УРОК НА ВСЮ ЖИЗНЬ из дневника

 Наверняка я не оригинален, но помню как будто все случаи в своей жизни, когда мне было стыдно, очень стыдно. Вот об одном таком случае и расскажу. Был у меня лет тридцать пять назад добрый приятель, немолодой человек по имени-фамилии Иван Тимофеевич Петров. Мне всегда казалось, что мы с ним были подкованы в одной «кузне», а потому делился я с Петровым своей точкой зрения на происходящее в России и СССР откровенно и смело, особенно во время выпивки.

 Однажды сидели мы  на даче Ивана Тимофеевича, отмечали какое-то незначительное событие и я, обычно человек осторожный, стал яростно клеймить - не так власть коммунистов, как страну и народ, сумевших все это породить и вынести. Много, помню, обидных слов сказал на эту тему.

 Поначалу слушал меня мой приятель благосклонно, затем опечалился и глаза спрятал, а на предложенный мной тост стакан свой перевернул вверх донышком и сказал:

 - Твоя правда, но говоришь ты все это так, потому что не о своем народе говоришь и не о своей стране. Когда о своем – больном и выстраданном - так язык не повернется. Здесь аморалка намечается: кем бы не была твоя мать – хаять ее без стыда и боли грех смертный.

 Тут я стал спорить, приводить разные примеры и клясться, что Россия и моя родина тоже, и я, как гражданин имею право, и есть во мне стыд и боль. Я даже упрекнул приятеля в антисемитизме, но Петров упрямо смотрел в стол и сокрушенно покачивал головой. Выдержав паузу, я добавил, что знаю немало русских людей, говорящих о своем народе вещи более страшные, чем я.

 - Это их право, - впервые поднял на меня глаза Иван Тимофеевич.

- Расизм, чистой воды расизм! – шумел я.

  Петров перестал со мной спорить, он только одно сказал в конце нашей встречи: « Извини, но не верю я тебе. Не верю – и все».

 Помню, что, не в то время, конечно, а спустя месяцы, вдруг подумал, что ведь прав был мой приятель. Я же лгал самому себе. Россия, конечно же, моя родина, но не моя страна и русский народ – не мой народ. И с этим ничего поделать невозможно, как бы ни хотелось сродниться с коренным народом, принять, понять и так далее. За каждым словом моей «русофобии» тенью маячило: не мое это, не виноват лично я во всем том ужасе, в котором жили мои родители и я живу. В своей критике я невольно, не сознавая этого, был человеком со стороны. С подлинной болью я говорил о большевиках-евреях, но и здесь внутренне оправдывал, к стыду своему, чудовищные преступления этих выродков какими-то мессианскими, гуманистическими мотивами.

   Я тогда решительно отказался от резкой критики чужой страны и чужого народа. Волновала меня только юдофобия. Во-первых, потому что антисемитизм касался меня лично, но и из-за ясного понимания, насколько он гибелен для самой России. Я и теперь не могу скрыть свою антипатию к российским евреям – либералам и демократам, занятым разоблачением той страны, в которой они живут и того народа, с которым им жить приходится. Не нравятся мне и борцы за счастье того народа, к которому не принадлежат. Как тот мой давний приятель не чувствую я в них стыда и доброй боли и вовсе не потому, что они евреи и наделены особым национальным эгоизмом. Нет, уверен, только у коренного народа есть право и возможность перестроить свое сознание и жизнь,  и у него же есть обязанность ясно видеть и понимать свое подлинное отражение в зеркале истории. И, чем более точным и честным будет это отражение, тем больше у любого народа шансов на выживание и прогресс, но только тогда, когда за  критикой, пусть самой беспощадной, будет стоять искреннее сострадание и боль души.

 Современный либерализм тешится «разоблачением» патриотизма, путая при этом хрен с редькой. Бен Джонсон или не точно выразил свою мысль, или его захотели неправильно понять. Патриотизм, как чувство национального и государственного превосходства – есть прибежище негодяя. В остальном, любовь к своему народу и своей стране – качество совершенно здоровое и нормальное. Народ, презирающий свою расу и не уважающий свое государство, обречен на исчезновение.

  Вот почему зараза ложного либерализма, которую исповедуют левые Израиля, мне кажется гораздо большей опасностью, чем угрозы исламофашизма.  Эти люди ( или открыто, или в глубине души) вовсе не хотят быть евреями, а Израиль не считают своей страной. Их необоримо тянет «взад» позорного рабства галута. Туда они и зовут своих студентов, читателей и зрителей. В их фильмах, статьях и книгах я не услышал стыда и боли за неизбежные грехи своего народа и своего государства. Уловил холодное торжество разоблачителей – и только. 

 Видимо, в том числе и потому, что я усвоил тот первый урок, преподанный мне Иваном Петровым, я и оказался в Израиле. 
 Попытаюсь упростить все до полной наглядности. Я вижу, например, чудовищную грязь в нашем парке после шабата – и мне больно и стыдно за свой народ. И вместе с этой болью и стыдом приходит сознание, что я, и моя семья, дома, мы на месте.