Бить или не бить, любить или не любить: сентябрь 1924-го
Евреев либо любят, либо не любят, равнодушных нет. И те, и другие часто доходят до экзальтации. Вопрос, что делать с евреями, предполагает широчайший спектр ответов, кроме одного: оставить евреев в покое.
Вдобавок любовь и нелюбовь приобретают порой странные формы, и отношение к евреям не исключение.
Посмотрим, как обстояли дела 100 лет назад. Перед нами пройдут герои и авторы публикаций: первый президент Чехословакии Томаш Масарик, прозванный защитником евреев, евсековцы, создающие на Украине коммунистические «миньяним», чернокожие евреи из США, революционеры-народники, русские и евреи. Познакомимся с Дионео — Исааком Шкловским, дядей Виктора Шкловского, народником и этнографом.
Первый президент Чехословакии Томаш Масарик даже для нынешних чехов фигура культовая, что нечасто происходило с государственными деятелями в последние 100 лет. Напомним замечание этого политика: мол, воспринятый в детстве народный суеверный антисемитизм он чувством не преодолел, только разумом. Да, евреев он скорее недолюбливал, но не хотел быть к ним несправедлив. Как политик, интеллектуал и христианин он всегда выступал против антисемитизма, что стоило ему дружбы со многими чешскими интеллектуалами-националистами.
На рубеже веков, во время очередного антиеврейского судилища, он выпустил брошюру против кровавого навета. Ее сразу же запретили. Однако сторонник Масарика, депутат парламента Австро-Венгрии, пользуясь своим статусом, прочел всю эту брошюру вслух с парламентской трибуны, что фактически сняло юридические ограничения: отныне этот текст являлся не объектом политической цензуры, а цитатой из парламентского выступления.
В 1920-х годах, в период становления Чехословакии, евреи с их опытом сионистского движения и преодоления множества препятствий вызывали у Масарика живейший интерес даже в сфере языка: поначалу говоривший на чешском едва ли лучше, чем на русском, и гораздо хуже, чем на немецком, он не мог пройти мимо еврейского эксперимента по возрождению иврита.
Масарик был одним из немногих, кто верил в создание еврейского государства, а на возражение, что никогда подобного не бывало, отвечал в том смысле, что, значит, евреи создадут прецедент.
В отношении всевозможных проектов нравственного преобразования мира и построения светлого будущего Масарик отличался здоровым скептицизмом. Что он думал о коммунизме, вы прочтете сами, а вот какой эпизод он рассказал писателю Карелу Чапеку.
Почитатель Толстого, Масарик общался с русским классиком, даже был у него в гостях. Симпатия оказалась взаимной, и Толстой сам предложил Масарику стать его сторонником.
Масарика же задела неестественность, внутренняя фальшь этой ситуации, тем более, что, познакомившись с Толстым поближе, свое отношение к нему он кое в чем пересмотрел.
Взглядом исследователя посмотрев на Ясную Поляну, он обнаружил удручающую картину разрушенного хозяйства, больных мужиков c симптомами сифилиса. При этом в обшитом досками, à la деревенская изба, кабинете писателя — диван и кожаное кресло, плюс риторика о служении народу и необходимости «опроститься»… Да и в семейном конфликте Толстого Масарик принял сторону Софьи Андреевны с ее рационализмом.
Так что вера Масарика в сионистский проект представляется особенно примечательной.
Наблюдения за реальной жизнью людей — вещь завораживающая не только в случае с Масариком. Много материалов, описывающих жизнь, языки и обычаи сибирских народов, оставили политические ссыльные, не в последнюю очередь евреи: Тан-Богораз, Йохельсон, Штернберг, Ф. Кон. Из этой же плеяды был Исаак Шкловский, писавший под псевдонимом Дионео.
Он более известен как публицист, но даже после книги «На крайнем северо-востоке Сибири», обратившей на себя внимание научного мира, во многом сохранял прежний подход, когда повествовал впоследствии об Испании и Англии. Очерк о евреях тоже написан по этнографической методике. Дионео как бы дистанцируется от «объекта исследования», маскируя под личиной научной объективности свою веру в еврейское будущее. Тем выразительнее получаются выводы.
Сначала об интересном для фольклориста страшном веровании в Гонтана Хмельницкого, возникшем из аберрации давних кошмаров исторической памяти евреев Украины — смешении преданий о Гонте и Богдане Хмельницком. Историографический курьез, но еврейское мышление много веков подряд вообще было чуждо историзма.
Профессор Ковельман когда-то так образно сформулировал нам, студентам, проблему: «Евреи поворачивались к истории лицом, только если она уж очень сильно била их в спину».
Одним из таких ударов и была Хмельнитчина, породившая историческую хронику Натана из Ганновера, которую Дионео обильно цитирует.
Далее о жизни евреев в Лондоне, в жутком квартале, овеянном памятью о Джеке Потрошителе. Сопоставляя и выделяя общее, автор подводит читателя к мысли о возрождении и преображении жизни в любом месте, даже страшном, пронизанном ужасами прошлого, если этого места коснулось созидательное веяние еврейской культуры и традиции.
Об испытаниях, выпавших на долю этой традиции на Украине, — заметка под названием «Богослужение на идише». Евсековцы «модифицировали» богослужение, переведя Тору на «жаргон». С точки зрения традиции это безобразие, но перевод Торы на идиш, возможность новой жизни для языка в нехарактерном для него тексте — давно назревшая задача для развития языка и литературы на нем. Сложись история иначе, не будь Холокоста, думается, идиш нисколько не потерял бы, а совсем наоборот.
Кстати, переводы Торы на идиш делались начиная с XVI века. А полный перевод Танаха на идиш Иегоаша (Йегойеша-Шлойме Блюмгартена, 1872–1927) выйдет в 1926 году, и коммунисты здесь будут ни при чем.
Еще одно интересное явление, и тоже материал для этнографа: чернокожие евреи в Америке. Журналист Майкл Голд, выросший в трущобах Ист-Сайда, вспоминал в книге «Еврейская беднота»:
Однажды отец привел к ужину негра. Он весь сиял — до такой степени гордился своей находкой:
— Не пугайся, Кетти! Этот черный человек — из наших. Познакомился в синагоге. Представляешь, тоже молится на иврите.
Негр — высокий, совершенно прямой, не способный улыбаться, таинственный, как смерть, в черном костюме — поцеловал мезузу и приветствовал мою мать низким поклоном, почти коснувшись пола лбом… Он не брал ничего в рот без соответствующей молитвы. Мать была в восторге. Она улучила минуту между супом и праздничной рыбой, чтобы дать знать кой-кому из соседей. И вскоре явились взглянуть на чудо…
Резким и уверенным тоном он утверждал, что он лучший еврей, чем кто-либо из присутствующих. Он-де абиссинец, потомок царя Соломона и царицы Савской… Его народ блюдет веру в чистоте. К примеру, мы молимся только утром и вечером, а его община — четыре раза в день. Мы применяем семь оборотов при надевании тфилин, а его народ — девять. И так далее, и так далее. Черный гость «заговорил» всех… Отец посрамленно повесил голову. Наконец негр поднялся и высокомерно распрощался с нами, а выходя, снова поцеловал мезузу. Было ясно, что он нас всех презирает как вероотступников, что мы, по его мнению, лишь самозванно называем себя гордым именем евреев.
Не слишком-то описанный Голдом гость похож на эфиопского еврея. Скорее, все-таки американец, достаточно образованный в еврейской традиции, чтобы взять «на понт» местечковых иммигрантов. Заметка «Негритянская синагога в Нью-Йорке» рассказывает о распространении иудаизма в негритянской среде. Отметим туманно обозначенное черным раввином место его рождения, переходы из одной религии в другую в его семье и открывающую великие перспективы убежденность, что есть еще много негров, которые просто не знают, что они евреи.
Голд верно подмечал общее неприязненное отношение чернокожих к евреям, несмотря на формально провозглашенное единоверие. Скорее, наоборот, оно выступало дополнительным фактором неприязни. Что ж, и так можно общаться, ходить в гости и вместе молиться. А поднимать ли вопросы, кто тут более правильные евреи, потомки рабов Египта или рабов с плантаций Диксиленда, дело личного выбора.
А как относиться русскому революционеру к признакам кризиса самодержавия — это уже политический выбор. Теоретически нужно приветствовать. Но если этот революционер — еврей, и признак грядущего кризиса — погром?
Опубликованы материалы из архива Аксельрода от 1882 года: выбирая, с кем быть, народники-евреи не считают возможным выступить против погромщиков, потому что это народ и их гнев против евреев — часть общесоциального протеста.
Лидер народников Петр Лавров, будучи чистокровным русским, оказался умнее и констатировал: хотя теоретически вопрос простой, практически он неразрешим. Похоже, еврейские соратники шокировали его своим радикализмом.
Потом, кстати, оказалось, что, хотя антисемитизм и впрямь явление в основе своей низовое, народное, заводилами все-таки выступают те, кто боится экономической конкуренции со стороны евреев либо хочет натравить на евреев толпу, чтобы отвлечь ее от истинных виновников народных бедствий.
Из нашей перспективы рассуждения народников кажутся наивными, нелепыми и трагичными по своим последствиям, тогда как много раз оболганное национальное движение доказало свою обоснованность, содержательность и плодотворность.
Прошлое и настоящее
«Среди бела дня в Елисаветграде впервые раздался гул, крик бедной городской массы “долой жидов”. Не было пощады никому, ни бедным, ни женщинам. Детей бросали… Мы, как народники, радовались, думали, что это признак русской революции» (из архива П. Б. Аксельрода, стр. 219).
Приведенная цитата взята из письма, полученного в 1882 году П. Б. Аксельродом. Последний воспользовался этим письмом для не увидавшей света брошюры «Задачи еврейской социалистической интеллигенции», часть которой только что напечатана в числе прочих документов под общим заглавием «Из архива П. Б. Аксельрода» («Русский революционный архив. Т. II»). Мысль о необходимости определить «задачи еврейской социалистической интеллигенции» появилась у П. Б. Аксельрода непосредственно после погромов 1882 года. В вышеуказанном издании напечатан целый ряд поучительнейших документов, ярко рисующих те настроения, которые проявились среди русской и еврейской интеллигенции в связи с этими погромами.
Как это ни покажется невероятным, но автор письма — еврей. П. Б. Аксельрод ссылался на него в доказательство того, что и еврейская интеллигенция в значительной мере проникнута тем настроением, которое было тогда обычным в русской интеллигенции. Редакторы сборника в одном из примечаний пишут: «Большинством революционеров погромы воспринимались как… широкое народное социальное движение… за которым должны последовать другие выступления, разрастающиеся в социальную революцию. Некоторые доходили при этом до поддержки погромного движения». В том же примечании упоминается о знаменитом приложении к № 1 «Листка “Народной воли”», в котором высказывалась мысль, что «существует какой-то печальный фатум, которого, по-видимому, не избежишь и в силу которого революции начинаются с избиения евреев». Обращение исполнительного комитета «Народной воли» к украинскому крестьянству, по указанию редакторов сборника, «прямо оправдывает и восхваляет погромы». В статье, напечатанной в № 6 «Народной воли», говорилось: «Относиться не только отрицательно, но даже индифферентно к чисто народному движению мы не вправе». Под чисто народным движением здесь понимались еврейские погромы…
Документы говорят сами за себя. Да и упрекнуть редакторов сборника — Л. О. Цедербаум-Дана, В. С. Войтинского и Б. И. Николаевского — в желании «оклеветать русских революционеров» никто, конечно, не решится.
Впрочем, такое прямо положительное отношение к погромам не было преобладающим настроением. В начале 1882 года П. Б. Аксельрод обратился к П. Л. Лаврову с письмом, в котором говорил о необходимости для социалистов выяснить свое отношение к еврейскому вопросу. Ответ П. Л. Лаврова пришел с припиской Льва Дейча. «Я должен вам сознаться, — писал П. Л. Лавров 14 апреля 1882 года, — что признаю вопрос крайне сложным, а практически для партии, имеющей в виду сблизиться с народом и поднять его против правительства, и в высшей степени трудным. Теоретически разрешить его на бумаге очень легко, но ввиду наличной народной страсти и необходимости иметь народ, где можно, на своей стороне — это совсем иное дело». В подтверждение же того, что антисемитские настроения тесно переплетены с антиправительственными, П. Л. Лавров ссылается на письмо крестьянина, опубликованное в мартовской книжке «Отечественных записок» за 1882 год. Автор письма жалуется на то, что «жиды богатеют неправым путем», и особенно возмущается тем, что «еврей никогда не затворяет лавки». Тут же он пишет, что «весь суд жиду защитой», что «власти предали на поругание православную религию» и что «тут только и остается в таких случаях против таких изуверов дать права простолюдину поступать с ними своим распоряжением: если будет отворена лавка, то забрать товар, как кто захочет, и этим только можно установить православные права». Последнюю фразу «Отечественные записки» напечатали курсивом.
Письмо крестьянина (оказавшегося, кстати сказать, не крестьянином, а ремесленником из крестьян) проникнуто главным образом боязнью конкуренции со стороны еврейских лавочников. Но, как видно и из письма П. Л. Лаврова, оно тогда расценивалось русской революционной интеллигенцией как революционный симптом. Как выступить против крестьянина, если он выражает недовольство и судом, и властями, да к тому же еще проповедует «самочинное народное выступление».
Эта точка зрения еще ярче выражена в приписке, сделанной к письму П. Л. Лаврова евреем Дейчем: «С мыслями, высказанными здесь Петром Лавровичем, я безусловно согласен. Еврейский вопрос теперь на практике действительно почти неразрешим для революционеров. Ну что им, например, делать теперь в Балте, где бьют евреев? Заступиться за них — это значит, как говорит Реклю, вызвать ненависть крестьян против революционеров, которые не только убили царя, но и жидов поддерживают… не думай, чтобы меня, например, это не огорчало, не смущало. Но я все же останусь всегда членом русской революционной партии и ни на один день не стану удаляться от нее, ибо это противоречие, как и другие, создано, конечно, не партией…»
* * *
В еврейских погромах выявляется революционное настроение крестьянства. Громя евреев, крестьяне, быть может, сами того не сознавая, совершают бунт, восстание против власти. Антисемитские настроения тесно связаны с антипомещичьими и антиправительственными. Как же бороться с погромами революционерам?
Вот в нарочито наостренной и огрубленной форме смысл того, что писали и Лавров, и Дейч. Для тех, кто хоть несколько знаком с настроениями, царящими сейчас среди довольно широких кругов русской интеллигенции (за исключением, само собой разумеется, определенно левых элементов), сравнение напрашивается само собой. Ведь и сейчас многие склонны видеть в каждом проявлении антисемитизма в России антибольшевизм. Не потому ли так жадно ловятся — и не только антисемитами — все подчас совершенно фантастические известия о массовых погромах и о «звериной злобе против евреев среди русского крестьянства»?
Может ли какая-либо партия, «имеющая в виду сблизиться с народом и поднять его против правительства», «заступиться за евреев и вызвать ненависть крестьян против нынешних революционеров»?
Будем говорить откровенно: и эти настроения (именно настроения, так как официального изложения их где-либо в печати мне, по крайней мере, встречать не приходилось), и позиция, занятая Лавровым и Дейчем в их ответах Аксельроду, — демагогия чистейшей воды. Но нужно признать, что демагогические формы борьбы сейчас перестали быть монополией коммунистов. Разве, например, не такая же демагогия та трусость прослыть недостаточно «национальным», которая теперь так характерна для многих весьма и весьма почтенных — и не только русских — политических деятелей? Эту трусость недавно отмечал в немецкой печати Эд. Бернштейн. Выяснению ее причин посвящена великолепная статья профессора фон Аснера в третьей книжке гильфердинговской «Гезельшафт». Но это уже тема особая.
* * *
Я не отрицаю того, что и антисемитизм, так сказать — непосредственный, проник сейчас в такие круги русской интеллигенции, которые до революции были ему совершенно чужды. Но мне кажется, что основная нота, определяющая ныне отношение широких ее слоев к еврейскому вопросу, — та самая, которая так ярко прозвучала в 1882 году у Лаврова. То, что она же определяла и позицию Дейча, представляется мне наглядным доказательством того, что дело тут не в антисемитизме, а лишь в склонности демагогически использовать преходящие настроения народных масс. Я не сомневаюсь, например, в том, что и сейчас подавляющее большинство русской интеллигенции не пойдет ни за Красновым, проповедующим погромы, ни за нововременскими профессорами, мечтающими о черте оседлости и процентной норме. Но если в 1905 году это большинство активно боролось с погромами и с антисемитизмом, то недаром сейчас такое жалкое существование влачат Лиги по борьбе с антисемитизмом. «Ну что делать теперь в Балте, где бьют евреев?» — мысленно повторяет это большинство слова Дейча.
* * *
Один из умнейших русских правых деятелей — В. Шульгин — обмолвился как-то крылатой фразой о связи двух лозунгов: «Бей жидов!» и «Бей панов!» Мысль об этой связи определяла и позицию революционеров 1870-х и 1880-х годов. Но долго это продолжаться не могло: слишком высок был истинный идеализм этих людей, чтобы они могли хладнокровно относиться к изнасилованиям женщин и убийствам детей в расчете на «революционный» характер этих «выступлений». Да и слишком скоро обнаружилось, что на деле «Бей жидов!» кричат толпе те, которые хотят спасти от «бития» панов. Сейчас в России формула «Бей жидов» дополняется другой — «Спасай Россию». И те, которые хотят «спасать Россию», не всегда способны понять то, чего не понимали революционеры 1880-х годов. Те не понимали, что в еврейской крови царское правительство подавит действительное народное движение, как это позже случилось в 1905 году. Эти еще не понимают, что «Бей жидов!» неминуемо превращается в «Бей панов!» — в самом широком смысле последнего слова. То чисто народное движение, которое рисовалось воображению кое-кого из революционеров 1880-х годов, в жизни оказалось махновщиной. Новой махновщине играет в конце концов в руку и сейчас та часть русской интеллигенции, которая, не будучи антисемитской по существу, боится «идти против чисто народного движения».
Для евреев борьба с антисемитизмом — вопрос примитивного самосохранения. Было время, когда для подавляющего большинства русской интеллигенции оно было делом чести и когда одно напоминание о той позиции, которая так ярко отразилась в аксельродовских документах, рассматривалось как оскорбление. Сейчас эта позиция опять представляется некоторым кругам последним словом политической мудрости. Хотелось бы думать, что и сейчас она окажется недолговечной.
С. Соловейчик
№ 206 / с. 3
Богослужение на идише
БЕРЛИН (ЕТА). После банкротства так называемой живой синагоги евсекция принялась основывать на Украине коммунистические «миньяним». Богослужение ведется на идише, Тора также читается на идише. С этой целью какой-то коммунист перевел Тору на жаргон.
№ 208 / с. 3
Масарик о евреях и национализм
Еврейский писатель Лирик в газете «Гайнт» подробно описывает свое путешествие по Чехословакии. Его беседа с президентом Масариком, которую он имел с ним на приеме иностранных журналистов, представляет большой интерес. Лирик, между прочим, пишет:
После краткого официального приветствия Масарика и ответа руководителя нашей экскурсии, сотрудника «Пти Паризьен», мы все направились к накрытому для нас обеденному столу. После обеда, носившего несколько натянутый характер, беседа с президентом приняла характер естественной простоты и была очень оживленной. Мне удалось вступить в довольно продолжительную беседу с Масариком благодаря тому, что молодой генерал, директор канцелярии Масарика, большой русофил, сообщил президенту, что среди журналистов находится русский. Масарик, сам побывавший несколько раз в России и любящий русский язык, попросил меня к себе. Я тотчас же сказал президенту, что я только русский гражданин и сотрудничаю в еврейских, а не в русских газетах. Между нами завязалась оживленная беседа на русском языке. Мы заговорили о России. Масарик прекрасно знает русскую историю и русский народ. Он верит в будущее России, коммунизм он считает дурным сном, который никогда не сможет осуществиться.
— Я лично, — сказал он, — никак не могу принять коммунизма, ибо коммунизм убивает всякую индивидуальность, а я сторонник индивидуального развития человека во всех областях. Коммунизм превращает человечество в казармы.
— А социализм? — спросил я.
— Ну, социализм, это совсем другое. В него я могу верить. Теперешний капиталистический строй общества является односторонностью, а всякая односторонность должна быть раньше или позже изжита. Я хорошо могу себе представить социалистическое государство с социалистическим хозяйством, но при этом должны бережно охраняться индивидуальные особенности каждого человека и народов (как меня уверяли близко стоящие к Масарику люди, Масарик по своему миросозерцанию социалист и неофициально сторонник социал-демократии).
В дальнейшем наша беседа коснулась вопроса о борьбе национальностей в Чехословакии, причем я спросил президента, каково его мнение о еврейском вопросе, на что он мне ответил:
— У нас в Чехословакии не существует еврейского вопроса. У нас евреи совершенно равноправны, и я думаю, что они не имеют основания жаловаться. И мы со своей стороны вполне довольны евреями.
— Я думаю, — продолжал Масарик, — что антисемитизм как политическая программа в Чехословакии совершенно невозможен. В этом отношении были сделаны некоторые попытки, но они оказались неудачными. Чешскому народу чужда расовая ненависть.
Вовсе не нужно, чтобы народы друг друга любили, достаточно, если они друг друга понимают и уважают.
— Считаете ли вы евреев нацией?
— Это несколько сложный вопрос. До войны понятие «нация» было тесно связано с понятием государства, но в настоящее время поняли, что всякий коллектив, субъективно воспринимающий себя как нацию, уже тем самым становится равноправным с другими нациями. Что касается евреев, то мы со своей стороны готовы признать их нацией и предоставить им все национальные права меньшинства, но среди самих евреев нет единодушия. У них различные борющиеся друг с другом течения, и только одни сионисты определенно заявляют себя народом.
— Сочувствуете ли вы, господин президент, сионизму и еврейскому национализму?
— О, да. Если бы евреи и не представляли собою нации в обыкновенном смысле этого слова, то почему бы им не стать нацией. Шовинизм смешон и глуп. Ведь я чех не потому, что должен ненавидеть немцев, или наоборот. Но, как индивидуалист, я люблю всякое развитие человеческих и национальных особенностей. Нужно уважать национализм, обогащающий человечество новыми цветами и своеобразием культуры. Я не хочу говорить о христианской любви к человеку, это нас завело бы далеко, но что за смысл в национализме, преследующем эгоистические цели и исполненном презрения и ненависти к чужим народам? Государство тоже должно иметь идеальные цели. Без них оно не государство, а лишь бюрократическая машина. Что касается сионизма, то я считаю его залогом будущего еврейского народа. Во всяком случае сионизм с присущими ему особенностями мне симпатичен. В нем заложены волевые возможности, он придает еврейству определенный характер.
Во время нашей беседы появился генерал, сообщивший президенту, что пора отправиться на торжества. Президент поднимается и выражает свое сожаление, что ему не удалось побеседовать с другими моими коллегами. Он с нами прощается. С завистью смотрят на меня мои товарищи. Я был единственный, кого президент удостоил столь длительной беседой.
№ 213 / с. 3
Негритянская синагога в Нью-Йopкe
Внимание конгресса негров в Нью-Йорке было обращено на существующую в Нью-Йорке синагогу черных евреев. В Нью-Йорке живет много евреев-негров, объединяемых синагогой. Раввин Исайя А. Форд, стоящий во главе синагоги «Бейт Бней Авраам» (так называется «черная» синагога), охарактеризовал представителям печати происхождение и жизнь черных евреев: «Я родился в Вест-Индии, отец мой Томас и мать моя Елизавета были евреями. Мой отец перешел затем в христианство, однако через некоторое время под моим влиянием вернулся в иудейство. Мать моя оставалась хорошей еврейкой и воспитывала меня в еврейском духе. По ее настоянию один египетский еврей обучал меня еврейской письменности. В 1910 году я приехал в Америку и, пользуясь добрым именем среди негров в качестве композитора и музыканта, я был музыкальным директором в союзе негров. Одновременно я использовал свое положение, чтобы открыть для негров курсы по изучению Библии, и читал доклады об этике иудаизма. Мои курсы и доклады имели большой успех, пока один христианский миссионер не добился запрещения дальнейшего чтения мною лекций. Задача нашей синагогальной общины — расширить учение традиционного иудаизма и жить в духе еврейской религии и традиции».
Очень интересны рассказы Форда о жизни рассеянных в Африке евреев. Он глубоко убежден, что в Африке имеются тысячи негров, по происхождению евреи, которые сами этого не знают.
№ 222 / с. 3
Прошлое и настоящее
К еврейскому Новому году из городов и местечек Украины, как знают читатели «Народной мысли», получены горестные вести. Израиль там разорен, бесприютен и еще более нищ, чем был когда-либо раньше, хотя в некоторых местечках Украины еще задолго до войны у случайного наблюдателя невольно рождался вопрос: «Неужели люди могут существовать в таких условиях?» «На низеньких облупленных домиках с покривившимися стенами и дырявыми гонтовыми крышами; на крошечных лавчонках с откидным ставнем вместо прилавка, содержащих товар на десять рублей; на оборванном, запуганном, худосочном населении, смотрящем постоянно в землю, как будто там ищет свою долю, лежала такая печать нищеты и покорности, что заезжему хотелось скорее бежать. История жителей таких местечек состоит из воспоминаний о погромах и из легенд о них. Первые легенды и самые страшные — это про “Гонтана Хмельницкого”». Еврейское население украинских местечек смешало имена Богдана Хмельницкого с Гонтой. Старухи в таких местечках рассказывали внукам про то, как в давние годы «Гонтан Хмельницкий» въезжал на курган, втыкал в землю прапор, и куда ветер колебал значок, туда посылались «гайдамаки» резать евреев и жечь их хибарки. Собственно говоря, при Богдане не было «гайдамаков», впервые упоминаемых в истории только в XVIII веке. Гайдамаки были у Гонты, то есть через 125 лет, но не все ли равно евреям, кто их резал?.. И вот теперь оказалось, что евреям на Украине может быть еще хуже, чем до войны, ибо местечки и города там видели возвращение кровавых времен «Гонтана Хмельницкого».
На Западе возникают вопросы: «Что станет с Израилем? Выживут ли евреи на Украине или исчезнут, подобно неведомым племенам, от которых осталось теперь только название степных речек, как Ингул, Ташлык, Сугаклей и т. д.?» И чтобы ответить на этот вопрос, я приведу эпизод из летописи Натана Ганновера, еврея, очевидца восстания Богдана Хмельницкого в 1648–1653 годах. Я возьму тот эпизод, который случился в городе Норол. В первый день месяца тишрея 5410 (1650) года. То был, говорит Натан Ганновер, действительно Йом а-дин для евреев. Им пришлось испить четыре чаши горечи. Совершилось над нами проклятие Моисея: «Всякую болезнь и всякую язву, даже и не написанную в сей книге Завета, Г-сподь наведет на тебя и останется вас немного и рассеет тебя Г-сподь по всем народам, от одного края земли до другого». В первый день тишрея город Норол был взят казаками и их союзниками татарами. «Они умертвили более 12 тысяч евреев разными жестокими способами и потопили многих». Несколько сотен заперлись в синагоге, но неприятели разломали двери, убили укрывавшихся евреев и потом сожгли синагогу вместе с трупами. «Резни, подобной норольской, не было нигде во всех польских областях», — говорит летописец Натан Ганновер. Татары забрали многих в плен, а все три населенных центра города были сожжены «и превращены в пепел, как Содом». Во время бойни один татарин взял нож еврейского резника и вырезал несколько сотен еврейских мальчиков, спрашивая каждый раз товарища: «Кошер или треф?» — и, получив ответ, что «треф», бросал труп собакам. Затем он брал другого мальчика, резал его и объявлял: «Вот этот кошер» — почему он и исследовал внутренность, как евреи обыкновенно поступают с козлятами и овечками, носил его на шесте по всем улицам, выкликая при том: «Кому угодно купить козлят и овечек?» Некоторые жители успели бежать в лес, но их нашли и убили всех. То же самое сделали казаки и в других местах, так что нет возможности все описать, прибавляет летописец. Разорили казаки более 700 еврейских общин, до берегов реки Вислы. Спасшиеся евреи прятались в лесах или бродили по большим дорогам. И к ужасам голода прибавился еще мор.
То не был обыкновенный мор, а болезнь, называвшаяся «хум» (тиф) и появившаяся вследствие тягостей переезда и постоянного страха. Один еврей другому не мог оказать помощи, так что от «хума» вымерло более 100 тысяч душ. Летописец Натан Ганновер, чудом спасшийся от резни, скорбит об обнищании Израиля. Кто успел унести что-нибудь с собой, продавал достояние за бесценок ради хлеба. «Золотые и серебряные вещи продавались за полцены, а шелковая и прочая одежда отдавалась за треть стоимости». Летописец больше всего скорбит о горестной судьбе еврейской культуры. «Книги, за неимением покупателей, лишились всякой ценности, ибо наука была в полном пренебрежении».
Летописец, отмечая резню в Немирове, Полонном, Переяславе, Борисовке, Пирятине, Лубнах и других поселениях, скорбно ставит вопрос: «Что будет с Израилем?» Летописец указывает, что евреи предпочитали смерть измене вере отцов. В Тульчине, где евреям предложена была жизнь, если они крестятся, среди пленных «находились три гаона — Лазарь, Соломон и Хаим», которые «увещевали народ освятить имя Б-жие и не изменять своей религии». Пленники ответили им единогласно: «Внемли Израиль: Г-сподь наш Б-г один». Они отказались переменить веру, и «1500 человек были умучены всевозможными смертями. В числе погибших были и три гаона».
Миновала кровавая гроза, проглянуло солнце, и разоренный, обнищавший Израиль проявил изумительную жизненную энергию и способность существовать при условиях, казавшихся совершенно невозможными другим народам. С поразительным трудолюбием еврейский народ принялся создавать на юге России из ничего жизнь и свою собственную культуру. Указать на отрицательные черты ее очень нетрудно, но можно задать вопрос: какой еще народ, пребывая в столь же неблагоприятных условиях, думал вообще о культуре? Другие народы, менее жизнеспособные, после таких ужасов, какие описал Натан Ганновер, или отрекаются от веры своих предков и растворяются бесследно, или совершенно опускаются и дичают. И то обстоятельство, что еврейский народ изжил бойню 1648–1653 годов на Украине, дает уверенность, что он оправится и после нынешнего разорения. Евреи побеждают не только своим трудолюбием, чадолюбием и уважением к книге, но и своим миролюбием. Загляните на Флауэр-энд-Дин-стрит в Уайтчепеле в Лондоне. Вы увидите всюду вывески на разговорном еврейском языке: еврейские афиши, возвещающие о митингах, спектаклях и новых кооперативах; лавочки, в которых толстые еврейки в подтыканных красных фланелевых юбках торгуют гречневой крупой, селедками, солеными огурцами, маковниками на меду с орехами, словом, всеми теми лакомствами, без которых выселенец из Немирова или Ротмистровки жить не может, но которые англичанина приводят в ужас.
Человек вообще быстро приспособляется к новым условиям, но желудок его остается закоренелым консерватором и контрреволюционером: перед «котлами с мясом» этот «контрреволюционер» тоскует по каше, по селедкам, по баранкам, посыпанным тмином, по соленым огурцам и по кислой капусте. В особенности контрреволюционно настроен еврейский желудок. На Флауэр-энд-Дин-стрит все грязно, но чрезвычайно мирно. Дети гомозятся на мостовой среди капустных кочерыжек и газетных листов, девочки танцуют под звуки шарманки, толстая еврейка идет в микву, над которой рядом с еврейской надписью значится по-английски Jewish bath. Эта мирная улица 35 лет тому назад была разбойничьим притоном, куда даже полисмены заглядывали с опаской. Здесь жили воры и ночные грабители. Здесь ютились уличные женщины. Здесь убивал и калечил таинственный Джек Потрошитель. Слава улицы была такова, что мирные люди там не селились, хотя квартирная плата была невысока. И вот являются евреи-переселенцы. В поисках за дешевыми помещениями они пошли на Флауэр-энд-Дин-стрит. Еврей, как известно, общественный человек по преимуществу. И в силу этого переселенцы стали селиться группами, землячествами. Переселенцы принесли с собой свои лавочки, свою синагогу, свою микву. Они устроились на страшной улице, как в Немирове или Ротмистровке. Улица приняла интенсивно еврейский, то есть мирный, характер. И в результате оказалось то, что воры, громилы и проститутки, почувствовав себя неуютно, очистили улицу. Евреи своим миролюбием и трудолюбием победили квартал Джека Потрошителя.
И эта основная черта характера еврейского народа, мне кажется, является ответом на страшный вопрос, мучивший Натана Ганновера и задаваемый теперь: «Что станет с Израилем?» На Украине ли, за океаном или в стране своих предков, словом, куда бы еврейский народ ни попал, он победит своим трудолюбием, своим чадолюбием, своим уважением к книге и, еще важнее, миролюбием.
Дионео
Лондон
№ 222 / с. 3
Комментариев нет:
Отправить комментарий