«Мастерская Вениамина Клецеля в доме на улице
Яффо, в центре Иерусалима. Здесь чудесно пахнет красками и скипидаром, на
стенах и стеллажах огромное количество картин. Их мир многозвучен: поют и
молятся хасиды, кричат петухи; люди, животные, пейзажи, натюрморты написаны с
только Клецелю присущим сочетанием мудрости и детской непосредственности».
Это отрывок из статьи к новому альбому
художника, написанной искусствоведом и другом Клецеля – Натальей Кочубиевской.
Рискну добавить свой комментарий к работам
моего любимого мастера здесь, в Израиле.
Художник – красивое слово, но художником может
быть и архитектор, и скульптор, и писатель. Живописец – вот что гораздо точнее:
пишущий жизнь. И этот талант: писать и создавать жизнь на холсте – самое ценное
в искусстве Вениамина Клецеля.
То, что вы прочтете – не попытка
искусствоведческого анализа творчества художника. Ничего не смыслю в этом деле.
Могу, смею думать, без особого труда отличить подлинное от фальши, правду от
лжи, разум от глупости. И считаю, что этого достаточно.
Характер инструмента никогда не казался мне
важной стороной дела. Композитор оперирует нотами, поэт – словами, живописец –
красками, но все они занимаются одним, общим делом.
Недавно, в России, мне растолковали, что
искусство нынче бывает двух видов: «мочилово» и «тошнилово». «Мочилво» – это
то, что щекочет нервы зрителя чередой убийств, насилий, откровенного хамства и
тупости; «тошнилово» – «оскорбляет» человека, заставляя его думать и чувствовать,
трудится, наконец, соучаствуя с художником в его работе. От этого, как
оказалось, современного человека должно тошнить.
Я,
судя по всему, человек несовременный. Мое отношение к искусству крайне
утилитарно: мне по душе то, что дает возможность соучастия, дарит надежду,
помогает жить, а тянуть лямку с годами становится все трудней и трудней. С
некоторых пор все мое семейство окружено миром Вениамина Клецеля, и в мире этом нам радостно и спокойно.
Сам живописец Клецель немолод, но всем тем,
что он делает, с удивительной силой сопротивляется недугам и тяготам быта. Есть
в его живописи особое, самое ценное мужество, дарующее радость и надежду
вопреки всему.
Мир живописи Клецеля, хоть отчасти (пусть
простят меня за пафос) компенсирует безумие, жестокость и глупость, в которое
вольно или невольно затягивает нас все, что творится на планете Земля в 21-ом
веке.
Каждый век человеческой цивилизации был
отмечен своей, дьявольской игрой. Смертный грех нашего времени:
расчеловечивание человека. Люди становятся неинтересны сами себе. Люди
перестают опираться друг на друга, верить друг другу, любить друг друга. Общее,
гнетущее состояние массового суицида – вот наследие общества потребления,
построенного на конвейерной системе.
Человек
мечется в замкнутом мире купли-продажи. Он живет без пауз, забыв о праздности -
такой необходимой для подлинной радости и веры в завтрашний день.
Мой взгляд постоянно останавливается на
полотнах Клецеля. Он дает мне возможность этой самой праздности. В эти короткие
мгновения паузы я ухожу в мир его полотен, в мир радости.
Я люблю людей на полотнах Клецеля. Я наблюдаю
за ними, и они наблюдают за мной. Мне с ними интересно. Я немо (психиатров
прошу не беспокоится) разговариваю с ними.
Полотна в этом альбоме вы сможете рассмотреть
сами, задуматься над ними и дать им оценку. Я же попытаюсь рассказать о тех
работах Клецеля, которые ж и в у т (не висят) у меня дома.
Вот человек над книгой. Он прочел что-то
интересное и задумался. Он грустен этот человек: наверно подумал о печальном.
Задумчивый (мое семейство так его называет) живет прямо над телевизором. Мы
потребляем с экрана бесконечное «мочилово», а он живет своей подлинной,
настоящей жизнью человека мыслящего, и нам становится стыдно. Нет, он не лезет с
поучениями, не учит жить, но само
присутствие Задумчивого делает невозможным тоскливое, растительное
существование у разноцветного экрана.
Сама душа человеческая живет в глазах нашего
«книжного человека», а рядом с ним возлежит обнаженная дама. Все сущее в лице,
в глазах читающего, а рядом с ним тело без лица, но какое тело! Зачем ему глаза
при таких бедрах и упругой груди. Саму мать-землю написал Вениамин Клецель. Два,
таких разных, холста рядом и это правильно: человек без души - урод, но и душа
без тела – бездомный призрак.
Порнография никак на меня не действует, а
рыжая красавица, написанная Клецелем, напоминает, что я еще жив пока. И в жизни
нашей, к счастью, есть не только размышления над книгой.
Двинемся дальше. Клецель – бесспорный мастер
пейзажа. Вот здесь, казалось, можно бы было начать разговор о мастерстве
художника, о колорите, технике мазка и прочем, но и здесь то, что делает
художник, гораздо выше и значительней уверенного, технического исполнения.
Пейзажи Клецеля – это окна в природу. Его
холмы, дома, небо - раздвигают пространство, уводят зрителя в бесконечность.
Пейзажи Клецеля наполнены свежайшим, чистым воздухом и приглашают к прогулке. И
они, эти работы, где люди, как правило, лишь намечены скупыми штрихами,
необыкновенно человечны.
Холмы, дома небо, но живописец Клецель с
удивительным искусством уходит от макро мира в микро мир. Он с одинаковым
мастерством умеет работать со всеми оптическими приборами: и с «телескопом», и
с «микроскопом».
Клецель пишет обыкновенный паровой утюг, и забытый
этот красавец становится настоящим Утюгом, прародителем всех хитрых,
электрических утюжат нашего века. На полотне обыкновенный стул, но я никак не
могу отделаться от ощущения, что каждый, кто на него сядет, неизбежно начнет
хохотать, так ярко и сочно написано эта банальная подпорка для человеческого
зада.
Никогда не вел с Вениамином Клецелем
философских бесед. Мне это не нужно. Достаточно, что его картины мудры и, как
всякая подлинная мудрость, полны юмора.
Следом за пейзажем в нашем жилище выступает
вперед торговец рыбой. Мы его зовем по - индейски: Рыбий Глаз. В каждой руке у
рыбника по рыбе. Он предлагает нам свой товар. Он безумен в своем фанатичном
желании загнать публике эти дары моря. Его тяжелый фартук покрыт чешуей, его
глаза настоящего торговца сияют неприкрытой алчностью, но алчностью честного,
наверняка, многодетного трудяги, и образцового семьянина.
Клецель любит своего торговца точно также как «книжного человека», как рыжую красавицу,
как «веселый» стул и прародителя всех утюгов мира. Художник любит своих детей
на полотнах искренне, заставляя зрителя поверить, что сама любовь возможна в
нашем скучном и циничном мире.
Как только мы открываем дверь в нашу квартиру,
так сразу же видим, что здесь пируют два веселых человека. Выдалась минутка,
есть бутыль вина, нехитрая закуска (рыба, наверняка, купленная у Рыбьего Глаза)
– и вперед. Есть какая-то полная юмора торжественность, величавость в этом
застолье. Вот они сейчас чокнутся и выпьют по стакану сладкого вина. Ле Хаим! Выпивох
двое, если не считать хмурого козленка в темном углу картины, и это явный
непорядок: необходим третий. И этим третьим может стать каждый, взглянувший на
картину с живым чувством соучастия.
Художник, замкнутый в своем эго, - мертв,
попросту скучен. Вениамин Клецель открыт миру. Он, как раз, и исповедует
непременное, активное соучастие с окружающим пространством.
В заключение приведу цитату из книги Эли
Визеля «Рассыпанные искры»: « Баал-Шем учил радостью побеждать печаль:
«Человек, который смотрит только на себя, не может не впасть в отчаяние, но как
только поднимет глаза на окружающий его мир, радость откроется ему». И эта
радость ведет к абсолюту, к избавлению, к Богу».
Художник Вениамин Клецель тоже учит нас
«радостью побеждать печаль» и глаза его широко и доверчиво открыты в
удивительный и все еще прекрасный мир,
окружающий человека.
А. Красильщиков.
Очередная выставка В. Клецеля 2 мая 2016 г. Иерусалим, ул. Гилель 27, в 19 ч. открытие.
Комментариев нет:
Отправить комментарий