Счастливая старуха
Есть такие актрисы, которых навсегда запоминаешь бабушками. Ее так и в театре называли — «Бабушка», а она до 80 лет снималась, прыгала с заборов, выполняла немыслимые трюки, страстно резалась в преферанс и не давала спуску гримершам и костюмершам. Такой была Татьяна Ивановна Пельтцер.
Ее называли вздорной старухой, а она себя как-то назвала старухой счастливой. И, похоже, только непростой и несгибаемый норов Татьяны Ивановны мог заставить ее чувствовать себя счастливой не благодаря, а вопреки. У нее было все, чтобы сделать восхитительную карьеру, она впервые вышла на сцену, когда ей было всего девять лет. Но слава к ней пришла только после сорока. И роли до того доставались простые, второстепенные; всегда играла персонажей «от сохи». Правда, играла так, что многие забывали о главных героях постановки. А ведь мало кто знает, что Татьяна Ивановна — наследница известного дворянского рода и… главного раввина Киева.
Папина дочка
Отец Татьяны Ивановны, Иоганн Робертович (в России его звали потом по-простому — Иван Романович) Пельтцер, был известным еще до революции режиссером и актером. Немец из старинного дворянского рода взял в жены еврейку: мать Татьяны Ивановны была дочерью киевского раввина. Но к тому времени, когда Иоганн Робертович полюбил киевскую еврейку, семья забыла о своих дворянских корнях. Были в роду у Пельтцеров и простые ремесленники.
Отец Татьяны Ивановны, Иоганн Робертович (в России его звали потом по-простому — Иван Романович) Пельтцер, был известным еще до революции режиссером и актером. Немец из старинного дворянского рода взял в жены еврейку: мать Татьяны Ивановны была дочерью киевского раввина. Но к тому времени, когда Иоганн Робертович полюбил киевскую еврейку, семья забыла о своих дворянских корнях. Были в роду у Пельтцеров и простые ремесленники.
Предки Иоганна Робертовича шили шубы, называвшиеся «пельтцы», отсюда и необычная фамилия. Прадед Татьяны Ивановны, Наполеон Пельтцер, шить шубы не хотел, а потому отправился пешком из Рейнской области в Россию, вряд ли подозревая, какая судьба ждет его наследников в России. До революции все складывалось весьма гладко. В семье говорили исключительно по-немецки. Возможно, это и сблизило Иоганна Робертовича с матерью Татьяны Ивановны, говорившей на идиш.
Дочь, говорят, была вся в отца: унаследовала и его эксцентричный характер, и талант, который проявился очень рано. «Насколько я помню, в первый раз вышла я на сцену в спектакле “Камо грядеши”, — рассказывала потом Татьяна Ивановна, — был сезон 1913 года, играли мы в труппе Николая Николаевича Синельникова [педагога и наставника отца актрисы — прим. ред.] в Екатеринославе. Мне было девять лет, и я играла Авгия, брата главной героини. Помню настроение праздничности, охватившее меня». Юная актриса была в восторге, но строгий отец тут же умерил ее пыл. «Если бы ты меньше радовалась, сыграла бы лучше», — попрекал он ее. Так все детство Татьяна и разрывалась между школой, которая мало ее увлекала, и ролями в спектаклях отца. Иоганн Робертович ставил много, в разных провинциальных театрах, основал театральную школу, позже снимался в кино, играл в московских театрах. Даже уйдя на покой, знаменитый режиссер устраивал шоу для соседей. Завел себе попугая и каждое утро выходил во двор с птицей на плече. Птица тоже оказалась с норовом: если хозяин заговаривал с кем-то, впадал в расстройство и в припадке ревности кричал на весь двор: «Пельтцер, мать твою!» Фразу эту не раз повторяли и режиссеры, которым довелось работать с Татьяной Ивановной. Работала она с восторгом, очень ответственно. Но характера была взрывного и непредсказуемого. «А вас, Татьяна Ивановна, вообще никто не любит… кроме народа», — заявил ей как-то актер Борис Новиков. Актрису и впрямь не любили: слишком она была принципиальной и острой на язык. Возможно, поэтому и личная жизнь Татьяны Ивановны не сложилась.
Дочь, говорят, была вся в отца: унаследовала и его эксцентричный характер, и талант, который проявился очень рано. «Насколько я помню, в первый раз вышла я на сцену в спектакле “Камо грядеши”, — рассказывала потом Татьяна Ивановна, — был сезон 1913 года, играли мы в труппе Николая Николаевича Синельникова [педагога и наставника отца актрисы — прим. ред.] в Екатеринославе. Мне было девять лет, и я играла Авгия, брата главной героини. Помню настроение праздничности, охватившее меня». Юная актриса была в восторге, но строгий отец тут же умерил ее пыл. «Если бы ты меньше радовалась, сыграла бы лучше», — попрекал он ее. Так все детство Татьяна и разрывалась между школой, которая мало ее увлекала, и ролями в спектаклях отца. Иоганн Робертович ставил много, в разных провинциальных театрах, основал театральную школу, позже снимался в кино, играл в московских театрах. Даже уйдя на покой, знаменитый режиссер устраивал шоу для соседей. Завел себе попугая и каждое утро выходил во двор с птицей на плече. Птица тоже оказалась с норовом: если хозяин заговаривал с кем-то, впадал в расстройство и в припадке ревности кричал на весь двор: «Пельтцер, мать твою!» Фразу эту не раз повторяли и режиссеры, которым довелось работать с Татьяной Ивановной. Работала она с восторгом, очень ответственно. Но характера была взрывного и непредсказуемого. «А вас, Татьяна Ивановна, вообще никто не любит… кроме народа», — заявил ей как-то актер Борис Новиков. Актрису и впрямь не любили: слишком она была принципиальной и острой на язык. Возможно, поэтому и личная жизнь Татьяны Ивановны не сложилась.
Татьяна Пельтцер, 1920-е годы
Единственный ее брак можно считать скорее неким символом, а может, даже шуткой злого рока, чем счастливой семьей. По иронии судьбы единственным мужем актрисы стал немец. Философ и коммунист Ганс Тейблер учился в Москве в Школе Коминтерна, здесь же и познакомился с актрисой и в 30-м году привез ее в Берлин. Можно предположить, что Татьяна Ивановна была очень влюблена в мужа, раз согласилась отправиться с ним в Германию, где о любимой актерской карьере пришлось забыть. Пельтцер вступает в Коммунистическую партию Германии и устраивается машинисткой в советское торговое представительство. Правда, вскоре ей повезет. Пусть даже только на время. Убежденный коммунист и известный тогда в Европе режиссер Эрвин Пискатор приглашает «фрау Тейблер» в свой театр в постановку советской пьесы «Инга». Казалось, жизненный путь Татьяны Ивановны предрешен на многие годы: любимый муж, берлинский театр. Но к власти приходит Гитлер, Пискатор бежит из страны. Позже Татьяна Ивановна вспоминала, что Гитлер ей очень не понравился. «Несимпатичный мужчина», — подумала она. Да и отношения Тейблера и Татьяны Ивановны заметно портятся. Прожив вместе всего четыре года, супруги принимают решение расстаться. Ходили слухи, что Татьяна Ивановна страстно влюбилась в красавца из России, приехавшего в Берлин учиться. Гансу стало известно об увлечении супруги.
Актриса возвращается в Москву. Больше она никогда замуж не выходила и детей у нее не было. Всю жизнь бывшие супруги поддерживали дружеские отношения. И всю жизнь их, эти отношения, выясняли — и спустя полвека после расставания они продолжали искать причину разрыва. При встрече не проходило и пяти минут, как они начинали кричать друг на друга в присутствии изумленной публики. Ганс утверждал, что причиной расставания стало то, что она писала записки его другу; Пельтцер кричала, что он врет и друг этот ей нисколько не нравился. Так и прожили в странной дружбе-любви всю жизнь. Ганс часто навещал Татьяну Ивановну в Москве, даже после того, как обзавелся новой семьей и детьми. Новая его супруга ревновала мужа к «бывшей», но оборвать эту дружбу длиною в жизнь так и не смогла.
Это замужество сделало жизнь актрисы после возвращения в Россию весьма непростой. Советская власть и так с подозрением смотрела на ее отца: немец (после начала войны национальность в СССР крайне непопулярная), да еще из купцов и дворян, а тут и дочь в Германии не пойми с кем якшалась. Правда, ни Ивана Романовича, ни Татьяну Ивановну не тронули. А вот брату актрисы, Александру, досталось по полной. Еще студентом успел он отсидеть по «популярной» тогда 58-й статье («контрреволюционная деятельность»). Чего уж там он такого сделал, история умалчивает. Отсидев свое, вышел на свободу, после чего окончил техникум, стал главным конструктором машиностроительного завода. Туда же в 34-м устроилась машинисткой Татьяна Ивановна. По возвращении из Германии играла в Театре Моссовета. Тяжелый бескомпромиссный нрав актрисы и ее сомнительное происхождение сделали свое дело. Пельтцер уволили из театра «за профнепригодность». Тогда-то она и ушла к брату на завод. Правда, и тут каким-то мистическим образом актрисе не повезло. Через два года Александр внезапно уволился и уехал. Шел 36-й год. Причины понятны: с таким происхождением и судимостью Александр быстро бы снова оказался за решеткой.
Татьяне Ивановне тоже пришлось покинуть столицу. В московские театры ее не брали. Оставаться на заводе после отъезда брата тоже не хотелось. Уехала в Ярославль и год проработала там в старейшем в России Театре имени Волкова. Но оставаться в провинции не захотела. Снова приехала в Москву. Устроилась поначалу в Колхозный театр (звучит неожиданно, но он действительно так назывался). А потом вернулась в Моссовета и в Театр миниатюр, где прослужила семь лет. Слава к Татьяне Ивановне пришла, когда ей было уже сильно за сорок. Она играла женщин «из народа» — молочниц, банщиц, рабочих, управдомш. Вроде бы не о таких ролях мечтают актрисы. Но Пельтцер любила своих героинь. «У моих героинь крепкие руки и доброе сердце», — говорила акртиса. Публика оценила, заметила. Пельтцер стали приглашать в кино. Роли, правда, давали эпизодические. В 45-м году ей наконец дали большую роль в картине «Простые люди». И снова неудача — фильм кладут на полку. Там он и пролежит долгих 11 лет.
Игра по-крупному
Настоящая слава пришла к Татьяне Ивановне только в 50-м году, после спектакля Театра сатиры «Свадьба с приданым». Роль ей досталась отрицательная — тунеядки-картежницы Лукерьи Похлебкиной. Спектакль был так популярен, что спустя три года его экранизировали. После этого Пельтцер еще долго получала письма зрителей, которые советовали ей, как избавиться от пагубного пристрастия. И писали, в общем, по адресу: Татьяна Ивановна была заядлой картежницей. Играла много, азартно, чаще проигрывала. Собирались обычно у актрисы Валентины Токарской, у которой был даже специальный стол для преферанса, обитый сукном. За картами собирались вчетвером: сама Токарская, лучшая подруга Татьяны Ивановны актриса Ольга Аросева и главный администратор Театра сатиры Гена Зельман. В Театре сатиры Пельтцер прослужила 30 долгих лет. И сбежала в одночасье — после скандала с режиссером Валентином Николаевичем Плучеком. В горячке предпремьерной репетиции (ставили «Горе от ума», Татьяна Ивановна играла старуху Хлестову) режиссер отказался отвечать на уточняющие вопросы актрисы. Пельтцер не любила импровизации. Актеры шутили, что когда начиналась импровизация, глаза Татьяны Ивановны становились «грустными и собачьими». Несмотря на резкий нрав, Татьяна Ивановна была истинной немкой — даже на гастроли возила с собой в чемодане плитку и кастрюльки. Никогда не ела в столовых. «Куда мне сесть?» — приставала к Плучеку педантичная актриса. «Ну, конечно, вы должны быть в центре, а остальные — вокруг!» — взъярился режиссер. Ей было далеко за семьдесят, но она тут же обиженной девчонкой выбежала из зала,покрывая режиссера всевозможными проклятьями. И ушла к Марку Захарову, который незадолго до того покинул Театр сатиры, получив собственную площадку — «Ленком». Особой любовью к Захарову Пельтцер тоже не пылала. «И чего это вы в режиссуру подались?! — как-то в раздражении высказала она ему. — Писали бы свои рассказы» (режиссер в юности действительно писал). Было это, правда, в самом начале, когда Марк Захаров только пришел в театр. Но поставил спектакль «Доходное место», имевший огромный успех. И Татьяна Ивановна сменила гнев на милость. «Я у вас буду играть все, что вы мне скажете, — сказала Пельтцер, попросившись к Захарову в «Ленком». — Кроме одного…» И показала пантомимой авангардный театр. Пельтцер перешла в молодой театр, которому только предстояло завоевать имя и любовь московской публики, когда ей было уже изрядно за семьдесят. В «Ленкоме» это восприняли как подвиг. В Сатире, конечно, как безумие. Но Пельтцер было все равно — ее никогда не смущали трудности. Раздражало только безразличие к профессии.
«Она актриса очень индивидуальная, — рассказывала о подруге Ольга Аросева. — С ней было тяжело только в том смысле, что она подавляла своей мощью, но никогда не изображала звезду». Несмотря на тяжелый характер, была Татьяна Ивановна была щедра на ласку и заботу. Активная и пробивная, она стала депутатом — и судьбы многих людей из ее окружения изменились в лучшую сторону. Она выбивала квартиры, путевки для детей. Берегла, тревожилась, заботилась. Обожала Андрея Миронова, относилась к нему как к сыну. Беспокоилась, если кто-то на гастролях заболевал. В 1970 году фильм с ее участием «Приключения желтого чемоданчика» покорил жюри кинофестиваля в Венеции. Говорят, задорная бабушка, отплясывавшая на крыше и забиравшаяся на заборы, привела европейское жюри в восторг.
Татьяна Ивановна многим отличалась от актерской братии. Не играла ни в звезду, ни в мэтра. К каждому спектаклю, к каждой роли подходила как дебютантка — долго репетировала, старалась, тревожилась. Из-за нее часто останавливали репетиции. Она волновалась, слушала режиссера, снова и снова возвращалась к неполучавшемуся отрывку. Своеобразным ритуалом стали ссоры с гримерами и костюмерами. Перед съемкой или спектаклем она кричала на них от души, понося на чем свет стоит. Но ей все прощалось. Кажется, даже природа отступала перед ее напором. В 85 лет она курила, пила очень крепкий кофе, занималась сложнейшей гимнастикой. И все-таки ей пришлось уступить. Нервное перенапряжение, тяжелая работа, трепетное отношение к каждому сказанному слову. Все это вылилось в потерю памяти. Татьяна Ивановна попала в больницу. Страну облетела ужасающая история о том, что Пельтцер положили в «дурку» и ее «бьют психи». «Очень агрессивная», — жаловались врачи. Актрису перевели в другую клинику. Там ее подлечили. Но память уже не восстановилась, а затем стало отказывать и тело. Она вернулась в театр, но играть уже почти не могла — текст забывала, ходить было тяжело. На сцену ее выводили коллеги по цеху — как драгоценный кубок. Она с трудом говорила текст. Зал аплодировал. И все-таки ей пришлось сдаться. Снова лечь в больницу, из которой выйти уже не довелось. Татьяны Ивановны не стало 16 июля 1992 года. Поверить в это — в стариковское слабоумие, в сломанную шейку бедра, в бессилие — помня Пельтцер на сцене, невозможно. Когда отмечали ее 70-летие, она назвала себя «счастливой старухой». И каждый раз после нового удачного спектакля повторяла это обожавшим ее гримершам, которых она так отчаянно честила перед выходом на сцену.
Настоящая слава пришла к Татьяне Ивановне только в 50-м году, после спектакля Театра сатиры «Свадьба с приданым». Роль ей досталась отрицательная — тунеядки-картежницы Лукерьи Похлебкиной. Спектакль был так популярен, что спустя три года его экранизировали. После этого Пельтцер еще долго получала письма зрителей, которые советовали ей, как избавиться от пагубного пристрастия. И писали, в общем, по адресу: Татьяна Ивановна была заядлой картежницей. Играла много, азартно, чаще проигрывала. Собирались обычно у актрисы Валентины Токарской, у которой был даже специальный стол для преферанса, обитый сукном. За картами собирались вчетвером: сама Токарская, лучшая подруга Татьяны Ивановны актриса Ольга Аросева и главный администратор Театра сатиры Гена Зельман. В Театре сатиры Пельтцер прослужила 30 долгих лет. И сбежала в одночасье — после скандала с режиссером Валентином Николаевичем Плучеком. В горячке предпремьерной репетиции (ставили «Горе от ума», Татьяна Ивановна играла старуху Хлестову) режиссер отказался отвечать на уточняющие вопросы актрисы. Пельтцер не любила импровизации. Актеры шутили, что когда начиналась импровизация, глаза Татьяны Ивановны становились «грустными и собачьими». Несмотря на резкий нрав, Татьяна Ивановна была истинной немкой — даже на гастроли возила с собой в чемодане плитку и кастрюльки. Никогда не ела в столовых. «Куда мне сесть?» — приставала к Плучеку педантичная актриса. «Ну, конечно, вы должны быть в центре, а остальные — вокруг!» — взъярился режиссер. Ей было далеко за семьдесят, но она тут же обиженной девчонкой выбежала из зала,покрывая режиссера всевозможными проклятьями. И ушла к Марку Захарову, который незадолго до того покинул Театр сатиры, получив собственную площадку — «Ленком». Особой любовью к Захарову Пельтцер тоже не пылала. «И чего это вы в режиссуру подались?! — как-то в раздражении высказала она ему. — Писали бы свои рассказы» (режиссер в юности действительно писал). Было это, правда, в самом начале, когда Марк Захаров только пришел в театр. Но поставил спектакль «Доходное место», имевший огромный успех. И Татьяна Ивановна сменила гнев на милость. «Я у вас буду играть все, что вы мне скажете, — сказала Пельтцер, попросившись к Захарову в «Ленком». — Кроме одного…» И показала пантомимой авангардный театр. Пельтцер перешла в молодой театр, которому только предстояло завоевать имя и любовь московской публики, когда ей было уже изрядно за семьдесят. В «Ленкоме» это восприняли как подвиг. В Сатире, конечно, как безумие. Но Пельтцер было все равно — ее никогда не смущали трудности. Раздражало только безразличие к профессии.
«Она актриса очень индивидуальная, — рассказывала о подруге Ольга Аросева. — С ней было тяжело только в том смысле, что она подавляла своей мощью, но никогда не изображала звезду». Несмотря на тяжелый характер, была Татьяна Ивановна была щедра на ласку и заботу. Активная и пробивная, она стала депутатом — и судьбы многих людей из ее окружения изменились в лучшую сторону. Она выбивала квартиры, путевки для детей. Берегла, тревожилась, заботилась. Обожала Андрея Миронова, относилась к нему как к сыну. Беспокоилась, если кто-то на гастролях заболевал. В 1970 году фильм с ее участием «Приключения желтого чемоданчика» покорил жюри кинофестиваля в Венеции. Говорят, задорная бабушка, отплясывавшая на крыше и забиравшаяся на заборы, привела европейское жюри в восторг.
Татьяна Ивановна многим отличалась от актерской братии. Не играла ни в звезду, ни в мэтра. К каждому спектаклю, к каждой роли подходила как дебютантка — долго репетировала, старалась, тревожилась. Из-за нее часто останавливали репетиции. Она волновалась, слушала режиссера, снова и снова возвращалась к неполучавшемуся отрывку. Своеобразным ритуалом стали ссоры с гримерами и костюмерами. Перед съемкой или спектаклем она кричала на них от души, понося на чем свет стоит. Но ей все прощалось. Кажется, даже природа отступала перед ее напором. В 85 лет она курила, пила очень крепкий кофе, занималась сложнейшей гимнастикой. И все-таки ей пришлось уступить. Нервное перенапряжение, тяжелая работа, трепетное отношение к каждому сказанному слову. Все это вылилось в потерю памяти. Татьяна Ивановна попала в больницу. Страну облетела ужасающая история о том, что Пельтцер положили в «дурку» и ее «бьют психи». «Очень агрессивная», — жаловались врачи. Актрису перевели в другую клинику. Там ее подлечили. Но память уже не восстановилась, а затем стало отказывать и тело. Она вернулась в театр, но играть уже почти не могла — текст забывала, ходить было тяжело. На сцену ее выводили коллеги по цеху — как драгоценный кубок. Она с трудом говорила текст. Зал аплодировал. И все-таки ей пришлось сдаться. Снова лечь в больницу, из которой выйти уже не довелось. Татьяны Ивановны не стало 16 июля 1992 года. Поверить в это — в стариковское слабоумие, в сломанную шейку бедра, в бессилие — помня Пельтцер на сцене, невозможно. Когда отмечали ее 70-летие, она назвала себя «счастливой старухой». И каждый раз после нового удачного спектакля повторяла это обожавшим ее гримершам, которых она так отчаянно честила перед выходом на сцену.
Jewish.ru
Комментариев нет:
Отправить комментарий