушкины поцелуи, восторги и угощения были нормой.
— Что за человек?! — кричала тогда маленькая старушка, поправляя сползающий парик. — Ты хоть на минуту оставь Бога и посмотри на твоих внучек. Какие красавицы!
— Успею насмотреться, — бормотал старик на идише, продолжая читать Тору на иврите...
— Мама, о чем он читал?
— Откуда мне знать? Все подряд, наверно... Погоди, он очень любил историю Иова... Жил такой праведник — богатый и счастливый. А потом он стал совсем несчастным, одиноким и больным. Иов честно сказал Богу, что это несправедливо и так не должно быть. Бог с ним согласился — и вернул все, что забрал: семью, здоровье и богатство.
— Так не бывает, — сказал я.
— Так должно быть, — ответила мама.
Мне и тогда, много лет назад, хотелось попасть в Тукум начала века; увидеть отважных девчонок: тетку мою и маму, обнять прабабку, заглянуть через плечо прадеда в Книгу, увидеть то, что я не видел и не мог увидеть, — родной дом в последние тихие дни безумного века.
— Эля! — радостно закричит моя прабабка, стаскивая надоевший парик. — Смотри же, кто пришел?! Твой правнук!
— Правнук так правнук, — пожмет узкими плечами старик и перевернет очередную страницу. — Что из того?
— Так посмотри же на него.
— Еще успею.
Он не успеет. В Гражданскую старика порешат лихие всаднички Петлюры, а может, и не они вовсе, а красный разъезд или просто бандиты. В те годы по лесным просекам уже не ходили дети и старики.
Прадеда нашли в придорожной канаве с разрубленной шеей. Разорванный молитвенник валялся рядом с ним в мокрой траве. Нет, рано я хороню старика. Машина времени доступна каждому. Самое нехитрое изобретение эта машина: повернул ключ в замке зажигания воображения — и никаких проблем.
Снова заглядываю через плечо старика...Губы мои шевелятся... Я читаю вместе с прадедом Книгу:
— «Был человек в земле Уц, имя его Иов, и был человек этот непорочен, справедлив и богобоязнен, и удалялся от зла...»
В конце августа 1913 года я читаю эти строчки, вдыхая сладкий дух аптеки прадеда.
Я читаю эти строки, на языке мне недоступном по сей день. Но некогда вспоминать об этом — нужно спешить.
Через год начнется война, и всех иудеев Прибалтики загонят в гетто черты. Было неопровержимо установлено, что все евреи поголовно, включая женщин, детей и стариков, потенциальные или действующие шпионы кайзера Вильгельма, враги России и самодержавия.
Сотни тысяч людей подняли со своих мест и погнали за тысячи верст... Нет, слава Богу, не в Сибирь, как через сорок лет татар или чеченцев, а всего лишь на Украину.
Евреи Прибалтики агентами Вильгельма себя не считали и не хотели ехать в гетто, но врагов никто не спрашивает, где они хотят жить. Врагам предписывается местожительство.
Мамины братья обиделись на такой произвол. Им нравилось в тихом лесу под Тукумом. Они не желали покидать родину. Дорога по чужой воле — это всегда путь в рабство. Братьям и это не понравилось. В неволе погромы — дело обычное, как нищета и бесправие. Братья обиделись на царя и пошли в революцию, решив, что во всех бедах виноват император, помещики и капиталисты. Юдофобы без устали внушали им, что евреи всегда и привычно — первые в очереди на казнь, а тут выяснилось, что первые не они, а «эксплуататоры трудового народа».
Дядья мои успешно нашли врага вне себя и лихо влезли на кровавую карусель смуты.
Прадеду ЭТО не понравилось. Ему не могло ЭТО понравиться. Он внимательно читал историю Иова. Он знал, что было и что будет, а потому хорошо разбирался в том, что есть.
Старик совершенно перестал обращать внимание на своих детей и внуков, как и на спятивший окончательно мир. В черте он жил без своего дома и своей аптеки. Только книги остались у старика.
Однажды, в дождь и слякоть, он взял с собой молитвенник, обернул тощую шею шарфом и ушел по лесной дороге в неизвестном направлении. Прадед сделал это в такую рань, что никто не заметил исчезновения старика.
Он вовремя остановил свой маятник. Войны и революции разогнали XX век до смертельных скоростей. Вращение Земли ускорилось. Вспыхнула эпидемия страха и ненависти, Начался век генеральной репетиции КОНЦА. Век успешной подготовки к всеобщему самоубийству. Век побед глупости и безумия.
В глубине времен художник в белой свободной рубахе, надвинув на глаза соломенную шляпу, пишет пейзаж маслом, мой прадед, сутулясь, шевелит сморщенными губами над мраморным столом — он растирает порошки в фарфоровой ступке, старик в лаптях и домотканой рубахе косит росную траву на опушке березовой рощи...
Чудовищный взрыв! Наши предки бросают работу. Внимательно смотрят на коллапс мира из прошлого. Ничего не могут понять. Только глаза их слезятся от яркого, неестественного света. Старики не узнают в несчастных глухонемых слепцах своих внуков и правнуков,
Так ли все будет — нам знать не дано... Лучше не думать об этом. Ну и не думай. Просто найди тело прадеда своего на обочине лесной дороги. Он все еще лежит там с разрубленной шеей. Холодный, осенний ветер швыряет на узкую спину старика мокрые, желтые листья и ворошит в беспорядке страницы разорванного молитвенника. Читай же, Текст напечатан крупным шрифтом и не подвластен времени:
«Бог мой! Душа, которую ты дал мне, чиста она! Ты сотворил ее, Ты образовал ее. Ты вдохнул ее в меня, и Ты хранишь ее во мне, и Тебе же предстоит забрать ее у меня и вернуть ее мне в будущем, что наступит...
В БУДУЩЕМ, ЧТО НАСТУПИТ...
А.Красильщиков
Из книги "Рассказы в дорогу"
ברבו, ארכדי
ОтветитьУдалить