Воробей
Среди написанных мною в первом альбоме песен содержание двух отличается особенным трагизмом темы. Первая посвящена Катастрофе. В ней рассказывается о чудесном спасении шестнадцатилетней девушки, уже стоявшей под расстрелом. Песня заканчивается свадьбой ее внука. Она написана по реальным событиям. Интересна реакция слушателей. Среди них есть пережившие Катастрофу. Есть молоденькие девочки, выросшие на современных музыкальных хитах. Многие из них начинают плакать при первых строчках песни и заканчивают при последних. Тяга к чему-то чистому заставляет девочек плакать над «героями» Чечни и Афганистана, воровскими подругами и т.д. Вдруг мне стало страшно. Я не мог вспомнить ни одной песни на русском языке про Катастрофу. Видно, тема гибели шести миллионов оставила равнодушными композиторов и поэтов еврейского происхождения.
Слова другой песни «Воробей», говорящей об антисемитизме, у многих не вызывают никаких эмоций. Лишь немногие знатоки отмечают выразительное музыкальное сопровождение, невероятный трагизм текста. Я использовал стихи ленинградского поэта-отказника Бориса Фурмана:
До знакомства с этими стихами я не знал, что на Украине и в России воробей был презираемой птицей, воробьев еще называли «жидками». Кстати, эта маленькая птичка в Талмуде названа самой свободолюбивой в мире.
Зрители обычно ассоциируют автора художественного произведения с его героем. Не была исключением моя мама. Она позвонила, возмущенная:
– Когда тебя во дворе так обзывали – жиденком, почему ты мне не пожаловался? Я бы им показала! Я не могу слышать, как ты страдаешь!
Я успокоил маму, что меня лично ни разу в жизни не унижали как еврея. Пытались, правда, в Грузии и Израиле – как русского, а в России – как грузина. Но я никогда за словом в карман не лез.
В последнее время тема антисемитизма не сходит со страниц израильской прессы. Причем реакцию светских органов массовой информации можно кратко охарактеризовать выражением «сам дурак». В моде также пространные статьи о том, что «Красную Шапочку мы не ели» или что израильская армия зашла в Дженин попробовать питу с хумусом. А унтер-офицерская вдова, как известно, сама себя высекла. Требуют также увеличить ассигнования МИДу, создать министерство пропаганды. Собирается международный конгресс в Париже. В общем, дайте нам миллиард, и с антисемитизмом будет покончено. В тоне религиозных изданий преобладает пессимизм. Причем авторы безапелляционно заверяют: нас ненавидели, ненавидят и будут ненавидеть.
И вообще, кто я такой, чтобы спорить со специалистами? Мне и шекеля не дадут на пропагандирование песни протеста против антисемитизма. На «русском» телевидении отказались передавать мою песню про Катастрофу – им пришлось бы менять порядок передач на 9 Мая. Еврейские организации и частные лица ссылаются на дикую нехватку денег. Спорить с рабби Шимоном бар-Йохаем стыдно. Сказал, ненавидит – значит, ненавидит.
Но тут мне вспомнилась одна история.
Рав Авиэзер Вольфсон ехал поездом Глазго – Лондон. В купе сидело двое шотландцев пожилого возраста в традиционных национальных юбках. Несмотря на возраст, они были подтянуты. В каждом их движении ощущалась военная выправка. Они медленно потягивали виски со льдом и содовой. Вдруг старший из них взволнованно взглянул на молодого соседа по купе.
– Ваша фамилия, сэр? – спросил он командирским голосом.
Рав Авиэзер поколебался. Обязан ли он представляться случайным попутчикам? Однако сосед был чрезвычайно взволнован. Чувствовалось, что какие-то тяжелые переживания не дают ему покоя.
– Авиэзер Вольфсон из Глазго, – сказал юноша.
– Вашего отца звали Сэм? Он служил во время войны в пятьдесят шестом стрелковом Ее Величества королевы полку?
– Да, – прошептал рав Авиэзер.
Оба попутчика встали. Выпрямились во фронт, отдали честь и представились:
– Кавалер орденов… генерал-майор в отставке Гарри Мак-Грегор.
– Сэр Арчибальд Скотт.
– Молодой человек, ваш отец спас нам жизнь, – продолжил генерал. – Немцы наступали. Наш полк попал в окружение. Мы боялись высунуть голову из окопов. Немцы методично уничтожали нас, используя тяжелую артиллерию, танки и пулеметы. И полк погибал на наших глазах. Вдруг ваш отец достал какие-то черные коробочки из мешочка, прицепил их к руке и голове, взял в руки книжку и, выпрямившись во весь рост, поднялся из окопа. Встал неподвижно, как бы по стойке смирно, и стал молиться. Мы были уверены, что он сошел с ума. На фронте такие случаи сплошь и рядом. Бросились к нему, стараясь стащить его обратно в окоп. Но он стоял, как железобетонная башня. Вдруг издали послышался звук шотландского рожка. В небе появились наши самолеты. Нам шли на выручку. Наконец, нам удалось свалить вашего отца в окоп. Мы оглянулись. Нас окружали трупы. В других окопах было то же самое. Сэр! Пятьдесят шестой стрелковый Ее Величества королевы полк выполнил свой долг. Осталось нас в живых только трое. Нас долго лечили в госпиталях. После службы мы потеряли связь с вашим отцом. Передайте, что для наших детей нет имени святее его.
Рав Авиэзер приехал к отцу. Его интересовал вопрос, касающийся закона Торы: какое право имел отец молиться в полный рост? Ведь человек не имеет права рисковать жизнью.
– Сыночек! – ласково ответил Сэм Вольфсон, – я видел, что шансов остаться живым не было. Так хотелось напоследок помолиться как следует…
Да, ничего не меняется. Нас ненавидели, ненавидят и будут ненавидеть. И не помогут тут все деньги на свете. И чиновники, которые должны были бы мне помогать, вряд ли изменят свою породу. А все-таки почему бы не вылезти из окопа сомнений, переплыть через ров вопросов в детство, когда знаешь, что папа все умеет, папа все может. Встать в полный рост. Поднять глаза к небу. А там – будь что будет! На все Твоя воля!
Комментариев нет:
Отправить комментарий