суббота, 1 апреля 2017 г.

ЕВТУШЕНКО. ЕВРЕЙСКИЕ СТРАНИЦЫ

 Подвиг "Бабьего Яра". Но было и это. В СССР, когда само слово еврей казалось запретным, чуть ли не ругательным. 

ДИСПЕТЧЕР СВЕТА
 Я диспетчер света, Изя Крамер.
 Ток я шлю крестьянину, врачу,
 двигаю контейнеры и краны
 и кинокомедии кручу.
 Где-то в переулочках неслышных,
 обнимаясь, бродят, как всегда.
 Изя Крамер светит вам не слишком?
 Я могу убавить, если да.
 У меня по личной части скверно.
 До сих пор жены все нет и нет.
 Сорок лет не старость, это верно,
 только и не юность сорок лет.
 О своей судьбе я не жалею,
 отчего же все-таки тогда
 зубы у меня из нержавейки,
 да и голова седым-седа!
 Вот стою за пультом над водою,
 думаю про это и про то,
 а меня на белом свете двое,
 и не знает этого никто.
 Я и здесь и в то же время где-то.
 Здесь — дела, а там — тела, тела…
 Проволока рижского гетто
 надвое меня разодрала.
 Оба Изи в этой самой коже.
 Жарко одному, другой дрожит.
 Одному кричат: «Здорово, кореш!» —
 а другому: «Эй, пархатый жид!»
 И у одного, в тайге рождаясь,
 просят света дети-города,
 у другого к рукаву прижалась
 желтая несчастная звезда.
 Но другому на звезду, на кепку
 сыплется черемуховый цвет,
 а семнадцать лет — они и в гетто,
 что ни говори, семнадцать лет.
 Тело жадно дышит сквозь отрепья
 и чего-то просит у весны…
 А у Ривы, как молитва ребе,
 волосы туманны и длинны.
 Пьяные эсесовцы глумливо
 шляются по гетто до зари…
 А глаза у Ривы — словно взрывы,
 черные они, с огнем внутри.
 Молится она окаменело,
 но молиться губы не хотят
 и к моим, таким же неумелым,
 шелушась, по воздуху летят!
 И, забыв о голоде и смерти,
 полные особенным, своим,
 мы на симфоническом концерте
 в складе продовольственном сидим.
 Пальцы на ходу дыханьем грея,
 к нам выходит крошечный оркестр.
 Исполнять Бетховена евреям
 разрешило все-таки эсэс.
 Хилые, на ящиках фанерных,
 поднимают скрипки старички,
 и по нервам, по гудящим нервам
 пляшут исступленные смычки.
 И звучат бомбежки ураганно,
 хоры мертвых женщин и детей,
 и вступают гулко и органно
 трубы где-то ждущих нас печей.
 Ваша кровь, Майданек и Освенцим,
 из-под пианинных клавиш бьет,
 и, бушуя, — немец против немцев, —
 Людвиг ван Бетховен восстает!
 Ну, а в дверь, дыша недавней пьянкой,
 прет на нас эсэсовцев толпа…
 Бедный гений, сделали приманкой
 богом осененного тебя.
 И опять на пытки и на муки
 тащит нас куда-то солдатня.
 Людвиг ван Бетховен, чьи-то руки
 отдирают Риву от меня!
 Наш концлагерь птицы облетают,
 стороною облака плывут.
 Крысы в нем и то не обитают,
 ну, а люди пробуют — живут.
 Я не сплю, на вшивых нарах лежа,
 и одна молитва у меня:
 «Как меня, не мучай Риву, боже,
 сделай так, чтоб Рива умерла!»
 Но однажды, землю молчаливо
 рядом с женским лагерем долбя,
 я чуть не кричу… я вижу Риву,
 словно призрак, около себя.
 А она стоит, почти незрима
 от прозрачной детской худобы,
 колыхаясь, будто струйка дыма
 из кирпичной лагерной трубы.
 И живая или неживая —
 не пойму… Как в сон погружена,
 мертвенно матрасы набивает
 человечьим волосом она.
 Рядом ходит немка, руки в бедра,
 созерцая этот страшный труд.
 Сапоги скрипят, сверкают больно.
 Сапоги новехонькие. Жмут.
 «Эй, жидовка, слышишь, брось матрасы!
 Подойди! А ну-ка помоги!»
 Я рыдаю. С ног ее икрастых
 стягивает Рива сапоги.
 «Поживее! Плетки захотела!
 Посильней тяни! — И в грудь пинком. —
 А теперь их разноси мне, стерва!
 Надевай! Надела? Марш бегом!»
 И бежит, бежит по кругу Рива,
 спотыкаясь посреди камней,
 и солдат лоснящиеся рыла
 с вышек ухмыляются над ней.
 Боже, я просил ей смерти, помнишь?
 Почему она еще живет?
 Я кричу, бросаюсь ей на помощь,
 мне товарищ затыкает рот.
 И она бежит, бежит по кругу,
 падает, встает, лицо в крови.
 Боже, протяни ей свою руку,
 навсегда ее останови!
 Боже, я опять прошу об этом!
 Милосердный боже, так нельзя!
 Солнце, словно лагерный прожектор,
 Риве бьет в безумные глаза.
 Падает… К сырой земле прижалась
 девичья седая голова.
 Наконец-то вспомнил бог про жалость.
 Бог услышал, Рива: ты мертва…
 Я диспетчер света, Изя Крамер.
 Я огнями ГЭС на вас гляжу,
 грохочу электротракторами
 и электровозами гужу.
 Где-то на бетховенском концерте
 вы сидите, — может быть, с женой,
 ну, а я — вас это не рассердит? —
 около сажусь, на приставной.
 Впрочем, это там не я, а кто-то…
 Людвиг ван Бетховен, я сейчас
 на пюпитрах освещаю ноты
 из тайги, стирая слезы с глаз.
 И, платя за свет в квартире вашей,
 счет кладя с небрежностью в буфет,
 помните, какой ценою страшной
 Изя Крамер заплатил за свет.
 Знает Изя: много надо света,
 чтоб не видеть больше мне и вам
 ни колючей проволоки гетто
 и ни звезд, примерзших к рукавам.
 Чтобы над евреями бесчестно
 не глумился сытый чей-то смех,
 чтобы слово «жид» навек исчезло,
 не позоря слова «человек»!
 Этот Изя кое-что да значит —
 Ангара у ног его лежит,
 ну, а где-то Изя плачет, плачет,
 ну, а Рива все бежит, бежит…

"Братская ГЭС". 
Светлая память Евгению Евтушенко. Забудем в этот день всё злое и несправедливое, сказанное о нём.

2 комментария:

  1. Спасибо.
    Не знала, что герой "Града обреченного" Стругацких - отсюда.

    А про плохое о нём - мы из вашей публикации знаем, что Новодворская всё сказала, все точки над И расставила! Уж если Новодворская, которая называла продажными или стукачами половину оппозиции, говорит - ОН ЧИСТ, дальше спорить не о чем. Всё выяснено: Бродский на Евтушенко откровенно клеветал, и все присоединившиеся к клевете - клеветали. Он чист.
    https://www.facebook.com/ole.kromahy/posts/314398352286314

    ОтветитьУдалить
  2. Мне дважды случилось беседовать с покойным, я видел, как он импровизирует мнимую "неожиданность" собственной реакции на приветствие (в его честь!) юной девушки, поэтессы, - это была забота не о своей славе, а о том, чтобы людям, аудитории было интереснее, он любил своих слушателей и о них заботился как артист и режиссёр! Был щедр на похвалы другим поэтам (и мне досталась незаслуженная толика этой щедрости), совершенно лишён был зависти. Публично признать, что на 70 % его стихи (по собственному его же слову0, это "говно", - на такое не каждый талант способен. Он был симпатичен и открыт, абсолютно незаносчив. А как полюбил Бориса Чичибабина!Не хочу бранить И.Бродского, но к Евтушенко он явно ревновал свою славу. А Евгения это лишь озадачивало, и он о поэзии великого соперника дурного слова не сказал. И в плане человеческом это соперничество - ВЫИГРАЛ!
    заметил, что к этому комментоарию почему-то заготовлена подпись моей младшей внучки. Но она тут ни при чём! Меня зовут Феликс Рахлин. С уважением к читателям.

    ОтветитьУдалить

Красильщиков Аркадий - сын Льва. Родился в Ленинграде. 18 декабря 1945 г. За годы трудовой деятельности перевел на стружку центнеры железа,километры кинопленки, тонну бумаги, иссушил море чернил, убил четыре компьютера и продолжает заниматься этой разрушительной деятельностью.
Плюсы: построил три дома (один в Израиле), родил двоих детей, посадил целую рощу, собрал 597 кг.грибов и увидел четырех внучек..