Владимир Соловьев | Террорист №1
КОТ ШРЁДИНГЕРА ТОГДА И ТЕПЕРЬ. Сиквел. Начало.
Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
Мое ньюйоркжское раннее утро (ну да, жаворонок) начинается теперь с военной сводки. Господи, Нью-Йорк бомбят! Или я все еще сплю? Да нет, наяву. Россия бомбит Нью-Йорк, городок в Донецкой области, основанный приглашенными императрицей Екатериной Второй меннонитами (не путать с амишами), потомки которых в советское время были депортированы в Амурскую область и основали там поселение под тем же именем. Выходит, три Нью-Йорка, один из которых бомбят. Утреннее мое воображение работает на крутых оборотах, даром что безбашенный – бомбят Нью-Йорк без разницы какой!
Проклятие, припозднился с сиквелом «Кота Шрёдингера», хотя давно пора, события по нарастающей, как снежный ком с горы: войнушка (спецоперация) – война – Третья мировая. Нет, не всё под авторским контролем, включая собственную книгу, пусть и вещая. Пошли в обгон, опередили. Как Сервантеса, который замешкался со вторым томом «Дон Кихота» – вот некий эпигон-аноним в аварийном порядке и выпустил в свет продолжение, несказанно огорчив настоящего автора, и тому ничего не оставалось, как потом всем доказывать, что это не его «Дон Кихот». В отличие от великого Сервантеса, не так чтобы жалуюсь, хотя нестыковка налицо, и этот небольшой сиквел моего «Кота Шрёдингера» как раз в том cамом путинском направлении, от которого я по разным причинам – не только из соображений безопасности, но на художественных основаниях – всячески открещивался, что мой герой и его прототип не один в один. В самом деле, мой роман-трактат сел бы на мель, если бы я воспроизвел ВВП, каков он есть, а тем более каким стал – слишком прост, элементарен и легок. Вот именно, текел: ты взвешен на весах и найден очень легким. Мене & упарсин отложим на потом – отдельные и зело важные сюжетные повороты: судьба Вальтасара или судьба его царства? кто проиграет войну – Кремль или Россия? Альтернатива: победа Украины или поражение России? И, наконец, дилемма: поражение России – самоубийство России?
Кто из Москвы в Киев поедет через Нью–Йорк? – риторический вопрос Велимира Хлебникова. – А какая строчка современного книжного языка свободна от таких путешествий?» А если наоборот, переводя стрелку с заумной поэзии в реальную геополитику: из Киева в Москву через Нью-Йорк? Киевская Русь берет реванш у Московии? Молчу, молчу, замок на уста мои. Да будет мне позволено молчать – какая есть свобода меньше этой?
Сам виноват, кончив мой кошачий роман загадочным приглашением к танцу: Продолжение следует. Но загодя предупредил: «Читатели решат, что след ожидать сиквел, а это художественный ход: книга окончена, жизнь продолжается – в том же, увы, направлении, заданном деспотом, который в том числе по этой причине, будучи мертв, жив. Highly likely».
И в качестве авторитетного аргумента привел эпиграфом слова Кафки из его притчи «В исправительной колонии»:
Вы слыхали о нашем прежнем коменданте? Нет? Ну, так я не преувеличу, если скажу, что структура этой колонии настолько целостна, что его преемник, будь у него в голове хоть тысяча новых планов, никак не сможет изменить старый порядок, по крайней мере, в течение многих лет.
В метафорический сюжет «Кота Шрёдингера» положена вечная русская триада: вождь – народ – история.
Вдобавок теоретические потенции моего романного трактата, который начинается со смерти тирана и ретроспективно разворачивается как его посмертный реванш за сучью жизнь и месть сучарам, которых в его поганом детстве – юности – молодости было немерено и которые его в грош не ставили, унижали и травили. А теперь представьте Акакия Акакиевича Башмачкнна с атомной погремушкой.
Если приквел начинается со смерти героя, то сиквел – с его воскрешения? Нет, нет и нет. Его не надо ни воскрешать, ни оживлять, ни реанимировать – квантовый котик мертв и в то же время жив. Одновременно.
На то у романа и квантовое название, что он кончается и не кончается, как и кот Шрёдингера, который сидит в экспериментальной коробке ни жив, ни мертв. О великий и могучий, какой еще язык лучше опишет состояние бедного котяры! В моем конце мое начало, как провидчески вышила на парчовом покрове Мария Стюарт перед казнью? Моя загадка тоже оказалась провидением, коли продолжение романной метафоры последовало в реале, делая мою зашкварную мениппею (подзаголовок) в разы зашкварнее, дальше некуда. Вот почему чрезвычайно и экстренно мой собственный сиквел, но в ином, наверное, жанре: не роман-трактат, а роман-эссе? Или анти-роман? Посмотрим. Там видно будет. Не стану загадывать наперед. Жанровые и сюжетные проблемы автор будет решать по мере их возникновения. Никакого авторского произвола, типа бросания на рельсы Анны Карениной, как поступил со своей героиней граф-моралист, а на поверку имморалист. Последнее дело навязывать авторскую волю героям и событиям вместо того, чтобы отпустить их на волю и предоставить полную свободу. Автор в услуге своей книги, а не наоборот.
И коли возникла железнодорожная аналогия, поезд ушел, да? А вот и нет! А как же принцип неопределенности другого немца – Гейзенберга, когда неизвестно где именно обитает элементарная частица и какой у нее импульс. Метафора этой частицы и есть кот Шрёдингера, который гуляет сам по себе, как кот Киплинга, но в строго очерченном ареале электронного облака. В китайской версии – чёрный кот в тёмной комнате. Так жив еще кот Шрёдингера или уже мёртв?
– Бог не играет в кости! – возразил Эйнштейн против квантовой интерпретации этого феномена.
– Эйнштейн, не указывайте богу, что делать! – сказал Нильс Бор.
Пусть апокриф, автор решительно на стороне создателя квантовой механики. Иначе как бы я обосновал продолжение «Кота Шрёдингера»?
Сиквел – всегда неудача? И да, и нет. Бывают исключения, пусть они и доказывают правило, если таковое существует. Если таковые существуют. Исключения не доказывают правила, а сосуществуют с ними. Типа детанта между ними. Еще неизвестно, где правила, а где исключения. Великие исключения опровергают правило и правила. Два лучших романа всех времен и народов, судя по множеству опросов и моему личному мнению, возникли по принципу сиквела и сиквелов. Тот же «Дон Кихот Ламанчский» – первый том веселее, зато второй (сиквел) – печальнее, соответствуя Рыцарю печального образа. «В поисках за утраченным временем» – весь семитомник есть система сиквелов, из которых лучшие первый том «В сторону Свана» и последний «Обретенное время». Или Гомера взять, хоть и автор-легенда: если «Одиссея» хронологически сиквел «Илиады», то какая поэма предпочтительней: «Илиада» – история с подлинным верно, как доказал Генрих Шлиман, зато «Одиссея» – затейная, феерическая, фантазийная, невероятная развлекуха? А великая трилогия Фолкнера – какой из романов сильнее: «Деревушка»? «Город»? «Особняк»? Бесконечная «Сага о Форсайтах», которую автору никак было не кончить: многолетняя эрекция при отсутствии оргазма. И проч. – пусть читатель сам шпарит, если охота.
А почему он не женился наново, да хоть на своей художественной гимнастке, которой наебал парочку внебрачных выблядков? Потому что его жена Россия по Блоку, а не Матушка Русь: «О, Русь моя! Жена моя! До боли нам ясен долгий путь»? Господи, сколько еще продлится этот долгий путь? Либо Русский мир в гендерном трансфере без никакого голубого намека, хотя кто знает, с прибором ночного видения и ненавидения не стоял? Или потому, что лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянии, для жен и слуг нет великих людей, а наоборот наглядно все ничтожество великих мира сего? Потому и развелся с Людмилой Путиной, что та знала его, Вовку, как облупленного? Маленький человек на больших ходулях? И то сказать, в его защиту и оправдание сам родоначальник:
Быть может или быть того не может? Вот в чем вопрос, а не как у Гамлета. Или без вопросов? Великое может быть, как обозначил смерть Рабле? А что, у Кощея Бессмертного был-таки шанс, если бы не. Автора взять – чем не Агасфер, того же происхождения к тому. Я так долго отсвечиваю на белом свете, так пообвыкся с жизнью и вошел во вкус, старожил и выживаго, что не то чтобы поверил в свое бессмертие, но не представляю ни свою смерть, ни жизнь без меня. А кто представляет? Игра ложного воображения, а какое воображение не ложное, Платон Сократович? Платон мне друг, но истина дороже в самом что ни на есть прямом смысле в данном конкретном случае.
А то, что каждую книгу считаю своей лебединой песнею песней, так это в том числе из понятного суеверия и страха, что не успею дописать. А этот сиквел успею, где гарантия? Хотя позарез мне самому и моему читателю именно теперь в разгар бойни №5. Бо знаю про моего героя и его кремлевского предтечу то, что не знает больше никто и что не успел сказать в приквеле. Наоборотная причина, что, может, и успею, согласно аляскинскому шаману Юджину Соловьеву (по совместительству моему сыну), что я под присмотром Высшего Существа, а потому пока пишу – дышу. Потому и дышу, что пишу, а пишу прозу как пишут стихи – по чистому вдохновению, как будто и не я. Наперекор поговорке: надышаться перед смертью. И как только кончится моя пассионарность, то с ней и моя затянувшаяся жизнь. Кому я нужен без творческой эрекции! Самому себе – меньше всего.
Так почему все-таки автор теперь идентифицирует своего героя с его прообразом, от чего всячески открещивался, когда за фрагментами «Кота Шрёдингера» в СМИ по обе стороны океана и серийной публикацией в бумажном и «тырнетном» изданиях и – вишенка на торте – шикарной ньюйоркжской книжкой последовали дискуссии со мной по ящику, на радио и опять-таки на бумаге? И наконец – забегая чуток вперед – украинское издание, обогащенное за счет полутора десятков «Парадоксов Владимира Соловьева» по поводу и округ украинской войны, где вещи названы своими именами, а тем более имена – naming names, как здесь у нас в Америке говорят, а по-ленински срывание всех и всяческих масок, как вождь мирового пролетариата определил метод помянутого графа, плюс три докуновеллы о преследовании автора «Кота Шрёдингера» котом Шрёдингером.
Один интервьюер так прямо и заявил, что мои оппоненты убедительней меня, потому что оперировали параллелизмами «роман – реальность», а я, дабы свести их догадки к нулю, искрометно рассуждал о художественной фантазии, что парит над действительностью, пусть немало и заимствуя из нее. Или, наоборот, реал имитирует художество? Как случилось с кремлевским прототипом моего героя, самого внимательного читателя «Кота Шрёдингера», когда он, сравнивая себя с Петром Первым, активировал мою главу «Нарвический комплекс» («Нарвой» автор эвфемистски и метафорически обозначил Крым) и заявил о русских претензиях на этот эстонский город под тем предлогом, что там испокон веков жили славяне. Дипломатический скандальчик на фоне и в контексте украинской войны: российского посла вызвали в МИД Эстонии и потребовали объяснений.
Наличествуют и другие примеры прямого воздействия «Кота Шрёдингера» на кота Шрёдингера, как с моей легкой руки стали называть хозяина Кремля, что мне, как кошатнику, немного обидно: снижение кошачьего образа. Вплоть до каверзных – чтобы не сказать провокационных – вопросов: не есть ли украинская война следствие изложенной в моем романе концепции империи, которая расширяется либо сокращается, как шагреневая кожа, вплоть до распада, ибо статичное статус-кво состояние невозможно по определению? Не взял ли ВВП на вооружение мои тезисы? Не с подсказа ли и отмашки Владимира Соловьева Американского действовал реальный Кот Шрёдингера, когда затеял свою безумную аферу в Украине?
Не несет ли тогда автор ответственность за последовавший за его романом ход мировой истории? Мог бы сослаться на клишированный мем нам не дано предугадать, как наше слово отзовется, но – ссылка на другого поэта, которого автор этого мема переводил с немецкого на русский: трещина мира прошла сквозь мое сердце. Да, mea culpa, пусть не maxima и не optima, а еще точнее – Jewish guilt. Хотя чувство вины я ощущаю перед Украиной не как автор и не как еврей, а как русский.
Пусть этнически не принадлежу к титульной нации, топографически – больше половины жизни прожил в Америке, будучи ее натурализованным гражданином и покинув Россию не по своей воле, а именно виду исконной на психологическом и физиологическом уровне несовместности не только с ее великодержавной политикой, но и со всей ее злокачественной историей, чьим, хоть и не зеркальным, отражением является ее политика – не с неба же свалились на страну Иван Грозный, Иосиф Сталин и Владимир Путин – плоть от плоти, увы. Наконец, профессионально: еще в Москве мы с Леной образовали независимое информационное агентство «СОЛОВЬЕВ-КЛЕПИКОВА-ПРЕСС», бюллетени которого печатались в мировых СМИ, за что нас и поперли из страны – десять дней на сборы! – а уже здесь, в Америке, публиковали в самых престижных американских изданиях от «Нью-Йорк таймс» до «Уолл-стрит джорнал» «антисоветские» статьи, а потом и антикремлевские книги на многих языках, начиная с «Андропов: тайный ход в Кремль» и далее – вплоть до «Кота Шрёдингера».
А теперь?
Война как допинг для автора? Источник вдохновения? Паче для моего героя, пусть и антигерой, а тем более для кремлевского небожителя, который возомнил себя наместником Бога на земле. Если он обнулил прежние президентские сроки, чтобы стать бессменным президентом, то почему не обнулить всю прежнюю жизнь, чтобы начать ее заново, с чистого листа, но на том же посту Верховного правителя России? Бессменный – бессмертный, да? Власть как кормовая база бессмертия? Или смерть и есть его Ахиллесова пята? И тогда вся вражеская медицина Коту Шрёдингеру под хвост? Если бы одни только ботоксы! Накачивают наркотой перед каждым явлением народу. Кровь берут по несколько раз на дню, сам признался. А почему во время поездок все равно куда, его говно и ссаку собирают в контейнеры, чтобы никто не сдал на анализ и не распознал, что к чему и что почем? А многометровый стол, который отделяет его от посетителей – от хорошей жизни, да? Чтобы не заразиться ковидом, ха-ха! Кому повешену быть, тот не утонет.
Повешену?
А ведь, казалось, еще недавно нырял за музейными амфорами, которые ему услужливо подкладывали на дно, пресс-секретарь выдал. А полет со стерхами, которых он научил летать? А верхом на амурском тигре? А купание в проруби на Крещение? Эх, золотое времечко было, да сплыло. Как у смертного юноши Титона, которому влюбленная в него богиня Эос выпросила у Зевса бессмертие, позабыв добавить про вечную юность. Кошмарная история. Бедная Эос, не говоря Титоне, живом мертвеце.
Не есть ли эта военная авантюра своего рода сублимация? Или типа трансфера с переносом со своего дряхлого болезного немощного тела на жену Русь, с перепоя и с недоёба слабую, которую он бросил в бой взамен себя? Прокси-война, но с психоаналитическим уклоном – война для тирана как виагра для импотента? Откуда он сбежал – из психушки или из морга? Зомби? Вампир? Упырь? Живой труп? Мертвец с ядерным чемоданчиком? Есть ли смысл класть покойника на пресловутую кушетку, когда ему место в гробу? А если мертвец ни за что не хочет лечь в гроб? Если упирается из последних сил и вырывается вон из могилы?
Мертвяк разит живых с того света – чужих и своих без разницы и без разбора.
Анекдот про Путина у гадалки слышали?
– Что будет в ближайшее время? – спрашивает он.
– Я вижу, как ты едешь в лимузине среди толпы счастливых людей, радующихся, обнимающихся, прыгающих от радости…
– А я им машу?
– Нет. Гроб закрыт.
Владимир Исаакович Соловьев – известный русско-американский писатель, мемуарист, критик, политолог.
Комментариев нет:
Отправить комментарий