О ВРЕДЕ ОБОБЩЕНИЙ

07.04.2015 17:39 Автор: Элла Грайфер 

Диалектика народов, или О вреде обобщений

Призрак бродит по Европе, призрак исламизма. Все силы старой Европы объединились в поисках черной кошки в темной комнате: скинхеды и банкиры, политики и СМИ, французские социалисты и немецкие полицейские. Науку, правда, не привлекли, но ей нынче в таких серьезных материях доверять вряд ли стоит, вспомним хоть несостоявшееся “глобальное потепление”. А в остальном, прекрасная маркиза, четко просматриваются две взаимоисключающих идеи:

Во всем они виноваты, все зло от ихней неправильной религии. И Мухаммед-то у них от начала был кровопивец, бандит и педофил, поэтому надо ее всячески ловить и давить. А те мусульмане, что не бандиты — люди хорошие именно потому, что мусульмане плохие, т.е. непоследовательные. Вот в этой-то непоследовательности и надо их поддержать всяко: где кнутом, где и пряником. И будет всем нам счастье. 

Религия тут ни при чем, причины везде и всегда социальные: потому злые, что у них велосипеда нету. Так что, прежде всего, надо дискриминацию устранить, квоты расплодить и дать им много-много денег. Пока что, видимо, дали недостаточно, а значит, виноваты на самом деле мы.

Как по-вашему, кто из них прав? По-моему, ни те, и ни другие… или и те, и другие, потому что…

* * *

Всему свое время, и время всякой вещи под небом: 

время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру. 

Еккл. 3, 1;8

Мусульмане — они, между прочим, уж скоро полторы тысячи лет как мусульмане, и всякое бывало у них в истории, и сами они тоже всякими бывали: терпимыми и фанатичными, миролюбивыми и воинственными, властителями и подвластными, дикими кочевниками и утонченными поэтами. И это, представьте себе, вовсе не особенность мусульман. Совершенно то же самое наблюдаем и в христианстве, и в иудаизме: всему свое время и место.

Да, Моисей был предводителем бунтовщиков, Иисус — философом-непротивленцем, а Мухаммед — воином-завоевателем и соответствующие мировоззренческие различия священными книгами зафиксированы, но во всех трех традициях теория всякий раз посредством комментирования аккуратно подгонялась под практику. Багдадских халифов нисколько не беспокоило, что Мухаммед вряд ли одобрил бы широту их взглядов, а крестоносцы, поднимая оружие в защиту “гроба Господня”, не задумывались о том, что и могила-то давно пуста, и не мечом как бы защищать ее надлежало. Не то чтобы между религиями (и соответствующими культурами) не было вовсе различий, но они по другим параметрам идут, количество гуманности и миролюбия примерно эквивалентно, а если у евреев и оказывается чуток поболее, так, сами понимаете, не от хорошей жизни.

На религию проблему спихивать не надо не по причине (Боже упаси!) политкорректности, а просто за полным несоответствием имеющимся фактам. Остается, стало быть, вариант “социальный”, только вот… а что бы это, собственно, значило? Ведь “социальное” — это, по сути, любое происходящее в обществе событие: от войны до промышленной революции, от наведения демократии до эпидемии чумы. Утверждение, что агрессивность ислама на данном этапе обусловлена какими-то процессами, происходящими в обществе — это хорошо. Но мало. Чтобы разобраться с таким неприятным явлением, необходимо уточнить, что же это за процессы.

Рост агрессивности в обществе происходит обыкновенно при резкой ломке структур, т.е. непонятно становится, кто сверху, кто снизу и что тут можно, что нельзя. Такое наблюдалось в Европе, например, во время эпидемий, когда полгорода вымирало, и выражалось еврейскими погромами, или, наоборот, в результате демографических взрывов, когда младшие сыновья многодетных семейств Испании в конкистадоры записывались за полным отсутствием экологической ниши на родине. Вот и в исламском мире сложилась сегодня примерно такая же ситуация, потому что…

* * *

Хотели как лучше, а вышло как всегда. 

В.С. Черномырдин

Наши недостатки суть продолжение наших достоинств. Похвальная верность человека своей культуре и вере своих отцов по принципу “моя мама самая красивая” регулярно зашкаливает в как бы бескорыстное стремление осчастливить прочее человечество, “во тьме ходящее”, страждущее без единоспасающего учения и перспективы райского блаженства. Передача передового опыта осуществляется где огнем и мечом, а где (как свойственно было Западу 20-го века) безбрежной и безудержной благотворительностью. Который из двух методов хуже, сказать затрудняюсь.

Раздача еды на халяву порушила сельское хозяйство и торговлю в некоторых регионах Африки; поддержка материнства и младенчества в трущобах Бразилии породила банды вышвырнутых из дому одичалых подростков, которых полиция, в конце концов, начала отстреливать как опасных зверей; четыре поколения палестинцев, выросшие на ООНовских подачках, превратились в профессиональных боевиков, угрожающих арабским братьям как бы еще не серьезнее, чем Израилю.

Но самой большой подлянкой оказалась политика, которую можно условно обозначить как “телефон старика Хоттабыча”. Вы, конечно, помните, как незабвенный герой любимой детской книжки впервые увидел телефон, восхитился связью на расстоянии и тут же сотворил точно такой же из чистого золота. Он был, конечно, даже лучше (во всяком случае, много дороже) настоящего, но… не звонил, ибо всемогущий джин не догадывался, что у этой коробочки внутри, как и почему оно тикает, да еще соотносится с какими-то там законами физики.

Примерно также лет 40 тому назад оказывалась так называемая “помощь слаборазвитым странам”. Если по-честному, основная цель все-таки была политической: расширение сферы влияния в ходе соревнования двух систем, проще сказать, обучение молодежи из “третьего мира” включало (иногда и в первую очередь) идеологическую обработку, но кто хотел — мог (а в несоветском пространстве даже и обязан был) учиться всерьез и становиться специалистом.

По умолчанию предполагалось, что, получив образование, они займут в своих обществах те же самые “экологические ниши”, какие занимают их коллеги в обществе какой-нибудь Франции, Америки или даже России. Расистом и реакционером обзывали всякого, кто с соответствующими обществами был знаком и предупреждал: дипломы повиснут в воздухе за полным отсутствием подходящих ниш. Чтобы телефон звонил, нужна не только соответствующая “начинка” но и сеть для подключения, а чтобы общество развивалось, оно должно обладать соответствующей структурой.

Русский царь Петр и турецкий диктатор Кемаль понимали это и структуру создавали. Для этого приходилось резать по живому, ломать ожесточенное сопротивление, но они, по крайности, знали, где и что ломать. И еще знали (ну, хотя бы приблизительно!) сколько и каких специалистов надо им подготовить для решения вполне конкретных задач. Добрые дяди, приглашавшие студентов из “отсталых” стран и открывавшие в тех странах университеты, об этом представления не имели, но твердо верили, что достаточно мероприятие оплатить, а там уж она, зеленая, сама пойдет.

Самоотверженные борцы с властью проклятого чистогана вполне искренне веруют в его всемогущество, не улавливая, что ни за какие деньги не переделать веру в колдовство на понимание квантовой механики, а добрый народный обычай, добычу поровну делить, неизбежно окажется бездонной бочкой для любых инвестиций. Не обязательно, в общем, разбираться в устройстве телефона, достаточно сделать его из чистого золота… И что же мы имеем на выходе?

Улучшение условий жизни, гигиены, количества врачей и медучреждений поначалу везде и всюду вызывает демографический взрыв (и в Европе так было, и у евреев-ашкеназов в конце 19 века — не иначе), который сглаживается через несколько поколений с исчезновением традиции многодетности. Примерно то же самое и происходит сейчас в арабском мире, только с поправкой на значительное расширение пропасти между амбицией и амуницией.

Сколько, в самом деле, нужно инженеров по холодильным установкам стране, где большинство населения в деревне верблюдам хвосты крутит? Или адвокатов на фоне преобладающих родоплеменных отношений? Такое общество, за исключением немногочисленной правящей элиты, просто позволить себе не может такую роскошь. И даже если врачей и учителей какие-нибудь западные доброхоты сами оплачивать станут, это не решение, а создание проблемы, т.е. еще большего количества “лишних людей”, которым ни места, ни работы не предусмотрено. Не случайно “арабскую весну” в Тунисе начал некий дипломированный уличный торговец фруктами.

Испанец –надцатого века мог добывать и создавать себе жизненное пространство в Америке, еврей века 19-го даже выбор имел между нарождающимся Израилем и Новым Светом, а современный араб или африканец может только штурмом брать Европу, где, вроде бы, в связи с вымиранием автохтонов, какие-то вакансии открываются, но и там ни свое жизнеспособное общество выстроить, ни в существующее встроиться не выходит, потому что…

* * *

За одного битого двух небитых дают. 

Русская народная мудрость

Во всех, сколько ни есть их, вариантах сказки о Золушке важнейшим фактором, позволяющим окольцевать принца, является квалификация, приобретенная потенциальной невестой по специальности “домашнее хозяйство” в ходе эксплуатации злобной мачехой. Избалованная родная “маменькина дочка” и в подметки ей не годится. Ничто в этой жизни не дается даром, а уж устройство на новом месте требует усилий неординарных, на которые редко кто способен без привычки, достигаемой постоянным упражнением.

Когда конкистадоры приплыли в Америку, пропитание они могли добывать, только отбирая у аборигенов. Аборигены его, ясное дело, за здорово живешь не отдавали, приходилось драться. Чтобы успешно драться, надо понимать и использовать обстановку. Потом, победив аборигенов, надо налаживать с ними отношения, искать и находить приемлемый модус вивенди, т.е. даже будучи господами, как-то приспосабливаться, чтобы новоприобретенные рабы хотя бы понимали, чего от них хотят, и чтобы не хотеть от них того, на что они все равно неспособны.

Когда местечковые евреи приплыли в Нью-Йорк, пропитание они могли добывать, только нанимаясь на любую работу. Но на любую работу, ясное дело, брали только при условии, вписаться в местную ситуацию (например, трудиться в субботу). Решения приходилось принимать нелегкие: приспосабливаться, а при возможности и как-то подтесывать под себя окружающую среду.

Когда в начале двадцатого века поляки во Францию нанимались работать в шахтах, они знали, что имеют право оставаться в стране только пока работают.

Общий знаменатель трех вышеописанных ситуаций: обживание нового места требует УСИЛИЙ, в результате которых “лишние люди” перестают быть лишними, становятся латифундистами или горняками, фабричными рабочими или профессиональным гангстерами. А у кого не вышло — либо уезжает, либо опускается и погибает. Вот и все. Если бы сегодня араб или африканец, попадая в Европу, оказался бы перед выбором — приспособление или смерть, быстро бы выяснилось, что и он не дурнее паровоза. Уверяю вас, нашел бы он способ либо остаться мусульманином и культуру свою развивать, не входя в клинч с окружающей средой и новыми согражданами, либо ассимилироваться — как он выберет, так и будет, ему решать — ему и жить, искать и создавать свой собственный, неповторимый путь в этом мире. Но к его и нашему несчастью оказался он в ситуации совсем иной.

Он попал в сказочную страну молочных рек с кисельными берегами, в страну, где задаром кормят, лечат и крышей над головой обеспечивают всякого, кто дал себе труд родиться, независимо от того, сотворил ли он за свою жизнь хоть что-нибудь полезное, и даже — намерен ли сотворить. В страну, где под открытостью понимают самоненависть, а под справедливостью — права без обязанностей. Живи и радуйся, как птичка божия из известной песенки… на первый взгляд. А на второй-то выходит, история Золушки все-таки мудрая сказка.

Неприспособленность к новому месту не наказывается лишением источников существования, значит, трудозатраты на приспособление можно сэкономить и закуклиться в гетто, как бы сохраняя культуру страны исхода. На самом деле это — иллюзия, ибо культура существует лишь пока развивается, и, естественно, в халявном гетто она будет развиваться иначе, чем в естественных условиях на родине, но и не так, как развивается культура “почвенной нации”. Она пойдет по некоторому “третьему пути”, направление коего, увы, не радует.

Вот, к примеру, в Тунисе, как говорится в старом стишке: …условно многоженство разрешает нам закон/Прокормить своих должны мы, а чужих не трогать жен. — Ну, и детей, соответственно, кормить должен папаша. Во Франции жена одна, да и та эмансипированная, так что расходы на воспитание несут оба родителя. Зато в околопарижском гетто любой голодранец может позволить себе гарем, ибо доброе государство прокормит и его, и дамочек, и потомство, сколько бы ни народилось.

В итоге среднестатистическая гражданка Туниса рожает сегодня куда меньше детей, чем ее единоплеменница, переселившаяся во Францию, т.е. проблема “лишних людей” там — решается, а тут — консервируется, независимо от количества и качества рабочих мест, ибо не соблазнить ими дитятко, с молоком матери впитавшее уверенность в праве на халяву. Конечно, исламская культура Туниса отличается от христианской культуры Франции, но то и другое — культура, а вот околопарижское гетто проваливается между двух стульев, уроженец его растет дикарем и оказывается, в конце концов, в ситуации мачехиной маменькиной дочки, которой никакой принц не светит. Остается только завидовать Золушке, остро ощущая всю неприкаянность и бесполезность своего бытия.

И они завидуют, они ненавидят и мстят. Мстят приютившему и кормящему их государству, мстят соседям, имевшим счастье родиться “местными”, но прежде всего — своим соплеменникам, стремящимся усвоить новую культуру, укорениться в местном обществе. Если прежде это, пусть в разной степени, вынуждены были делать все пришельцы, то сегодня ассимиляция — дело личного выбора. Естественно было бы со стороны “почвенной нации” этим людям руку протянуть, оказывать им всемерную помощь и на их примере демонстрировать, что именно такое поведение себя окупает.

Но увы — общество и не думает предпочесть тех, кто его предпочел, обеспечить им режим наибольшего благоприятствования, взять их под защиту. Вспомнить хоть судьбу Айаан Хирси Али или куда менее нашумевшую историю некой мусульманской мамаши, обратившейся во французскую полицию с жалобой на соседа, что детей ее в террористы вербует, а когда она возражать пытается, хамит и доходит до рукоприкладства. Полиция ее вежливо лесом послала, но вспомнила о ней, когда указанный сосед в Тулузе пошел евреев стрелять…

Впрочем, что толку? Усилия по ассимиляции по-прежнему не вознаграждаются, отказ приспособиться и прямая враждебность не наказывается никак, наоборот — чем ненависть неприкрытее и требования наглее, тем больше шансов очередную субсидию получить: будет у него велосипед (ну, или уже “мерседес”!) авось либо подобреет… Свежо предание, да верится с трудом.

* * *

Нет, 

не тем я, люди, грешен, 

что бояр на башнях вешал. 

Грешен я в глазах моих 

тем, что мало вешал их. 

Е. Евтушенко

Итак, проблема современного исламского общества на самом деле — социальная, т.е. появление большого количества “лишних людей”, которые не находят себе места. Но те, кто (вполне справедливо) настаивают на социальной природе проблемы и ответственности (хотя бы частичной!) Запада, в то же время рекомендуют тушить пожар керосином. Разумеется, в странах исламской культуры демографический взрыв случился бы и без их вмешательства, пусть благотворительность и усилила его, но теперь он, так или иначе, пошел на убыль. Еще одним клапаном сброса давления может оказаться грозящая суннито-шиитская война, благо традиции на сей счет богатые у обеих сторон.

Зато в Европе туннель все углубляется, а света не видать. Границы трещат, социальные бюджеты лопаются, мимо “отдельных нетипичных” кварталов без паранджи пройти страшно. Идеологи и политики мейнстрима по сему поводу пребывают в растерянности, продолжая делать из правильной теоретической посылки про “социальные причины” ошибочные практические выводы на предмет улучшения количества и качества велосипедов, предлагаемых почтальону Печкину.

Напротив, те, чья теория ошибочна, те, что в религии мусульман видят корень зла, предлагают программу, способную на практике кризис разрешить: границы закрыть, пособия отменить, ассимилянтов — поддержать, а кто безобразничать станет — чемодан, вокзал, пенаты. Именно такая программа, будучи реализована (в возможности чего я, честно говоря, сомневаюсь ввиду некоторых внутренних свойств современного европейского общества) весьма и весьма способствовала бы возникновению того самого “европейского ислама”, приспособленного к существованию в открытом обществе, в возможность которого сами авторы программы по определению поверить не могут.

Вот такая диалектика.