ИГАЛЮ АМИРУ ВСЁ УДАЛОСЬ

"Самое легкое расследование". Интервью со следователем, первым допрашивавшим Игаля Амира

время публикации: 06:59 | последнее обновление: 08:21

  

4 ноября 1995 года стало днем, разделившим историю Израиля на "до" и "после". За день до убийства главы правительства Ицхака Рабина никто не мог поверить, что премьер-министр еврейского государства станет жертвой еврейского убийцы.

Первым следователем, который вел дело о покушении на Рабина, стал сотрудник полицейского округа "Яркон" Йорам Бен-Аруш. 20 лет назад был назначен заместителем главы особой следственной группы, расследовавшей "первое политическое убийство в истории Израиля".

Как вы получили это задание?

Это был субботний вечер. Я сидел дома, ждал начала спортивной программы. А пока по телевизору показывали завершение манифестации на Площади царей Израиля. И тут звонит мой следователь, находившийся на площади, и говорит, что в Рабина стреляли. А я минуту назад видел Рабина по телевизору. Сначала я решил, что он шутит. Понадобилась пара секунд, чтобы это переварить. Я у него спрашиваю: задержанный есть? Он ответил, что есть, его везут в наш округ. Я ему говорю: бросай все и езжай к нам, готовь помещение к работе.

Что это значит?

Надо подготовить оборудование для записи, фотоаппаратуру, чтобы все зафиксировать, точнее, продублировать то, что он скажет – в то время показания еще записывались от руки. Тем временем я собрался и помчался на работу. Никто еще толком не знал, что произошло. Пока доехал – а это заняло около получаса, правительство официально сообщило, что на Рабина было покушение.

В штабе округа была дикая суматоха – приехали министр Моше Шахаль, генеральный инспектор – такие люди обычно не занимаются расследованием убийств. И тут ты начинаешь понимать, что произошло, что это не обычное расследование. К обычным делам я привык – ты думаешь, как строить допрос, чтобы подвести подозреваемого к признанию.

И вот вы заходите в комнату для допросов. Кого вы там видите?

Я захожу туда, там сидит член моей следственной группы… Кстати, Амира арестовало другое подразделение, но там была такая суматоха, что мой следователь просто забрал его и отвел тремя этажами выше, где сидели мы. Те так и не поняли, куда делся их задержанный. Так все растерялись.

Ты еще не до конца понимаешь, что перед тобой человек, стрелявший в главу правительства. Прежде всего, думаешь о том, как правильно построить начало допроса, ведь первые 15 минут обычно оказываются решающими, то, чего ты добился в начале, часто определяет итог всего расследования.

В комнате сидел смуглый парень в кипе, такой съежившийся, с наручниками и в ножных кандалах. И я спрашиваю у следователя: а где наш? А тот отвечает: вот этот он и есть. Большинство убийц выглядят иначе. Ты ожидаешь, что убийца главы правительства будет выглядеть более представительно, а он оказался тощим, невзрачным – полная противоположность тому, кого я ожидал увидеть.

Он говорил очень тихо, был каким-то смущенным. Судя по всему, я ворвался в комнату так эмоционально, что он первым делом сказал: "Только не бейте меня, я сам все расскажу". Я не собирался его бить – мы этим не занимаемся. Но меня поразило, насколько люди, совершившие убийство, лишившие человека жизни, беспокоятся, чтобы не пострадать самим.

По логике, человек, покушавшийся на главу правительства, должен принимать в расчет, что его могут убить телохранители – не знаю, кстати, почему этого не произошло. Но он очень боялся за целостность своего тела. Эта самовлюбленность и забота о себе вообще характерны для убийц.

И он действительно сразу все рассказал?

Я никогда не начинаю допрос словами: ты убил такого-то, что ты можешь сказать? Необходимо построить взаимное доверие. И я спросил его, кто он, откуда. Он представился: Игаль Амир из Герцлии. Рассказал, что несколько раз пытался совершить покушение на главу правительства, но только сегодня ему это удалось – он выпустил в Рабина три пули.

На этом этапе вы уже знаете, что Рабин умер?

Мне это сообщают во время первого допроса. И сразу начинаешь думать о том, что нужно подготовить материалы для суда – чтобы продлить срок содержания под стражей. Ведь одно дело – попытаться убить главу правительства, и совсем другое – убить его. Тем временем в комнату заходят разные начальники, министр, генеральный инспектор. Конечно, в таких условиях вести допрос невозможно.

Они отозвали меня в соседнюю комнату – узнать, что да как. И я попросил у них, чтобы следствие вел округ "Яркон" и чтобы в первые дни этим занималась моя группа. Я знал, что крупные подразделения попытаются его заполучить. Они согласились, и это обещание было выполнено – скорее всего потому, что они увидели: мне уже удалось наладить контакт с подозреваемым. И первые три дня Амиром занималась моя группа.

Что он рассказал о своих мотивах? Показался ли он вам фанатиком?

Нет, фанатиком он не был, но он был человеком с основательно промытыми мозгами. Он говорил о Норвежских соглашениях, о том, что никто не мог остановить их реализацию. И он решил сделать это самостоятельно. Он сказал: "Я взвалил себе на плечи всю страну". Амир полагал, что если он сделает что-то, что вызовет шок в народе и правительстве, то ему удастся изменить ситуацию.

Он признался, что долго тренировался, трижды пытался убить Рабина, приходил с оружием туда, где был глава правительства, но, как он сказал, "не было линии огня". Я спросил, почему он это делал, и он начал говорить о "Дин родеф" и "Дин мосер". Ясно, что решение было принято не внезапно, а под влиянием лекций, встреч. Он сказал: "Раввины решили, что человек, отдающий часть Эрец-Исраэль палестинцам, заслуживает смерти".

Мне было странно слышать это от верующего еврея – ведь одна из десяти заповедей гласит "Не убий". Но он говорит: представьте, что за человеком гонится убийца. Галаха разрешает его убить, чтобы спасти человека. Я не очень понял эту параллель с тем, что делал Рабин, но его она устраивала.

Амир был одиночкой?

У него были промыты мозги, он все время ссылался на раввинов, но ни один раввин не сказал ему: "Игаль, пойди убей Рабина". Ведь и на демонстрациях, проходивших у резиденции главы правительства, говорилось о том, что премьер заслуживает смерти. Эти настроения повлияли на Амира, но действовал он в одиночку. Это было его личное решение.

Вы говорили о том, что Амир был съежившийся и смущенный. На каком этапе к нему вернулась та самая улыбка?

Поначалу он не знал, чего ждать и был в шоке от своего успеха. Но постепенно, а я провел с ним три дня, не возвращаясь домой, к нему вернулась уверенность, он стал спокойнее, и на этом этапе появилась улыбка. Такая застенчивая и одновременно торжествующая – мол, я победил. И вы знаете, я думаю, что и сейчас он сидит в своей камере и улыбается. Ведь прошло 20 лет, и Норвежские соглашения так и остались нереализованными. На сессии Генеральной Ассамблеи ООН Махмуд Аббас заявил, что не считает себя связанным этими соглашениями.

Так Амир действительно победил?

В какой-то мере да. У него была ясная цель – сорвать реализацию соглашений. И эту цель он реализовал.

А какая цель стояла перед вами?

Поскольку было понятно, что доказать вину Игаля Амира можно будет без проблем, я хотел понять, исполнял ли он свою или чужую волю, почему он это сделал, направлял ли его кто-то. Кроме того, я пытался выяснить, что произошло с охраной главы правительства. Если я не ошибаюсь, с ним были пять охранников, но как свидетельствуют кадры, снятые с крыши мэрии, в момент покушения охранников было двое. Что-то там пошло не так: один уже находился в машине, второй открывал дверь.

Спину Рабина должен был прикрывать охранник. И Амир сам признался, что если бы его спину прикрывал охранник, стоявший лицом к нему, он не стал бы стрелять. То есть он говорил: "Я не убийца, я не способен убить человека. Главе правительства был вынесен "Дин родеф", но охранника убивать нельзя".

Он также искренне раскаивался в том, что ранил Йорама Рубина, охранявшего Рабина, попросил прощения у него и его семьи. Но каждый раз, когда у него спрашивали, не раскаивается ли он в убийстве Рабина, он выпрямлялся и начинал улыбаться. С его точки зрения, это был успех.

В последний день нашего расследования состоялись похороны Рабина. И днем была сирена. За несколько минут до нее я спросил Амира, собирается ли он вставать, чтобы почтить его память. К нашему удивлению, он сказал, что собирается. А когда я спросил, зачем тогда он его убил, Амир ответил: "Я уважаю его как человека, но не путь, который он избрал. Я должен был его остановить, и убийство было единственным средством". Как шизофрения.

Считали ли вы тогда, что это пик вашей карьеры, или для вас это было "еще одно убийство"?

Было ясно, что он очень умный человек, обладающий обширными познаниями в религиозных вопросах, хорошо разбирающийся в компьютерах. Напротив меня сидел интеллектуал. Совершивший первое и надеюсь последнее политическое убийство в истории государства Израиль. И, безусловно, я понимал, что это главное расследование в моей жизни – оказавшееся к тому же самым легким. Что может быть лучше для следователя: напротив тебя сидит подозреваемый, готовый рассказать тебе больше, чем ты его спрашиваешь.

Возможно, для него это было что-то вроде терапии…

Скорее, ему просто нужно было рассказать всему свету, что была допущена ошибка, и он, Игаль Амир, эту ошибку исправил.

Что вы сделали первым делом, вернувшись домой после расследования?

Пошел под душ. Я ведь провел на работе трое суток. Кстати, на третий день Амир пожаловался мне, что в КПЗ к нему плохо относятся, не дают ни сходить в душ, ни почистить зубы. Он чувствовал себя грязным. И я подошел к шкафчику, достал мыло, полотенце , расческу, зубную пасту… Щетку правда нет… И дал ему привести себя в порядок. Душа в комнате не было, но была раковина.

Вы рассказали семье, что допрашивали Амира?

Все эти дни я поддерживал связь с семьей, они были в курсе, кого я допрашиваю, да и СМИ об этом сообщали. Это не какое-то тайное расследование, о котором ты никому не можешь рассказать. Такие в моей жизни тоже были.

Удавалось ли вам отключиться от того, что происходит вокруг?

Я первым делом приказал своей следственной группе не читать газет и не смотреть телевизор – чтобы избежать внешнего влияния. Ведь каждый журналист дает свою интерпретацию событий, и они могут ввести в заблуждение даже следователя. А ты должен быть постоянно в фокусе.

Влияют ли на следователя в подобном случае его собственные политические убеждения?

Когда ты заходишь в комнату для допросов, твои политические убеждения не имеют значения. Твоя работа в том, чтобы добыть самые "железные" улики, на основании которых суд вынесет приговор. И это как гонка, где побеждает тот, чьи улики неоспоримы.

Что вы можете сказать тем, кто до сих пор не верит, что Рабина убил именно Амир?

Вопросы остались практически у каждого. Почему у Рабина были только два охранника, если должны быть пять? Почему путь от Площади царей Израиля до больницы занял 20 минут? Слышал я и об одежде Рабина. Одежда Рабина пару недель лежала у меня в кабинете. Упаковали ее кое-как – положили в пакет, а его – в коробку. Никто и трогать ее не хотел – она была вся в крови. Через день после убийства мы сфотографировали одежду, чтобы понять, сколько пуль через нее прошли.

В соответствии с одной из теорий заговора, в Рабина попали три пули, но только две из них выпустил Игаль Амир – ведь третья попала в охранника. Я этим не занимаюсь. Мне было поручено получить улики. Вы можете считать, что заговор был, можете считать, что его не было, факт в том, что Рабина убил именно Игаль Амир. А заниматься теориями заговоров – это другая профессия. За эти 20 лет никто не смог опровергнуть выводы следствия. Но как основа для художественных фильмов, для книг – в самый раз.

Лично я не верю, что заговор был. Убежден, что Рабин стал жертвой человека, который встал утром и решил предпринять четвертую попытку покушения на главу правительства. И на этот раз у него получилось.

20 лет спустя, кто для вас Ицхак Рабин и кто Игаль Амир?

Сложный вопрос. Ицхак Рабин – человек огромных заслуг. О многом из того, что он сделал для безопасности Израиля, мы, возможно, никогда не узнаем. У него был свой путь, который он не смог дойти до конца. Выдающийся человек, которого израильтяне избрали своим лидером.

Игаль Амир – интеллектуал, вовсе не выглядящий убийцей. После всех этих бесед даже начинаешь испытывать к нему симпатию, делишься личными вещами, готовишь ему кофе, носишь еду. И тебе не приходится вступать с ним в противоборство – он сразу рассказал все.

Государство разрешило ему жениться, произвести на свет ребенка. Я не из тех, кто считает человеческое зло наследственным, но, в принципе, он находится в привилегированном положении – он ведь не просто убийца, а человек, совершивший самое громкое убийство за все время существования Израиля. И этот человек имеет возможность жить достаточно нормальной жизнью.

Вы намекаете на то, что он заслужил смертную казнь?

Я против смертной казни. Я верю во второй шанс. В данном случае этот шанс ему вряд ли выпадет – он останется в тюрьме до конца жизни. Не думаю, что найдется президент, который согласится его помиловать. В отличие от других заключенных. Возможно, в тюрьме он ведет себя примерно, но раскаяния в нем нет. Ведь раскаяние – внутренний процесс. Многие преступники через это проходят, осознают собственную ошибку, тем самым заслужив второй шанс. Но здесь раскаянием и не пахнет. С его точки зрения, цель жизни состояла в том, чтобы остановить реализацию Норвежских соглашений. И с высоты 20 лет можно сказать, что ему это удалось. Так что он сидит в камере и улыбается.

Беседовал Павел Вигдорчик