«Генизой была вся старая Марьина роща»
АЛИНА ЛИСИЦЫНА → Начнем с личности раввина Натана‑Ноты Олевского, потому что многие совершенно не знают, кто он такой. А ведь это был один из алахических авторитетов, живших в Советском Союзе.
БОРУХ ГОРИН ← Скажем так, выживших в Советском Союзе. Раввин Олевский относился к той немногочисленной плеяде старых раввинов, которые не были расстреляны в период репрессий 1937–1938 годов или не умерли в лагерях, будучи сосланными. Ко времени же его смерти, в 1966 году, такие раввины оказались единичны. Он пережил войну, не уехал до войны на Запад… В общем, это был еще сохранявшийся, но уже очень малочисленный слой людей — срез своего сословия.
До войны, а особенно до 1937 года, на территории Советского Союза еще действовали сотни раввинов. И в этом окружении он был раввином видным, но не уникальным. Уникальным его сделало время — исходя из известного постулата, что в России надо жить долго. То есть он дожил до того времени, когда остался фактически «последним из могикан». И тогда он действительно оказался одним из 3–4 крупнейших религиозных авторитетов на территории Советского Союза.
АЛ → Когда он начал свою раввинскую деятельность?
БГ ← Он стал раввином в Литве, там провел юность и молодость. Потом был раввином в Иркутске, до 1931 года, а после войны был приглашен на должность раввина московской синагоги в Марьиной роще. Не подтверждено документально, но осталось в памяти старожилов, что после смерти в 1957‑м раввина Шлифера раввину Олевскому, как единственному тогда действующему московскому раввину, предложили кафедру синагоги на Архипова. И он ее какое‑то время занимал, неделю или две, после чего отказался, сказав, что слишком стар для этого. Говорят, он жаловался, что очень муторно заполнять каждый день формуляры: кто приходил и т. д. Синагога в Марьиной роще для иностранцев, для знаменитых прихожан вроде Голды Меир, была совершенно периферийна, думаю, они даже не знали о ее существовании. А для него она была гораздо удобнее, чем находившаяся на виду Хоральная. Не то чтобы не было очевидно, что и в Марьиной роще есть и глаза, и уши, то есть присутствуют агенты. Но тем не менее такая «провинциальная» для города синагога, находившаяся на задворках тогдашней Москвы, была для него гораздо более удобным местом. Двадцать лет он возглавлял Марьинорощинскую еврейскую общину.
АЛ → Он возглавлял хабадскую общину, несмотря на то что не был последователем движения Хабад?
БГ ← Конечно, он был литваком. Но если почитать его респонсы, мы увидим, что наша мысленная градация — хасиды/литваки — в его текстах окажется несколько вводящей в заблуждение…
АЛ → Марьинорощинская община приняла его без колебаний?
БГ ← Конечно, и не только из‑за обстоятельств времени. Люди конца XIX — начала XX века уже не были в таком антагонизме — и еще не пришли к новым антагонистическим отношениям. Для него, что следует опять же из его респонсов, одним из ведущих авторитетов являлся рабби Шнеур‑Залман, он постоянно приводит его мнение… Но есть и оборотная сторона медали, и неожиданные свидетельства на этот счет.
В 1947 году в Москве был арестован известный любавичский активист Берл Левертов, которого все знали как Кобелякера (он был из местечка Кобеляки). (Порой в современных израильских исследованиях, упоминая арестованных активистов Хабада, пишут, что «был некто Микабляк», и только я, видимо, понимаю, что на самом деле это Левертов, про которого кто‑то решил, что Микабляк — его фамилия.) Левертов действительно был выдающимся активистом подпольного Хабада, организатором подпольной деятельности, погиб в лагере.
В 1990‑х годах его сыну удалось получить дело своего отца.
Итак, 1945–1947 годы, вскоре после приезда раввина Олевского, примерно год прошел, как он оказался в этой синагоге. В деле мы видим «агентурные сведения» — доносы, проще говоря, в которых марьинорощинский агент с каким‑то «цветочным» псевдонимом, по‑моему, Лютик, рассказывает обо всем, что происходит в синагоге. Среди прочего описывает празднование 19 кислева в 1945‑м — дня освобождения рабби Шнеура‑Залмана (для наших обстоятельств важно, что освобождение было после ареста по доносу митнагеда, который, как мы сегодня знаем, написал его в соответствии с указанием Ваада литовского еврейства).
19 кислева в 1945 году — а это главный субконфессиональный праздник Хабада, особенно в тех поколениях, — в Марьиной роще проходит фарбренеген , и агент Лютик описывает такую сцену. Начинает выступать раввин Олевский. Неожиданно вскакивает Берл Левертов и кричит: «Что ему, с его Торой, на нашем йом тове?»
То есть почему мы должны слушать «его Тору» на нашем йом тове…
Доносчик не описывает реакцию раввина Олевского. Но сама переданная им сцена не вызывает сомнений. Очевидно, именно так это и происходило. И тут все важно: и то, что это 19 кислева, и то, что лишь полгода‑год, как раввин Олевский — раввин. И это никоим образом не передает нам позицию самого раввина Олевского — вряд ли он предполагал какую‑то отдельную, «свою», Тору, то есть выступал против хасидизма…
Все любавичские старики, которых я застал, к раввину Олевскому относились не просто с почтением, а с пиететом даже спустя 25 лет после его смерти. В его йорцайт они обязательно проводили специальный фарбренген его памяти, говорили за него кадиш, «кэл мале рахамим». Это были хабадские старики. То есть они были свидетелями и участниками описанной в деле Левертова сцены… А он был человек резкий — фанатичный хасид, пошедший на смерть за свои взгляды, между прочим. Дети его учились в подпольных ешивах. Такой кремень‑человек. Люди подобного склада — нонконформисты во всем, и тогда, в 1945‑м, видимо, это был его нонконформистский акт… Тем не менее надо понимать: раввина Олевского пригласили раввином в эту общину, в которой раввин Левертов был, несомненно, одним из очень заметных людей.
АЛ → Раввин Олевский ведь был в переписке с другими алахическими авторитетами советского времени: Хаимом‑Ойзером Гродзенским, Йосефом Розиным — Рогачевским гаоном…
БГ ← Да. А при отсутствии связи с Рогачевским гаоном стал переписываться, а потом и учиться с Абой‑Давидом Гольдфайном, зятем Рогачевского гаона, который жил в Москве. В переписке он состоял со всеми жившими тогда на территории Советского Союза раввинами. Сохранилась его переписка с раввином Шлифером — тем раввином Хоральной синагоги на Архипова, которого он ненадолго сменил. Также была переписка с раввином в Кременчуге… Но чаще потом уже были только его «ответы». Если до войны у него были и вопросы (к большим раввинам), и ответы, то после войны в основном уже только вопросы к нему.
Надо заметить, что практикующий раввин не существует вне времени. Потому что главнейшим жанром раввинской письменности со времен гаонов являются респонсы, шутим — шеэлот у‑тшувот. А шутим — колоссальный источник для понимания бытовых условий жизни общины: ведь люди задают вопросы в соответствии со своими обстоятельствами. В этом смысле раввин в Москве в 1965‑м или раввин в Иркутске в 1925‑м — это в том и другом случае абсолютно уникальная фигура, несмотря на то что в это время в разных концах света живут выдающиеся авторитеты. У этого конкретного раввина — своя уникальная роль. И раввин Олевский замечателен тем, что он эту роль блестяще исполнил.
АЛ → Он разрешал сложные алахические проблемы насчет агунот, что обычно переводится как «соломенные вдовы»: после войны было много драматических событий, сложных случаев, нужно было решать человеческие проблемы…
БГ ← Да и без особых драм там были сложнейшие, чисто советские проблемы. Так, у него был довоенный еще вопрос некоего еврея, который едет, судя по всему, в экспедицию к Папанину и задает вопрос, как там, в регионе полярной ночи, молиться: когда надо начинать субботу…
АЛ → А действительно, как?
БГ ← Он отвечает замечательно, и, что называется, «последнее его мнение», что вообще не надо туда ехать. Но общий раввинский ответ таков, что ориентироваться надо по ближайшей общине. Сам же подобный вопрос мог возникнуть только в молодой советской стране. И у него таких вопросов довольно много. Есть вопрос и ответ, удивительные по трагичности обстоятельств. Его спрашивают, как делать обрезание: в связи с тем, что обрезание фактически под запретом, нельзя ли сделать его ночью, тайно. А ночью по закону обрезание делать нельзя. И раввин Олевский отвечает: по его мнению, движение людей ночью на улице вызовет гораздо больше вопросов, чем днем, поэтому он не понимает сути вопроса. Дескать, нужно делать обрезание днем, но не в миньяне, это необязательно, должен прийти только моэль. Днем его передвижения, по мнению раввина Олевского, не вызовут дополнительных вопросов.
АЛ → Из респонсов того периода, когда он жил в Сибири, можно извлечь много интересной информации, например по поводу кладбища: маленький городок, сейчас не помню его названия, где жило чуть ли не 10 евреев, и вдруг встал вопрос об открытии нового кладбища…
БГ ← Кяхта в Бурятии.
АЛ → …На этом основании можно предположить, что там не очень легально была уже немаленькая община… Ну и другие подробности о жизни евреев Сибири, которые неизвестны широкой публике.
БГ ← По его ответам видно, что там не просто были евреи, а немало ученых евреев, у которых возникали соответствующие их уровню алахические вопросы. Для исследователя, который более‑менее знает обстоятельства жизни советских евреев в 1930‑х годах, это не то чтобы сенсация, что существовало большое число людей, которые практиковали иудаизм и жили религиозной жизнью, но для многих совершенная фантастика, что кого‑то в советской России может интересовать, кого вызвать к чтению Торы на главу с проклятиями… Это в тот момент, когда вокруг эти проклятия вовсю исполняются!.. Все это выглядит как невероятная духовная стойкость людей, которые умудрялись сохранять потрясающую цельность мировоззрения, не только борясь с вызовами главенствующей идеологии, но и борясь с обстоятельствами, когда опускаются руки, когда совершенно не до мелочей… Мы видим из этих респонсов, что не только раввин, но и его прихожане не обращают никакого внимания на обстоятельства, продолжают оставаться собой, кала ке‑хамура, — как в важных законах, так и в мелочах. Продолжают жить полноценной духовной жизнью — невероятный урок всем нам. Потому что внутренняя цельность в заданных обстоятельствах — это главный навык, которым мы более не владеем.
АЛ → Читая респонсы, я отметила его позицию относительно роли женщин в общинной жизни: например, он разрешил женщинам голосовать по вопросам, связанным с общиной. Когда возник конфликт между сионистскими организациями и теми, кто позиционировал себя как ортодоксальные еврейские организации, из‑за того, что в комитет были выбраны женщины, вновь раввин Олевский сказал: не стоит из‑за этого раздувать конфликт…
БГ ← Это вообще было ему присуще: невозможное, казалось бы, объединение абсолютной буквы закона с потрясающим проникновением в дух времени. Закон, конечно, не меняется под влиянием времени, но ты все же видишь в нем человека своего времени, понимающего обстоятельства тех людей, с которыми бок о бок он живет: это не какой‑то медитирующий монах, это часть своего народа во всех его проявлениях. Мы не видим этого в его книгах, но знаем из воспоминаний сына. Я бы сказал, он вообще не до конца понимаемая — не в смысле понятая, а именно не до конца понимаемая, требующая своего исследования личность…
АЛ → Насколько я знаю, есть публикации его сочинений, причем и советского периода?
БГ ← Он в этом смысле был раввином из прошлого, потому что считал крайне важным свои изыскания публиковать. Это у него с молодости: еще в досоветской Литве у него вышла книга, потом, в завещании, он написал, что просит опубликовать его готовые к печати труды. Это было исполнено: труды его были вывезены в Израиль, в том числе его сыном, и в 1990‑х — начале 2000‑х опубликованы. Замкнулся круг: опубликованы они были на деньги представителей Марьинорощинской общины. Об этом он и не мечтал, что община издаст его труды через 30 лет после его смерти. Мы понимаем, в каких условиях он писал свои сочинения: например, в одной из этих книг есть фотокопия его уникального способа записывания текстов, когда в отсутствие бумаги во время войны он брал в какой‑то местной военной части в Кзыл‑Орде отстрелянные мишени: его респонсы, в частности, его комментарии написаны по диаметрам мишени.
АЛ → Но ведь в СССР вообще‑то не печатали еврейских религиозных книг? За редким исключением.
БГ ← Да.
АЛ → А эта книга Олевского вышла в Литве, причем он передал ее туда невероятным образом — в письмах переслал… Двести писем или около того. Экземпляр, который в результате прислали ему, был без указания имени автора.
БГ ← Да, в предисловии об этом написано. Там говорится о еще двух трудах, но вышли всего три тома.
АЛ → В завещании он упоминает около восьми своих сочинений, готовых к публикации.
БГ ← Сборник респонсов «Хаей олам нота» вышел в Вильне в 1931‑м. Очень может быть, что и респонсы считал отдельными томами. Издательством «Махон Йерушалаим» опубликованы три упомянутых тома, включая проповеди. И что касается проповедей, то это самая интересная для меня часть. Как раз ее я изучал постоянно: если в респонсах ищешь какие‑то признаки времени, там есть бытовой слой, то проповеди просто невероятно актуализированы и вызывают даже оторопь. Проповеди, произносившиеся им в конце 1950‑х и даже в середине 1950‑х годов, это настолько антисоветские вещи, что совершенно невозможно представить, видя их опубликованными, как они были произнесены. Хотя это лишь догадка, что они были произнесены. Может быть, они существовали только в рукописях, будучи написаны «в стол». Но поразительно даже то, что он так думал, так считал, а не то что произносил. В текстах этих отражена настолько яркая и выпуклая мета свободного человека — не только не находившегося под спудом окружавшей его идеологии, но не имевшего даже в малой степени внутреннего страха.
АЛ → Притом что он участвовал даже в какой‑то конференции религиозных деятелей…
БГ ← «Религиозные лидеры за мир».
АЛ → То есть демонстрировали всему миру, что религия в СССР есть и ее никто не преследует, но издаваться ему не давали.
БГ ← В свое время в советском журнале для Запада к 90‑летию раввина Олевского была даже праздничная публикация: несколько разворотов с фотографиями, где он дома, в общине и т. д. А это все‑таки еще было время, когда все официальные раввины Советского Союза были серьезными раввинами, не просто функционерами на раввинских постах. Любопытно почитать отклики на визит в Америку раввина Левина — раввина Хоральной синагоги, де‑факто считавшейся главной синагогой страны. Было заметно, какой внутренний конфликт этот визит вызывал в американской общине: не подлежало сомнению, что он настоящий раввин «из прежних», знаток Торы, а ему постоянно пытались задавать политические вопросы и предъявлять претензии за отсутствие обвинительной позиции в сторону советских властей. Помню, какая яркая была отповедь на этот счет со стороны Любавичского Ребе, который знал раввина Левина еще по Екатеринославу, они были земляками. Он сказал, что люди задают Левину вопросы, на которые он не может ответить. Зачем они задают ему эти вопросы? Какой смысл? Чикагские раввины, вопрошал Любавичский Ребе, которые предъявляют ему претензии, разве уже открыли ешиву у себя, в Чикаго?.. А он у себя в Москве открыл… То есть получалось, что это глубоко конфликтная фигура для восприятия, потому что, повторяю, до конца 1950‑х годов даже официальные кафедры занимали настоящие раввины. И двойственность этих раввинов — в частности, в проповедях раввина Олевского — говорит сама за себя: они оставляли люфт быть самими собой в своих общинах, но не позволяли себе никаких антисоветских выпадов, чтобы сохранить свои общины.
АЛ → А где хранится его переписка?
БГ ← Думаю, весь его архив в Иерусалиме. Две страницы, найденные нами, о чем речь пойдет впереди, — на сегодняшний день единственные мне известные его рукописи, сохранившиеся в Москве.
АЛ → Все ли труды раввина Олевского сохранились?
БГ ← Трудно сказать. Что‑то могло исчезнуть во время войны, при его передвижениях, или уже после его смерти… Помню, старики говорили: был сундук раввина, долгое время стоявший в Марьиной роще, именно в нем хранились его труды. Все ли они были вывезены или какая‑то часть растаскана, сказать трудно. Но до последнего времени казалось, что все написанное раввином Олевским, если спасено, то опубликовано: оно оказалось в Израиле, оно исследуется, оно там.
АЛ → Все ли труды раввина Олевского, доехавшие до Иерусалима, опубликованы?
БГ ← Это вопрос выясняемый, но я пока и сам не понимаю. В его завещании указаны труды, которые не опубликованы. Но доехали ли они до Иерусалима, сохранились ли, я не знаю. Вот народная память говорит, что был сундук рукописей. Я‑то думаю, что это мог быть сундук его книг и рукописей… Если же весь сундук был заполнен только рукописями, то, конечно, большая часть его трудов в Иерусалим не доехала, а доехали только подготовленные им книги, в результате опубликованные.
АЛ → Расскажите подробнее о находке. Неужели нашли какой‑то тайник, генизу?
БГ ← Нет, это не сокровищница. Хотя я еще помню времена, когда в синагоге во время ремонта могли обнаружить тайник с какими‑то рукописями: так, в 1990‑х под бимой марьинорощинской синагоги нашли тайничок с записями выступлений пятого Любавичского Ребе. Понятно, что такая рукопись вполне могла стоить какому‑то человеку жизни, а уничтожить ее он не мог, но смог спрятать в синагоге, и вот ее нашли через много лет. Можно было бы ожидать чего‑то подобного: искать копи царя Соломона — наш национальный вид спорта: менору или спрятанные скрижали… Если бы, простукивая какой‑то дом, нашли записи раввина Олевского, это было бы любопытно и таинственно.
Но произошло совершенно иначе. Поскольку издательство «Книжники» имеет большую библиотеку, мы известны как хранители книг, то к нам обратилось руководство подмосковного еврейского учебного заведения с просьбой забрать у них старые книги. Они уже не используются, но понятно, что обладают определенной ценностью, а еще понятно, что продать их нельзя, в генизу отдавать не хочется, а раз у нас есть такой интерес — любовь к старым книгам, — то почему бы не отдать нам. Мы с удовольствием согласились забрать их. Мы всегда принимаем старые книги, а потом решаем, что из этого «священного мусора» отправить в генизу, что оставить и исследовать на предмет записей, например, владельческих… Так, несколько лет назад нам принесли книгу, которая, как оказалось, была из библиотеки раввина Мазе, с его печатью… Маргиналии также обнаруживаются довольно часто, в том числе в серьезных книгах, например в «Шульхан арухе» или в какой‑нибудь книге респонсов. Даже если мы не знаем, чья это книга, понятно, что не любой владелец оставляет маргиналии. Такую книгу мы откладываем, ждем специалистов, которые скажут, например, чей это почерк. Бывает, просто сама по себе ценная книга — какое‑нибудь славутское издание Талмуда, библиографическая редкость.
А когда к тебе приходит виленская книга конца XIX века без каких‑либо маргиналий и даже в хорошем состоянии, совершенно неясно, что с ней делать, сердце кровью обливается. (Поясню, что в Вильно существовала большая типография вдовы и братьев Ромм, которая выпускала огромные по тем временам тиражи.) Такая виленская книга, как правило, не ценная, раз она вышла большим тиражом и у нее много копий. Она не представляет библиографической ценности, и в ней нет, опять же, маргиналий. Если это книга славутская — она и без надписей ценна, а виленская ценна с надписями, хоть и не славутская… Вот такова обычно наша первичная проверка книг.
Когда к нам привезли ящики этой трухи — буквально с рассыпающимися страницами — и мы стали просматривать эти книги, наш сотрудник тут же обнаружил два тома, которые соответствуют упомянутой дефиниции: не представляющее библиографической ценности виленское издание исследования по «Шульхан аруху». Но этот сотрудник обнаружил на титуле одной из книг владельческую надпись. В этой надписи явно молодой еще человек взял на себя труд представиться: о возрасте его можно догадываться, и русский язык для него был интересен, но совершенно незнаком, вернее, нов… И вот на такой серьезной раввинской книжке молодой раввин написал в старой орфографии на русском языке очень красивым почерком, что книга сия принадлежит Натану (Носону) Олевскому.
АЛ → Где же ее нашли? В каком‑то хранилище в синагоге в Марьиной роще?
БГ ← В свое время я перерыл генизу в Марьиной роще и представляю, из чего она состояла. Могу сказать, что книг Олевского там не было. Я мог, конечно, и пропустить, потому что изначально происхождение этих книг [привезенных к нам из Подмосковья] было явно из Марьиной рощи: в старой Марьиной роще генизой была вся Марьина роща. Книги там были везде. Книги были только старые, тогда еще туда не были завезены новые издания. Мы учились по этим книгам, и это их спасло, потому что в другой ситуации они были бы отправлены в генизу, а тут ими должны были пользоваться…
АЛ → Но ведь синагога сгорела в 1993 году?
БГ ← Да, тогда случился пожар, и все оставшиеся после него книги легко узнать: они были залиты при тушении пожара, и у них до сих пор сохранился запах… Они где‑то есть, эти книги, но ими уже невозможно пользоваться. Книги, которые к нам попали, точно были вывезены из синагоги до пожара, потому они не в том состоянии, как пережившие пожар. Возможно, они все‑таки попадали мне в руки году в 1991–1992‑м, но я их пропустил…
АЛ → Кроме владельческой надписи на титуле, какие еще записи раввина Олевского есть в книге?
БГ ← После первой находки (на титуле) дальше уже мы вдвоем с нашим сотрудником стали смотреть все страницы в поисках записей владельца, который нам уже был понятен… И, о чудо, обнаружили не какие‑то там подчеркивания — которые интересны, но не более того, — а целую переписанную страницу, как в старых Талмудах: это часто делается, последние страницы, запечатанные, для таких нужд и заготовлены. А учитывая то, что раввин Олевский писал и на мишенях, понятно, что во всех его книгах эти страницы наверняка были исписаны.
Другая находка — уже в следующем томе того же фолианта — была очевидным респонсом: это был раввинский ответ на заданный вопрос. Вопрос стал, конечно, отдельно интересен, когда я начал читать ответ. Мы узнали, в какое примерно время был дан ответ: примерно конец 1920‑х — начало 1930‑х годов в Иркутске. Вот какова была суть вопроса: в ряде общин существует обычай, когда читают главу с проклятиями, так называемую «главу увещеваний» (тохеха), человек, ее читающий, не произносит благословения. Любое чтение Торы требует благословения, а здесь смысл такой, будто я тут ни при чем, и не произносят. В связи с этим следует серьезный раввинский респонс: есть ли основания для такого поведения и стоит ли так делать.
АЛ → Этот респонс известен? Он опубликован?
БГ ← Дальше последовала элементарная уже работа — выяснить, опубликовано ли это в книге респонсов раввина Олевского, изданной в Иерусалиме. Я этот текст там быстро нашел. Он опубликован в книге респонсов раввина Олевского на с. 17.
Это один из его ответов старосте Иркутской синагоги Ицхаку‑Цви Бродоцкому в 1920‑х годах. Из нашего рукописного респонса это неясно. Для обычного человека непонятно, зачем вообще это все так оформлять: ну, задал вопрос, тот на него ответил, высказал свои соображения. Но, во‑первых, для раввинов вопросы всегда были поводом для освежения информации: они начинали исследовать вопрос, изучать разные точки зрения. Кроме того, вопрос, который возник у думающего человека, должен возникнуть у многих думающих людей, поэтому его надо оформить и опубликовать, чтобы другие авторитетные люди могли поспорить. В общем, это как сделать научную публикацию. Таким образом, мы получили в свое распоряжение уникальный документ: первую редакцию, скорее всего, первые наметки того ответа, который впоследствии оказался опубликован в книге, будучи оформлен в окончательной редакции. Зная раввина Олевского, легко предположить, что все его ответы были аккуратно подготовлены для книги и переписаны. Но первоисточников этих текстов, думаю, осталось не так много — его библиотеку никто не вывозил, и она, скорее всего, в массе своей погибла.
Возвращаясь мысленно к началу 1990‑х годов, сейчас я думаю, что, если бы мне попалась тогда эта книга, я действительно мог не заметить владельческих надписей и этого респонса… Книг были десятки тысяч, и среди них были ценнейшие, в том числе пара инкунабул, — это было богатейшее собрание!.. Скорее всего, на эту книгу я внимания не обратил. И в конечном счете 99% таких книг были утеряны.
АЛ → Можно сказать, что творчество раввина Олевского еще ждет своих исследователей, которые, будем надеяться, появятся…
БГ ← И творчество, и исследование его архива. Тем удивительнее эта находка: она оставляет шанс, что здесь, в Москве, еще можно что‑то найти.
Комментариев нет:
Отправить комментарий