ВЛАСТЬ МЛАДЕНЦА

                                          

                                          Шели 1 м.    
                                    «Ребенок выше Бога»

                                                    Талмуд.

 Написано это в год рождения моей первой внучки, но и о каждой из последующих за ней.

  

Новорожденная девица заполнила все комнаты нашего дома. Каким-то волшебным, непостижимым образом она умудрилась поселиться везде и сразу, завоевать все пространство от холодных плиток пола до горячей черепицы на крыше.

 Этот долгожданный гость мгновенно стал хозяином, будто все, что было прежде в нашем распоряжении, приобреталось и существовало только затем, чтобы рано или поздно быть послушным требовательным крикам  этой девицы.

 Да что там дом, сад у дома, весь наш поселок или белый город на горизонте. Самые наглые существа на свете – грудные дети, убежденные, что все на свете принадлежит им лично, вся вселенная, все обозримые и необозримые глубины космоса. Нет вокруг более важного дела, чем накормить, искупать и уложить спать грудного младенца. Мир взрослых дышит и двигается только затем, чтобы выкормить крошечное существо, весом в несколько килограммов и ростом в полметра.

 Такая фатальная зависимость, такая беспомощность и гордыня. Впору сделать парадоксальный вывод, что чем слабее и беззащитнее человеческое существо, тем больше в нем наглого убеждения, что именно он – цель всего сущего.

 Все суета-сует, кроме его прожорливой и крикливой персоны. Все, что творится на земле: катастрофы, войны, любовь и ненависть, радость и печаль – все это не имеет никакого значение. Главное в этом дурацком мире: молоко в груди матери или, на крайний случай, его замена в бутылочке с соской.

 О чем думает младенец, что чувствует – науке это неизвестно. Сам не говорит, а вырастет – обо всем забудет. Верно, голод он чувствует, боль чувствует, но не только: в нем начинают формироваться признаки вида, рождаться человеческое, свойственное только потомкам Адама. И все же младенец вовсе не белый лист, на который природа только готовится нанести свой рисунок. Он – огромный, стремительно развивающийся мир, способный заполнить собой все пустоты вселенной. Возможно, в этом новорожденном  существе больше мудрости и смысла, чем в старце, постигшем все хитрости мира.

 Младенец убежден в своем первенстве. Он верит, что именно его тело лепит Бог из праха земного, что именно ему предстоит пройти весь путь, пройденный его предками. Он верит, что двинется дальше в глубины непознанного, ибо только для этого он вышел из мрака утробы в свет. Отсюда и гордыня, и наглость, и вера, что никто и ничто не забудет о нем, как о самом важном явлении мира.  Не имеют права забыть, потому что его сердце, его мозг, его желудок – это мотор всего сущего и остановка этого мотора грозит гибелью всему мирозданию.

 Младенец растет и развивается стремительно. Каждый час, каждую минуту он прибавляет в весе и росте. Он не верит, что когда-нибудь остановится, и рост его тела и души прекратятся. Младенец бессмертен. Скорость его роста напрямую связана с верой в бессмертие. Он и торопится жить по этой причине. Он торопится в бессмертие. И только в этом случае подобную спешку можно понять и простить. Он и в прямом смысле слова бессмертен, потому что за каждым рождением стоит шанс на бессмертие рода людского.

 И он, именно он, а никто другой, спаситель мира нашего от всего бреда, безумия, грязи накопившегося веками и тысячелетиями. Младенец требует веры от нас, взрослых, что именно он этот спаситель. Да и как может быть иначе!? К чему тогда ожидание Машиаха? Почему мы каждый раз оказываемся пленниками, рабами беспомощного младенца и готовы отдать ему все, что он способен потребовать.

 Он требует свое с исключительной наглостью: не речью и жестом, ему, к счастью, недоступными, а одним лишь криком и плачем. Он требует с императорской властностью и не терпит возражений и проволочек. Он – новорожденный – хозяин всего сущего и ждать не намерен.

 Он  больше, чем ребенок. Именно в этом возрасте – он наша надежда. Мы живем этой надеждой, даже не отдавая себе отчета в том, что отныне существуем именно этим, а не прочими, глупыми мелочами, которые и кажутся нам жизнью. Мы готовы простить новорожденному все именно по этой причине.

 Не помню кто из цадиков-хасидов говорил примерно так: «Если в ваши добрые дела закрадется хоть одна тщеславная мысль, вы можете все эти дела упрятать в ящик и забросить его в ад». Младенец, несмотря на свою наглость и эгоизм, напрочь лишен тщеславия. Скажете, и добрых дед за ним не числиться, но разве не самое доброе дело в этом мире набраться сил в утробе матери и выйти из темноты на свет, к солнцу.

 Новорожденный мудр. Он гораздо мудрее любого старца, убеленного сединами. Он мудр, как сама природа. Его инстинкт жизни не замутнен суицидальным, усталым бредом философских доктрин. Младенец не «умножает знания». Он и так знает все, что ему нужно, а потому  не «умножает скорбь».  

 И еще… Может быть, самое главное. Ты прощаешь этому существу беспримерную наглость в чисто эгоистических целях: за одно настоящее чувство безответной любви, когда не нужны утверждения, подтверждения, доказательства, поступки и слова, когда тебе достаточно одной, неповторимой радости при виде этого сгустка орущей энергии.

 Власть грудного младенца. Признаю лишь эту власть. Только ему готов поклоняться. Только его наглость не оскорбляет мою капризную, мнительную и чувствительную натуру. Только эта наглость не способна унизить и оскорбить ближнего.

 Счастливое время – от рождения до года, когда вовсе не хочется думать о том, что рано или поздно оно кончится и неизбежны новые проблемы, увы, никак не связанные с великой надеждой на радость от безответной любви, на бессмертие  и спасение нашего мира.