ЗА ВТОРОЙ ДВЕРЬЮ

Статья эта была написана, когда еще теплилась надежда, что Россия больше не вернется в гиблое прошлое. Теперь от этой надежды ничего не осталось.

Люблю ли я Россию? Мать она мне, мачеха? Не знаю. Люблю язык русский и русскую культуру, просто по той причине, что нет меня без этого языка и этой культуры. И здесь нелюбовь к великой северной державе может легко превратиться в ненависть к самому себе, а ненависть эта — прямой путь к суициду, о чем пока не помышляю. Пять десятков лет до репатриации в Израиль я, еврей, прожил в России, и этого достаточно, чтобы примириться с неизбежностью кровного родства с ней, с неразрывностью наших судеб. Моей судьбы и судьбы России. Не вырвать корни, ушедшие глубоко в холодную землю. Да и нужно ли рвать их? Увы, Россия многолика. Еще вчера ее лицо, милое и улыбчивое, вдруг искажается откровенной непримиримостью и злобой. Вот об этом и пойдет речь. Как я любил тот лес: царство неземной красоты и величия. Считал его своим лесом, моей собственностью, моим здоровьем, моей силой. Он был фантастически щедр — тот лес. Вкус его даров никогда не забуду. Нет в мире ничего вкуснее лесной земляники, нет блюда изысканней черники с холодным, парным молоком, а жареные грибы с картошкой и луком — это то, да простят меня аскеты, ради чего стоит жить. Последние годы мой лес, этот заповедный уголок природы, стал покрываться по опушкам паршой помоек. Народ богател, а любое богатство чревато отходами. Свалки мусора разрастались, захватывая все новые и новые участки хвойной чащи. Районные власти у чащи, на перекрестке, поставили большой плакат: ГРАЖДАНЕ! БЕРЕГИТЕ ЛЕС! В прошлом году кто-то замазал этот призыв белилами, а сверху вывел черными большими буквами: БЕЙ ЖИДОВ!... Когда прошел приступ душевной боли, я подумал, что призыв этот и загаженный лес — вещи взаимосвязанные. Рост юдофобии в России неразрывно связан с грязью души и тела нации. Почти 20 лет разнузданной, ничем не ограниченной промывки мозгов идеологией ненависти не прошли зря. Тот лес перестал быть моим лесом. Но это не беда. Он перестал быть лесом даже для тех, кто испоганил его помоями и злобой погромного текста плаката. Этот очередной призыв к крови и убийству в сцепке с изуродованным лесом прозвучал, как объяснение в ненависти не к потомкам Иакова, а к своей стране и своему народу. В знаменитом, открытом письме Бертольда Брехта немецким деятелям искусств и писателям сказано: «Три войны вел великий Карфаген. После первой он еще сохранил свое могущество, после второй в нем еще жили люди. После третьей войны от него не осталось и следа». Брехту, понятное дело, плевать было на давно почивший Карфаген. Он думал о судьбе своей родины — Германии. Гений Александра Пушкина был готов открыть перед Германном из «Пиковой дамы» две двери: одну во имя любви, другую в алчность. Германн выбрал вторую дверь и тоже попал в стальной капкан цифры ТРИ: дважды он срывал банк, угадывая карту, на третий — потерял все выигранное, а вместе с тем и разум. Имперское сознание — дверь в алчность и неизбежная гибель. Впрочем, гибель личности, пусть даже такой, как Ганнибал или Бонапарт, — не беда. Нация и государство рискуют своим существованием, когда они идут следом за вождями, больными агрессивным психозом, и выбирают путь через вторую дверь: имперский путь, путь войн, грабежа и гордыни. Отнюдь не высокие моральные соображения заставили Англию, Францию, Бельгию, Португалию, Голландию оставить заморские территории, а здоровый инстинкт самосохранения. Тем не менее, криминальное прошлое продолжает мстить им, заполняя небольшие, уютные и благополучные государства толпами голодных и злых граждан Третьего мира. Пассажирский поезд Петербург–Москва неспешно следовал на юг, останавливаясь у каждого «столба». Никогда прежде не приходилось передвигаться по этому пути «черепашьим шагом». Смотрю в окно и думаю о том, как спасительна скорость, когда не успеваешь рассмотреть то, что открывается перед тобой. Нет ничего чудовищней оставленной, брошенной, забытой земли. Такая земля перестает принадлежать человеку, кем бы он ни был: русским, татарином, украинцем... Она перестает быть частной собственностью государства. Ничьи эти бескрайние поля, поросшие сорняками, ничьи леса мертвых берез, утопающих в черном болоте, никому не принадлежат перекошенные избы с заколоченными окнами, скорбные следы сиротства — обвалившиеся стены ферм и мертвые корпуса заводов. Такая земля, если и не превращается в мертвый омут, то становится обычным царством первобытной природы, так и не прирученной человеком. Потом была автомобильная дорога от Твери до Осташкова, к прекрасному озеру Селигер. И снова умирающие или мертвые деревни, запущенные поля, невзрачные, нищие поселки... Плохо стриженный, одутловатый господин, нынче желанный гость в радио- и телеэфире. Он мечтает о бунте, о революции, об утраченной империи. Враг этого реваншиста обычен и привычен — Соединенные Штаты и евреи. Ему безразлично то, что творится по дороге от Твери до Осташкова. Его волнует утрата Прибалтики и «еврейский проект». Сам по себе этот господин, живущий ненавистью и жаждой крови, не страшен. Страшно, что значительная часть населения Российской Федерации с восторгом внимает его чудовищным речам. Телевидение нынче легко и быстро проводит опросы населения. Если верить этим опросам, дурно стриженный господин — герой толпы. Она, толпа, снова убеждена в том, что заговор инородцев виноват во всех бедах человечества. Совсем недавно большевикам удалось внедрить в сознание масс классовую ненависть. Нынче русским народом пробуют манипулировать с помощью ненависти расовой. Означенный господин без устали разоблачает заговор против России, призывает подняться против врага, пресловутой «мировой закулисы», вернуть утраченное и вернуться к утраченному. Ему жизненно необходимы Крым и Приднестровье, Таллинн и Рига, Варшава и Будапешт. Ему не нужна Тверь и забытая   Б-гом  и людьми деревенька на берегу прекрасного озера Селигер, ему не нужен тот мой лес, загаженный свалкой, он намерен искать достоинство нации в захвате чужой земли, а материальное благополучие государства в грабеже чужого богатства. Этому «русскому националисту» плевать и на Россию, и на народ русский. Он равнодушен к своей родине, хотя бы только потому, что способен думать лишь о том, что творится за ее границами. Нет в нем искренней боли за родной народ, за умирающую землю. Есть зависть и алчная ненависть к чужой земле и чужому народу. Не случайно «творцы», идущие за одутловатым господином, выбрали для атак на самосознание русского народа такие фигуры, как Пушкин и Есенин. У этих «патриотов» от кино нет ничего святого. Все лучшее в русской культуре должно быть испохаблено их грязными и бездарными руками. Не вижу за всеми упомянутыми фильмами юдофобию. Вижу попытку разрушить русскую культуру. Смотрю картину документальную. В картине этой рассказывается, как еврей-садист и личность сомнительной национальности с помощью таких же инородцев, на германские и англо-американские деньги только тем и занимались, что разрушали великую империю. При этом народ российский, надо думать, за те же «сребреники» исполнял роль жалкого и покорного статиста, жертвы заговора злокозненных инородцев. Трагедия превращена в дешевый и гнусный фарс. История целой нации испошлена и унижена. Но плохие фильмы похожи на капли в воде. Упали — и нет их, даже кругов по воде заметных не видно. Другое дело — дурно стриженный господин. Этот постоянен, как ломота в суставах у больного ревматизмом. Каждый раз, когда я слышу его истеричный голос, мне кажется, что он из последних сил сдерживает безумный, затверженный вопль: «Бей жидов! Спасай Россию!» Каких «жидов» и какую Россию?! О чем бы ни говорил этот господин, он рано или поздно вспоминает этот лозунг в той или иной форме, тиражируя материалы своей коричневой газетенки. Похоже, агрессивной злобой он спасает свою больную психику, полубезумный, ищет выход из «палаты № 6», в которую сам же себя загнал. Ему, члену Союза писателей, мало великой власти русской культуры над миром, ему вновь нужны танки на площадях Праги и Варшавы. Его друзья за бугром такие же безумцы, больные агрессивным психозом, заморившие голодом и нищетой свои страны. Иран, Северная Корея, Сирия... Ну, Корея — та «для кучи». Две другие страны милы его сердцу только потому, что и там национальная идея построена на вопле: БЕЙ! Он болен, он тяжело болен, но что делать с теми, кто верит дурно стриженному господину и готов следовать за ним к очередной пропасти? Как убедить их, что свою же, забытую землю, можно поднять, возродить лишь трудом и любовью, а не войной, завистью, местью и ненавистью. Как убедить их, что море вонючей грязи в заповедном лесу оставили там не «сионистские агрессоры», не заговорщики с берегов Гудзона? Как убедить? Не знаю. Он любит танки и пушки. Ради военной мощи, милитаристских амбиций готов вновь погрузить родную страну в кошмар голода и дефицита во всем — только бы заразить сопредельные страны параличом страха. Он видит в этом позорном чувстве достоинство нации. Он мечтает об этом, хотя знает, не может не знать, что именно имперский страх, со времен Петра Великого, парализовал волю России в первую же очередь. Страх этот веками превращал талантливый и сильный народ в каторжную, а затем и «лагерную пыль». Страх этот заставлял пить без меры и работать спустя рукава. Любая империя — это царство страха. И страх этот, как источник власти, нужен одним лишь вождям, фюрерам, императорам, а не подданным империи. Казалось, чудовищные жертвы Второй мировой войны, угроза всеобщей ядерной смерти поставили крест на романтике вселенских драк. Нет, живы и активны все эти революционеры, певцы воя снарядов, пророки кровавых жертв. Люди не становятся умней, а трагический опыт ничему их не учит — это, увы, старая истина. Они и сегодня готовы идти за очередными психопатами, скармливая дракону войны своих детей и свое будущее. Слушаю речения дурно стриженного господина, пробую заглянуть в его глаза, чтобы понять, как сильна в нем ненависть к родной стране, к родному народу? Я понимаю, что за проклятиями в адрес еврея этот посланник смерти только прячет свою мизантропию, больную страсть к разрушению всего живого. Нет у России и не было прежде большего врага, чем расизм и ксенофобия, а без этих самоубийственных страстей никакая империя не способна существовать. Увы, я не могу заглянуть в глаза десяткам миллионов жителей огромной северной державы, чтобы понять, насколько велика опасность всему тому, в чем я родился и чем живу по сей день. Что я могу, на что способен? Лишь на слова молитвы: «Господи, спаси и сохрани Россию, не дай ей исчезнуть за второй дверью».