"Найти крайнего". Экономист о войне, мире, зарплатах и пенсиях
Высокая инфляция, угроза войны, угроза жестких санкций, проседающий рубль, индексация пенсий, которая никак не угонится за ростом цен, падение доходов, производство хоть чего-нибудь, которое никак не наладится, – это экономическая реальность, в которой приходится жить российским гражданам. О том, чего им ждать в ближайшем будущем, корреспонденту Север.Реалии рассказал экономист, старший научный сотрудник Европейского университета в Петербурге Павел Усанов.
Центр конъюнктурных исследований Высшей школы экономики провел опрос для выяснения индекса потребительской уверенности россиян, который по итогам четвертого квартала 2021 года показал снижение на 4 пункта и оказался на отметке минус 23. Индекс ниже российского был зафиксирован только в двух странах – Словении и Греции. В опросе приняли участие 5 тысяч человек, 39% из них заявили об ухудшении своего финансового положения в течение последнего года, улучшений ждут всего 9%. 58% опрошенных негативно оценили тенденции в российской экономике.
Экономист Павел Усанов считает, что в последние годы российская экономика не претерпевает существенных изменений, и очевидно, что в ней отсутствует рост.
– Но при этом мы не наблюдаем и существенного сжатия экономики, краха или депрессии. То, что происходит последние годы, экономисты обычно называют стагнацией или застоем. Примерно с 2014 года реальные доходы населения падают. Вначале они падали по понятным причинам – санкции, антисанкции и все остальное, а с 2020 года, когда началась пандемия, это коснулось и нашей, и мировой экономики. В этом смысле уже почти 10 лет российская экономика в целом топчется на месте. А если брать определенные сегменты, скажем, малый и средний бизнес, то он, конечно, значительно потерял и в доходах, и в возможностях, и в капитале, и во многом другом. Поэтому ни слишком оптимистичных, ни слишком пессимистичных оценок происходящего в нашей экономике у меня нет.
– Почему такое отношение к малому бизнесу? Ведь в других странах он имеет значительную долю ВВП. У нас так специально организовано, чтобы все прибиралось к рукам государством?
– Если быть совсем объективным, то на Западе тоже происходит тенденция усиления власти не малого и среднего бизнеса, а тех компаний, которые связаны с властью. По крайней мере, нынешние власти США тоже существенно ударили по малому бизнесу в Америке. И у них тоже есть своя логика, я имею в виду политическая, потому что малый и средний бизнес, как известно, голосовал против Демократической партии. Но если говорить про нашу ситуацию, то у нас малый и средний бизнес никогда не был важным субъектом ни в политике, ни в экономике. Его интересами проще всего пожертвовать, когда требуется найти дополнительные ресурсы. Потому что крупный бизнес аффилирован с государством, и очевидно, что государство не хочет само себя лишать финансовых возможностей. Нужно найти крайнего, который не будет особенно сопротивляться, и малый бизнес идеально для этого подходит.
– То есть его не ценят, не рассматривают его как часть экономики.
– Конечно, если он платит налоги – это хорошо, но есть ощущение, что и в этой области государство не слишком много думает о малом бизнесе, предполагая, видимо, что потратит слишком много ресурсов на то, чтобы с них собрать налоги, и проще взять и выдавить их с рынка крупными игроками. Проще собирать налоги с крупного бизнеса, когда он один или несколько, чем когда у вас десятки тысяч малых бизнесов. Они маленькие, очень тяжело их принуждать платить все налоги, попробуй их всех прижать к ногтю, а какого-нибудь крупного бизнесмена – вполне.
Все дело в печатном станке
– И все-таки у нас сейчас инфляция, которой мы давно уже не видели, о чем это говорит? И что это нам сулит?
– Инфляция не такая уж большая, если сравнить это с историческим масштабом. Наша страна знала и большую инфляцию, но по сравнению с последними десятью годами, конечно, ускорение есть. Главная причина – это слабый рубль и неопределенность, связанная с тем, что будет дальше происходить с российской экономикой в связи с возможным конфликтом с Украиной. Я думаю, что этот фактор тоже, конечно, играет свою роль, но не только он. В последние годы вообще экономика явно слабеет. А когда экономика слабеет, государству не хватает ресурсов на свои амбиции, и у него есть два способа пополнения денег. Первый способ – это повышать налоги, но это имеет свои ограничения и, конечно, не всем понравится. А вот увеличение денежной массы, печатание новых денег, приводящее к инфляции, не так очевидно бьет по доходам людей, это же не прямое изъятие, вроде как государство непосредственно у вас деньги не забирает. А еще можно обвинить предпринимателей, капиталистов – что они накручивают цены. Хотя первопричина, конечно, в печатном станке. И очевидно, когда внешнеполитические амбиции возрастают, реализовываются они или нет, нужно найти источник финансирования. Ну, и самый простой способ – это включить печатный станок и в качестве средств финансирования избрать доходы от всех людей, потому что они в конечном итоге будут больше платить за ту еду, которую приобретают в магазинах.
– В таком случае инфляция у нас, наверное, будет только увеличиваться?
– Она у нас никогда сильно и не сокращалась. Надо понять, что важным параметром обесценения нашего рубля является курс, в частности, к доллару и евро. Вы можете назвать период за последние 20–30 лет, когда рубль сильно укреплялся по отношению к иностранным валютам? Это было только в нулевые годы – с 2000-го по 2008-й, когда цены на нефть были близки к 150 долларам за баррель. А других причин укрепления нет. Раз у нас падает рубль по отношению к иностранным валютам, то, естественно, будет происходить и удорожание товаров, которые во многом продолжают быть, конечно же, импортными, ну, и как результат – растут цены. С одной стороны, это девальвация, с другой стороны, это печатный станок. Это не одномоментно происходит, но если посмотреть последние восемь лет, то были события, которые предшествовали девальвации.
– Например?
– Например, в 2015 году – это присоединение Крыма. Я имею в виду, в 2014 году события происходили, а в 2015 году курс скакнул. Обычно какое-то событие меняет равновесие на валютном рынке, то есть значительно увеличивается курс доллара.
– А сейчас он увеличился в связи с чем, с военной угрозой?
– Всякие неопределенности, всякие риски приводят к увеличению спроса на иностранную валюту, в том числе на доллар. Поэтому возможные военные действия, хотя, если честно, активные действия я считаю маловероятными, но даже риторика в этом направлении и любые риски, а они все равно есть, закладываются в курс национальной валюты. Экономика не любит войны, это понятно.
– Обнищание населения, может быть, не резкое, но ползучее, не опасно государству? Наши власти его не боятся, судя по всему.
– Я не вижу особых признаков того, что они этого боятся. Тем более что легко объяснить, что проблемы наших людей связаны с тем, что нас не любят иностранные государства. Эта модель объяснения последние годы хорошо работает для большинства людей.
Население не является значимым ресурсом
Несмотря на пандемию, выявившую огромные проблемы в медицине, проблемы в образовании, обнаружившиеся при вынужденном переходе на удаленный формат, цифры в российском федеральном бюджете говорят о значительном сокращении расходов как раз на медицину и на образование. Так, на медицину в 2022 году будет потрачено 1,245 трлн рублей, то есть на 117 млрд рублей меньше, чем в прошлом году. На социальную поддержку – пособия, пенсии, выплаты семьям с детьми уйдет 5,837 трлн рублей, что на 371 млрд меньше, чем в 2021 году. В целом расходы на социальные статьи в этом году уменьшились на 640 млрд рублей. Это совершенно не касается военных расходов, которые только растут.
– Почему так происходит? Может быть, правительство не хочет вкладывать деньги в медицину и образование, в человеческий капитал, потому что это так называемые длинные деньги, которые окупятся не сейчас, а через 10 или 20 лет? Это же действительно не быстрый эффект.
– Вооружение тоже не дает быстрый эффект. Я думаю, что это просто демонстрация предпочтений. Если человек тратит деньги, условно говоря, вместо лекарств на военные игрушки, то это говорит о его предпочтениях, о том, что для него важнее. Конечно, государственный бюджет – это не бюджет одного человека, но, тем не менее, это показатель того, что важно для нашего государства. В общем, население не является таким уж большим значимым ресурсом. Потому что здоровье – это главный фактор воспроизводства и всего остального, но, видимо, это менее важно для тех, кто формирует бюджет.
– А, может, есть и такой циничный расчет, что сейчас ковид, старики перемрут, и это очень выгодно, пенсии-то не надо платить?
– Я не знаю, есть ли на это большой расчет, но если посмотреть, как работает медицина в последние два года в условиях ковида, то, по-моему, степень неэффективности и безответственности просто зашкаливает.
– Они как бы забили на стариков? Это выгодно экономике?
– Я думаю, что они забили не только на стариков, если уж совсем прямо говорить. Мои наблюдения говорят о том, что они вообще не сильно стараются, что беспокойство о здоровье людей, вне зависимости от возраста, в принципе не очень большое, что всюду царит одна и та же безалаберность.
– В последнее время появилась информация о намерении слить Пенсионный фонд и Фонд социального страхования. Зачем? Что это значит?
– Я думаю, что логика любого процесса централизации очень простая. 20 лет назад была пенсионная реформа, которая подразумевала, что люди смогут на пенсию копить добровольно. Но если раньше у вас было хотя бы какое-то понимание, что вы часть своего дохода можете направить на накопительную систему, то мы знаем, что с 2014 года все переводы заморожены. И как результат – пенсионная система полностью стала огосударствленной, то есть какие сейчас пенсии и сколько будут платить в будущем – это решит то правительство, которое будет формировать бюджет. Де-факто и Пенсионный фонд, и Фонд социального страхования становятся частью бюджета, хотя формально они отделены, но по существу они очень зависимы и переплетены друг с другом. Когда вы объединяете эти два фонда, у вас тоже возникает соблазн списать ответственность на какие-то общие проблемы. Вот есть пенсия, и вы должны мне ее платить, а теперь уже будет не один фонд, который за это отвечает, а будет фонд, который отвечает и за социальное страхование, и за пенсии. Мне кажется, это увеличивает безответственность.
– Если что-то у человека не так с выплатами, то раньше он шел в один Пенсионный фонд, а теперь они смогут его перекидывать друг другу?
– Я думаю, что в конечном итоге в идеале для правительства выглядит так. Вы платите ежемесячно пенсионные взносы (формально у нас платит работодатель, но мы понимаем, что это из заработной платы все равно берется), а потом государство решает – сколько пенсионеры будут получать. А если денег не окажется, вам скажут: ну, извините. В идеале они собирают деньги, а обратно их не должны возвращать.
– Получается, слияние этих двух фондов понижает ответственность государства?
– Централизация понижает ответственность за конкретную функцию. Если есть Пенсионный фонд, который отвечает именно за пенсии, а не за все остальное, то вы вроде бы можете с него спросить – где мои деньги? А когда вы объединяете все в одно большое корыто, то где там ваши, где не ваши, где деньги на пенсии, где на социальное страхование, где на военные нужды – это уже решит тот, кто будет первым распорядителем у корыта.
Реальная инфляция
– Когда Конституцию меняли, то все кричали, что мы голосуем за индексацию пенсий. Как с этим делом обошлось? Кинули? Или все-таки чуть-чуть проиндексировали?
– С учетом той инфляции, которую мы имеем, я думаю, что индексировать можно, но я не слишком серьезно отношусь к той Конституции, которая была принята. Поэтому мне кажется странным ожидать выполнения тех обязательств, которые в ней есть. В принципе, для того чтобы нашему народу было хорошо, вполне было достаточно той Конституции, которая была принята еще в 1993 году. Ничто не мешало сделать жизнь людей лучше. В этой Конституции не написано ничего о том, что пенсии не могут повышаться. Соответственно, я не слишком верю в то, что пенсионеры получат то, на что они рассчитывали, когда они шли голосовать за новую Конституцию.
– Но какая-то индексация все же произошла.
– Какая-то произошла, но не такая, какую ожидали, и не такая, которая планировалась по инфляции. Еще раз говорю, когда вы планируете это из центра, то вы можете манипулировать этими вещами. Например, вы пообещали индексацию, но при этом у вас рядом печатный станок. Соответственно, вы взяли, нагнали инфляцию, и реально у вас хватает денег, чтобы проиндексировать. Но эта индексация не позволяет покрыть ту реальную инфляцию, которая есть в экономике. Ну, и еще сверх того вы можете манипулировать Комитетом по статистике, который будет показывать, что инфляция меньше, чем она в реальности.
– А реальная инфляция, по-вашему, намного больше официальной?
– Надо понять, что реальную инфляцию знает только та домохозяйка, которая ходит в магазин. Потому что сказать, например, что инфляция в экономике 12 процентов или 15 процентов – это средняя температура по больнице, а что конкретно подорожало, что не подорожало и насколько хватает денег на это, знает человек, который ходит каждый день в магазин. Откровенно говоря, инфляция у каждого своя. В этом смысле, если последить за поведением потребителей, видно, что цены значительно выросли и, я думаю, что больше, чем официальная инфляция.
По данным опроса Центра конъюнктурных исследований ВШЭ, две трети потребителей ждут дальнейшего роста цен. По данным Росстата, по итогам прошлого года индекс потребительских цен вырос в России на 8,6%, а продовольственная инфляция достигла 10,9%, что является рекордом с декабря 2015 года. Но по расчетам исследовательского холдинга Ромир, инфляция в 2021 году составила 18%, достигнув рекордно высокого уровня цен на товары повседневного спроса. Но больше всего соцсети и СМИ пишут о повышении цен на продукты и стройматериалы.
– Это то, что людей интересует больше всего, – говорит Павел Усанов. – А индекс инфляции включает в себя не только еду, но и прочие вещи, которые могут и не вырасти значительно. Любой индекс – это некоторое обобщение.
– Ну да, нам не нужен каждый день новый телевизор, а курица на столе каждый день нужна.
– И потом здесь два разных эффекта. С одной стороны, цены растут, с другой стороны – некоторые вынуждены закрывать свой бизнес. И это тоже негативно сказывается на экономике. Здесь два фактора: с одной стороны, увеличение количества денег, а с другой стороны, сокращение количества фирм. И это тоже влияет на цены, хотя непосредственно закрытие фирм и не связано с печатным станком.
– А почему влияет – потому что становится меньше конкуренции?
– Мы начали с того, что малый бизнес у нас не слишком в большом фаворе. Выжить в этих условиях неопределенности правил игры очень тяжело. Многие, кто имели бизнес несколько лет назад, либо его закрывают, либо мечтают его продать, либо терпят убытки. Таких достаточно много. Это, конечно, далеко не все, но малый бизнес, конечно, переживает не лучшие времена. Поэтому когда кто-то все-таки принимает решение закрыться, это негативно сказывается на ценах тоже.
– Вот еще важный вопрос – по ковиду у нас убыль населения гигантская – больше миллиона. Это скажется на экономике?
– Наверное, скажется. Это слишком долгосрочный тренд, про который можно было бы что-то сказать. У нас был существенный демографический спад в 1990-е. Потом с 1999–2000 года начался бум, и он продолжался лет 10. Сейчас 20–25-летние – это те, кто родились в эпоху экономического бума. Я думаю, что ближайшие лет 5, а может быть дольше, эта волна будет продолжаться, то есть за экономическим бумом был всплеск рождаемости. Но потом, с кризиса 2008–2009 года пошло снижение, оно не было очень активным, но оно, тем не менее, сыграло свою роль. Я бы не стал закладывать какие-то демографические тенденции в то, что происходит в России год от года. У нас все гораздо быстрее меняется, чем демографические тренды.
– А то, что станет меньше работников – это не очень повлияет на экономику?
– Это будет влиять в долгосрочном периоде, а год к году понятно, что изменения не столь значительные. Тем более мы понимаем, что на наших рынках большое значение всегда играли мигранты. Поэтому тут не один фактор, а много. И сказать, что рождаемость как-то существенно изменится от года к году, я не могу, но в общем, конечно, эта тенденция негативно скажется на рынке, особенно в долгосрочном периоде.
Экономическое благосостояние
– А военные приготовления? Вы сказали, что они влияют и на курс рубля, и вообще на все. Но если посмотреть два возможных сценария: один – если пошумят, побряцают и разойдутся и другой – если в каком-то виде военный конфликт с Украиной произойдет. Что будет тогда?
– Если даже будет только бряцание оружием, все равно это негативно скажется на всех. Ведь чтобы бряцать оружием, нужно отвлекать большое количество ресурсов от нормальной хозяйственной деятельности, а переброска дивизий, кормление людей, вооружение их – это очень дорого. Кроме того, для всего мира это еще и фактор риска новой большой войны. И это, конечно, негативно сказывается и на финансовых рынках, и на курсе национальных валют, и на всех остальных вещах, которые связаны с торговлей, экономикой и так далее. Поэтому в любом случае сценарий бряцания оружием – это не самый плохой сценарий, но тоже плохой, потому что из бряцания не родится экономическое благосостояние, скорее, оно уменьшится, и все же я сильно сомневаюсь, что бряцание оружием прекратится. Это не такая ситуация, когда эти два сценария закончатся и после этого мы разойдемся по домам, будут распроданы все эти танки и люди начнут строить автомобильные заводы. Скорее всего, периодически будут возникать какие-то фейковые или не фейковые конфликты. И это будет снова привлекать внимание публики, снова будет какой-то торг. Очевидно, что тем, кто этот конфликт создает, выгодно его поддерживать в таком вялом режиме – тогда можно с кем-то торговаться об условиях и так далее.
– И создавать яркую внешнюю повестку.
– Да, и говорить о росте цен, о сохранении национального суверенитета, спасении русскоязычных и так далее. А если случится самый негативный сценарий, а ведь он тоже возможен, мы не знаем степень решимости тех, кто принимает решения, то это, конечно, будет очень серьезным обвалом и для экономики, если действительно будет закрыт SWIFT. Мы будем двигаться очень активно в сторону если не Северной Кореи, то Беларуси. Правда, этот сценарий, который кажется мне относительно маловероятным.
– А почему вам кажется, что SWIFT не закроют? Это всем невыгодно?
– Вне зависимости от антизападной риторики, которая часто у нас звучит, российские элиты, и политические, и бизнес-элиты, завязаны на западные деньги, на образование, которое их дети там получают. Им совсем не хотелось бы лишаться этих активов. Но действительно, система SWIFT ключевая для всех игроков, то есть это все равно что отключить электричество в городе. Мы постоянно пользуемся банковскими картами, счетами и так далее. Понятно, что карта "Мир" и платежные системы отчасти позволят сохранить расчеты, но все равно это будет значительный удар по финансовой системе. Я думаю, что и то, и другое – это скорее демонстрация своих мускулов: "а вот мы можем, а мы тоже можем, а вы нам, а мы вам". И это довольно смешно, когда люди рассказывают о том, как быстро они смогут с ядерным оружием уничтожить своих врагов, потому что очевидно для всех, что при таком сценарии ничего не останется и от того, кто начинает эту войну. Но любят же об этом красиво рассказать: вот тут взлетит, там взлетит и ничего не останется от вас. А то, что и от нас ничего не останется – это уже, кажется, не хотят обсуждать.
– Вы обмолвились, что вряд ли продадут танки и начнут строить заводы. А почему не строить, собственно говоря? В чем проблема? Все говорят, что ничего не работает, производства нет. Почему?
– А кто будет строить? Для того чтобы строить заводы, нужен, с одной стороны, высокий спрос, то есть нужно, чтобы доходы населения росли, чтобы экономика росла, а с другой стороны, нужно, чтобы инвесторы вкладывали деньги, капитал и знали бы, что у них этого не отнимут. А если с экономикой все не очень хорошо, спрос низкий, при этом условия для инвестирования, я уже не говорю про иностранное инвестирование, крайне негативные, то, конечно, в этих условиях и со стороны спроса, и со стороны предложения все не очень хорошо.
– Люди боятся, что успешный бизнес отнимут?
– Здесь много рисков, связанных не только с потерей самого бизнеса, но и с тем, что в такой не растущей экономике правительство в любой момент может обрушить национальную валюту, тем самым убив и всю вашу выручку. Представьте себе, вы – иностранный инвестор – вкладываетесь в российскую экономику. Естественно, вы в России будете продавать за рубли. И какой результат? Вы вкладываете доллары и евро, а потом теряете ваш капитал из-за того, что рубль падает, а вы при этом построили автомобильный завод и так далее. А если бы вы ничего не вкладывали, а только держали деньги, у вас был бы больше капитал. Многие западные инвесторы, которые вкладывали в российскую экономику, анализируют последние 10 лет и приходят к выводу, что стоимость их компаний, выраженная в евро и в долларах, была бы значительно больше, если бы они вообще ничего не производили, а просто держали свой капитал в иностранной валюте. Курс рубля сильно упал. В 2008 году было 23 рубля за доллар, то есть в четыре раза фактически упал рубль. Попробуйте такой бизнес создать, с такой прибылью, чтобы в четыре раза ваш капитал вырос за это время. Поэтому раз у вас так падает валюта, выгоднее просто держать деньги в иностранной валюте, чем вкладывать.
– Но цены-то у нас тоже вроде растут.
– Но цены в рублях растут, а в долларах нет. В интернете есть такие мемы, сколько можно было купить товаров на 500 рублей 10 лет назад, 5 лет назад, 15 лет назад и сейчас. Количество вещей в корзинке очень активно падает. Сейчас там почти ничего, а 15 лет назад на 500 рублей можно было целую корзинку вещей набрать. Цены выросли в несколько раз.
– Вы предрекаете и в дальнейшем такое плавное падение экономики?
– Стагнацию.
– И обрушение – если какой-то жесткий военный сценарий будет реализован. А если нет, то все будет плавно скатываться вниз. В этом году каких-то потрясений, наверное, не стоит ждать? А в перспективе?
– Предсказывать такого рода процессы очень тяжело – когда мы выйдем из стагнации. Для этого должны быть очень существенные причины. Я думаю, что при нынешнем режиме вряд ли это возможно. При этом смена режима вовсе не гарантирует, что мы перейдем к экономическому росту. И это бессмысленно сейчас обсуждать, потому что нет ни выборов, ни возможности сравнивать, собственно, на что мы меняем.
"Людей все устраивает"
Эксперты замечают, что хотя в последние годы в России правительство регулярно рапортует о росте зарплат, наблюдается странное явление: зарплаты растут, а доходы населения падают – и это происходит уже восемь лет подряд. Структура заработков такова, что многие работающие люди являются буквально нищими, а доходы топ-менеджмента компаний взлетают вверх космическими темпами. За последние семь лет зарплаты выросли в среднем более чем на 19 тысяч рублей, а доходы продолжили падение.
– А почему все-таки так упорно не повышают людям зарплаты – до нормального уровня? Ведь есть просто оскорбительно низкие зарплаты.
– Я думаю, что опять же это вопрос к тем, что формирует бюджет. Я думаю, что у них есть свои представления о том, как можно было бы использовать эти деньги. Если людей все устраивает, отчего же платить больше.
– Все дело в том, что люди не возмущаются?
– Не знаю, может быть, это не единственная причина, но, конечно, в любом демократическом обществе сдерживающий механизм для государства – это недовольство людей. Скажем, на следующих выборах премьер-министр или кто-то не сохранит свою должность, если у него будет экономика стагнировать. Ему скажут: "Извините, но мы хотим другого премьер-министра, который запустит экономический рост", и вот так меняется все. Понятно, что это не про нас.
Комментариев нет:
Отправить комментарий