ВОЙНОВИЧ В ОТЧАЯНИИ

Московский писатель-антикоммунист Войнович рассказал в интервью журналистам о современном положении в России и нравах русского общества:

«Властью было создано поле ненависти, у нас идет гражданская война огромных сил, огромного такого большинства тупого против активного  меньшинства. И такая ненависть, ежедневно идут эти чудовищные ток-шоу по телевидению.

Чтобы увидеть признаки гражданской войны, надо посетить Замоскворецкий мост.  Государство пока побеждает. Убийство ничего не изменит. У нас уже такие были. И ничего на наше общество никак не повлияет. Но будут там какие-то имитации расследования. Потом все это постепенно заглохнет. Потом будут нам долго говорить, что следствие идет, оно не закрыто. Народ постепенно успокоится и будет ждать следующего такого же дела когда-нибудь.

Я живу много лет, я ко многому привык. Но я все равно не устаю удивляться, потому что вот просто как можно оболванить так много людей.Потому что все время идет оболванивание, оболванивание и оболванивание. Есть предыдущий опыт, могли бы уже понять. Вообще, отличать правду от лжи. Совершенно не отличают.

Гражданская война была, она так тлела, но сейчас она еще холодная. У нас холодная гражданская война. Она уже сильно потеплела. И ненависть достигла такого накала…В 1991 году свергли Дзержинского и пошли спать. Общество пошло спать. И так спало, потом там чего-то было, нас во сне заставили гимн там попеть, ну, попели гимн. Опять заснули. Ну, вроде ерунда. Ну, хорошо. Какие-то мелочи. Все с мелочей начиналось. Но постепенно, постепенно и постепенно вот дошло. Уже переход в другое качество, начиная с Крыма. Но все к этому приближалось. Мы в этой же стране жили и перед этим. Просто качество действительно другое.

Я помню, была давно в советской печати статья Алексея Суркова, поэта, о гуманизме. И он сказал, что гуманизм вообще бывает разный. У него бывают разные стороны. Одна сторона – это любовь к родине, к близким. Чего-то еще. А есть четвертая сторона. Гуманизм – это ненависть к врагу.

Эта сторона торжествует. У них существует огромная традиция демагогии. Они же всегда говорили о гуманизме. И все были лицемеры.

Большое количество людей, которое называется «народом» очень подвержено пропаганде. И чем массовей, тем более. Как большая толпа больше подвержена всякой агитации. Народ такая маска, которую можно туда сдвинуть или сюда при умелой пропаганде. Если пропаганда действительно массовая со всех сторон, и вообще выхода нет, то вот народ склоняется к тому, что ему говорят.

Оппозиция у нас слаба. У оппозиции два крыла, а у нас однокрылая птица наше государство, наше общество. Или, скажем, бывает у некоторых птиц, типа кур, бывают какие-то зачатки крыльев, с одной стороны орлиное крыло, а с другой стороны цыплячье у нас. То, что произошло в 1991 году я считал революцией, это не оказалось революцией, это не перестройка, а перестановка тех же лиц на той же шахматной доске.

Номенклатура осталась. Люстрации не было.  Правда, тоже трудно себе представить, кем можно было заменить всю эту армию. Секретари обкомов стали губернаторами, комсомольские секретари — бизнесменами.  Ничего не произошло. И не было. А какая-то оппозиция тоже слабая, диссидентская оппозиция была выдавлена. Она сидела в лагерях. Ее потом не допустили вообще.

Диссидентов не допускали. Сахаров умер при загадочных обстоятельствах. Злую шутку играет с нами свобода. Потому что возникла свобода выезда, и многие очень люди, активные, просто уехали за границу. И страна в значительной степени опустошена. Многие просто разочарованы, говорят, что в этой стране никогда ничего не будет. И что я тут буду зря пропадать. Жизнь свою тратить на это.

Произошла перестановка фигур. И те же самые люди, зараженные бациллой тоталитаризма. И когда они опомнились от шока 1991 года, в 1993 может быть, они опять собрались примерно в ту же стаю и стали опять вести вот эту самую пропаганду, которая все время усиливалась: что свобода – это плохо. Их слишком много во властных структурах. И в этих властных структурах, на телевидении, везде.

86 процентов поддерживают политику Путина. Но при Сталине была цифра 99. Пропаганда была такая. Действительно, когда Сталин умер, люли рыдали. И реальный страх. Сейчас тоже реальный страх. Страх, что это вернется, страх перед войной. Перед нестабильностью. Им кажется, что  чего-нибудь произойдет, и все рухнет, будет плохо, лишь бы хуже не было. У меня был такой эпизод. Я там описал, как два заключенных едут на машине, во время войны их везут. Машина переворачивается, они выскакивают и начинают опять ставить эту машину, лишь бы хуже не было. Они боятся убежать, потому что будет хуже. Так что вот как-то так. Сознание масс – оно очень странное. Люди в массе гораздо глупее, чем по отдельности. И направлять это сознание, в общем, довольно просто. Когда-то вот, вспомнил анекдот, когда спрашивают колхозников: «Согласны?» Они говорят: «Согласны». «А может, не согласны?» «Не согласны».

У власти сила, у нее средства массовой информации. Мы же видели в 1990-ых годах, когда в телевидении появились свежие лица, стали говорить что-то такое. Когда русский слышит про Украину, про распятого мальчика, десятки добровольцев побежали туда сражаться. А у нас все время распятый мальчик. У нас по всей стране все время распятый мальчик висит.

Советский режим умер, а русский человек будет жить долго и передавать свои качества по наследству на генном уровне. Это очевидно. Какое-то прозрение, может быть, придет в результате какой-нибудь катастрофы. Я по телевидению слышал, что Россия никогда ничего не проигрывала. Россия проиграла кучу всяких войн, начиная с Крымской войны 1855 года. Японскую войну 1904 года. И Афганскую войну она проиграла. Пока не наступит какая-то катастрофа, тогда, может быть, люди массово одумаются. А так даже и не видно ничего».