Владимир Соловьев | Добро пожаловать в ад/рай
Ревнивая валентинка
Поздравляю тебя, конечно, с днем святого Валентина, дорогая, но зачем ты пошла за меня? Ты всегда выглядела моложе, хоть мы и одного приблизительно возраста, а теперь и вовсе, когда я небрит, а небрит я по лени всегда, принимают за мою дочь, а нашего сына – за твоего бойфренда, когда впервые видят нас вместе. Ты и была – и до сих пор − мне как дочь: ожидания, тревоги, даже ревность отцовского свойства: скорее страх, чем ревность – как бы с тобой чего не стряслось? Отцовский комплекс: ты была для меня папиной дочкой, а я − взамен твоего отца, которого у тебя фактически не было по причине его забубенного пьянства.
Мы с тобой одного роста, но для женщины – это вполне, а я – недомерок. Друзья – например, Довлатов – говорят и пишут, что я «небольшого роста», а враги называют «маленьким». У тебя комплекс из-за роста нашего сына, когда он ни в какую не хотел расти, хоть и перерос нас на пару-тройку сантиметров: «Твой непобедимый ген!» − говоришь ты, а я перечисляю высокорослых ВИПов, у которых низкорослые родаки, а заодно и недомерок, рост которых не помешал их гению и славе – от Пушкина с Лермонтовым до Наполеона, Чаплина, Пикассо и Черчилля, а уж то, что пеньки ceкcуальнее великанов – научно доказанный факт. «Я выше Тамерлана, Чингисхана, Александра Македонского, Карла Великого и Людовика Четырнадцатого», − говорю я. «Ты − не Александр Македонский». − «В нем было всего полтора метра. Когда он победил Дария и вскарабкался на его трон, ноги болтались, не доставая до пола», − талдычу я в деревянное ухо.
С днем святого Валентина, милая!
По всем статьям, ты – красава, в тебя до сих пор влюбляются, а один, увидав по телику, сказал, что ты выглядишь школьницей, и добавил: «Ну, как и в жизни», а тогда ухажеров было навалом, ты была недотрога, и не ты в конце концов предпочла меня, а я оказался настойчивее других – влюбленнее, страстнее, безумнее. Как в том шансоне: Je t’aime, moi non plus. Я тебя люблю… Я тебя тоже нет. Ну и что? Зачем тебе меня любить, если я тебя люблю? Одной любви хватит на двоих. Хватило? Запал на тебя, балдел, в отпаде, а потому отражение моей любви к тебе принимал за твою любовь ко мне и, несмотря на все начальные неудачи, знал, как дважды два, не сомневался нисколечко, что ты достанешься мне, так суждено, а ты об этом даже не подозревала: ждала принца, а влюблялась в учителей и профессоров, вдвое тебя старше, геронтофилка! Когда ты говорила, что не любишь меня, я отвечал, что ты любишь меня, но пока еще этого не знаешь, а потому лжешь самой себе, пусть и бессознательно.
Почему негр Отелло, у которого болт больше по определению, ревнует к белому Кассио с его статистически скромными причиндалами? Впрок: экзотка Дездемона неизбежно вернется к товарищу школьных игр из ее круга и ее цвета, изменит чужому со своим, потому что изменила своим − с чужим. Да и сколько можно любить этого ниггера за его муки? Дездемона – вымысел приболевшего на голову мавра, ей давно осточертели его рассказы о своих подвигах, тем более он повторяется, а ей хочется к своим, равным, ровесникам, белым. В каждом из нас немножко Отелло, но во мне не немножко, а очень даже множко – через край. Cледы измен ведут в будущее, отравляя его. Мое отравлено навсегда. Господи, да я бы тебе, попереживав, давно всё простил, да и было это давно в прошлом, если было, а так я застрял в нем до конца моих дней и ношу этот ад в себе и донесу до могилы, и мой прижизненный ад не слабее того посмертного, который то ли есть, то ли нет, но за этот ручаюсь − голову на отсечение!
С днем святого Валентина, моя секретная!
Тайно, догадываюсь, ты жалеешь, что пошла за меня, а однажды проговорилась, что все твои университетские подружки были матримониальными карьеристками, а ты − нет. Я – случайность на твоем пути, а оказался – муж, да еще на всю жизнь. Как-то я сказал, что мой папа всегда был от тебя в восторге: «Еще бы!» − сказала ты. Знала себе цену, а со мной явно продешевила. К тому же, недобычлив, что раньше не так бросалось в глаза, но теперь в эпоху скоробогачей мне в минус. Таких минусов знаю за собой множество, глядя на себя твоими глазами, а ты, наверно, видишь еще больше – у тебя комплекс моей неполноценности, которого у меня отродясь не было: каким уродился. Единственное, чем себя утешаю, что в любом случае тебе было бы столько, сколько тебе сейчас, а я как видел в тебе ту девочку, так и вижу – потому и ненасытен. Ты проглядываешь на меня из отдаляющейся юности, когда я впервые увидел и влюбился по уши, с первого взгляда, а ты меня даже не заметила и долго потом питала скорее антипатию, чем симпатию, а твоя мамаша, та и вовсе терпеть меня не могла по многим причинам, перечислять которые не стану, предпочитая других твоих кавалеров, старше и солиднее – все ее фавориты повымерли, как и она, которую уже не повыспрашиваешь: вдруг она знала о тебе, чего не знаю я? Всё было против меня − от твоей маман до твоих девичьих грёз и платонических – вряд ли любовей − влюбленностей. Я долго тебя к себе приучал – вот уж, не нытьем, так катаньем. Терпеливо и долго осаждал крепость, и взял не приступом, а долготерпением. К кому я теперь ревную − к самому себе? Или я нынешний ревную к себе прежнему, юному, пылкому, с которым тебе было лучше – в любви, в нежности, в страсти?
С днем святого Валентина, моя загадочная и любимая!
А что уж точно, никогда прежде не сомневался, что я у тебя первый и единственный − ты не опровергала, да я и не спрашивал, иначе и быть не могло. Я просто не мог представить тебя ни с кем другим за этим фантазийным занятием, равного ничего нет и быть не может, и был уверен, что это ты по доброте своей делаешь мне великое одолжение, отдаваясь по много раз подряд, а был я жаден до тебя, все еще не веря своему счастью и не соображая, что тебе это нужно не меньше моего, а по греческому статистическому мифу, в девять раз больше! Но откуда мне это было знать тогда?
С днем святого Валентина, моя фантазийная!
Думая о тебе, я находился в плену невежества и предрассудков, развращая, разогревая и готовя тебя неведомо для кого – может, и для себя, но теперь я уже ни в чем не уверен, потому что был какой-то прерыв в наших отношениях и матерый (в отличие от меня) кобель на твоем пути, а я, возможно, послужил лишь катализатором твоего ceкcуального развития. Или прав Монтень, и никакой катализатор вам не нужен: любая четырнадцатилетняя целка искушеннее в ceкcе и заткнет за пояс многоопытного кобеля? Вам всё известно раньше нас, вы просто великие притворщицы и жеманницы. Не в одном ceкcе дело. Мы по природе своей прозрачны, как стеклышко, а вы изворотливы, жуликоваты, фальшивы, с детской лжи начиная, но это ваш инстинкт самосохранения, такими вас сделала жизнь в нашем мужском шовинистическом обществе. Тебя – тем более с твоим безрадостным, безжалостным, жестоким, уродливым детством: атмосфера лжи и обмана − главная школа твоей жизни, и выжить в ней можно только, если сама лжешь и обманываешь на каждом шагу.
С днем святого Валентина, моя скрытная!
Пытай не пытай, ничего от тебя теперь не добьешься. Дальнейшее – молчание, как сказал известно кто. Молчание, а точнее умолчание уничтожает событие − как будто его не было. А было ли? Помнишь ли ты сама? Память слабеет, инстинкт самосохранения вытесняет сомнительные воспоминания, которые загнаны в подсознанку, и ты уже веришь тому, что говоришь мне, а не тому, что было на самом деле с тобой. И как мне отличить правду от неправды? Как всё стало двусмысленным и колеблемым со временем. Ты говоришь, что никогда не изменяла, но теперь жалеешь, что-то упустила, не то что не с кем сравнивать, а прокисла в замужестве, какой-то внебрачный опыт прошел мимо − и как раз этот вроде бы правдоподобный довесок, который должен меня утешить, наоборот, посылает в нокаут. Не говоря уже о присущей человеку полигамии: если ты не единственная моя женщина, то почему я должен быть твоим единственным мужчиной? Я сам представляю другого взамен меня – и еще больше возбуждаюсь. Вот к кому я больше всего ревную – к самому себе.
С днем святого Валентина, моя прекрасная!
С днем святого Валентина, шикса моя желанная!
Не измена, а предательство. Вот почему ревность Отелло несоразмерна измене Дездемоны, которая еще в будущем, но с чужим, то есть своим: измена белой с белым – ему, мавру. Да и нет больше негров окрест в тогдашней Венеции, чтобы изменить негру с негром. Зато евреев округ нас – тьма-тьмущая. А я ревную в необрезанцу? Что я несу? Чем кобель-обрезанец отличается от необрезанного кобеля? Я сам необрезанный: необрезанный аид. А он − необрезанный гой. Ведь Отелло не ревнив, а доверчив. Бедный Пушкин, который это сказал! Какой предсмертный урок для него, насмешничавшего над рогачами, а потом записанного в их клуб. Моя старая теория: Натали спала с дуэленедоступным императором. А Дантес – так, подставное лицо, proxy.
− Ты так поставил себя, что изменять тебе было невозможно.
− Это ты так поставила себя, что тебя невозможно представить за этим делом с другим. Я всегда думал, что ты другая, а ты – как все?
− Я – другая.
С днем святого Валентина, моя не от мира сего!
Хуже всего ложь, полуправда, все эти твои невпопады, недомолвки и умолчания и мои то крепнущие, то слабеющие сомнения. Добро пожаловать в ад, как сказал великий бард, которого знаю в русских переводах, хотя давно живу в стране, говорящей на его языке: Отелло – его автопортрет, а негр − чтобы не узнали. Ты даже представить не можешь, в какой ад меня ввергаешь, даже если чиста, как детская слезинка. Тогда виноват я, что подозреваю тебя. Моя жизнь поломата этой мучительной, приступами, как болезнь, ревностью, а ревность – стыдная болезнь, как сифилис. Все прошлое искажено, как в кривом зеркале, и теперь, годы спустя, я квитаюсь с тобой, кошмарю тебе жизнь и треплю нервы напрасными, кто знает, подозрениями. Оправдана ли клевета ревнивца, которому не хватает фактов и доказательств, и он больше подозревает, чем знает? А когда бывает наоборот?
− Как ты можешь так обижать меня! − возмущаешься ты и гонишь прочь.
С днем святого Валентина, моя неведомая!
Но был же, черт побери, и рай – и еще какой! Лучше не было никогда – ни с кем. Да, ты отравила мне всю жизнь, скособочила мои мозги, низринула в ад мучительных сомнений, но рай любви, нежности, обожания, культа, фетишизма и всех видов страсти, какие только возможны и невозможны – куда там «Каме сутре»! Шалел от счастья и дурел от ревности. И так вся жизнь: черная полоса, белая полоса, черная полоса, белая полоса, черная полоса, белая полоса − кладбище. А если ад во мне, и ад – я сам? Если я ношу свой ад с собой, как горбун свой горб, а горбатого могила исправит, прости меня за трюизм? Без ада нет рая, как нет Христа без Иуды, и только благодаря ему, Иисус состоялся.
С днем святого Валентина, моя чудная и чудесная!
Моя самая – самая – самая!
С днем святого Валентина, моя иллюзорная, моя изумительная!
− Я была влюбчивой, но в него влюблена не была, – говоришь ты о кобелино на студенческой практике, который сказал, что хотел бы от тебя мальчика. – И причем здесь я? Это у него прием такой. Я испугалась, когда он это сказал – впервые столкнулась с таким мужским напором. Тип не мой – ярко выраженная самцовость. У нас с тобой все было иначе.
− Но он хотел от тебя мальчика. Такие слова можно сказать только во время…
− Но между нами ничего не было!
− Он, что, верил в непорочное зачатие? Или думал, что мальчиков пальцем делают? А почему именно мальчика? Какой разборчивый. Я, наоборот, хотел девочку − чтобы на тебя похожа. Получился мальчик – ничего против. А он, что, гендерный ceкcист? Или девочка у него уже была в законном браке?
− Откуда мне знать? Там он ходил холостяком – единственный петух на всю деревню. Крутой такой.
− А что ты ему ответила, когда он возжелал от тебя мальчика?
− Не помню.
Говоришь, что была возмущена, но без слов, да?
Во всем виноват я сам. Сказано: не сотвори себе кумира. А я сотворил, и ты, бедняжка, должна соответствовать, играя роль, которую я тебе навязал. И что я теперь предпочитаю: точное от тебя знание или мое разгульное воображение, в котором я запутался как в лабиринте, и выхода из него нет, а ты не в помощь? Что я хочу теперь? Не просто знать, а видеть. Эффект присутствия – и сопереживания. Увидеть то, что произошло или не произошло, воочию, своими глазами, как в кино или по ящику, крупным планом?
Нет, не reality show – real show. Увидеть тебя с другим − все равно, с кем. При свете или в темноте – вспомни! Мне бы прибор ночного видения – или ночного ненавидения? Туннельное сознание.
Я боюсь правды, которую знаю. Или не знаю? Хуже нет – знать полуправду и мучиться всю остатную жизнь, как я. Вот эта колебательность и кособочит сознание, дергает нервы, гадит жизнь: полный раздрай.
Жизнь не по лжи? Без утайки? Как бы не так! Ты не врала, а темнила, потому что в натуре и по жизни ты – темнила: вот глагол и сдрейфовал в сторону существительного. Или в этом и есть твоя изюминка? У тебя таких тайных неразгаданных изюминок – мильон. Мильон терзаний. Потому и прикипел к тебе на всю жизнь.
Ни низких истин, ни возвышающего обмана. Одно воображение – может, и ложное, а может, и зоркое, как знать? Дорого же ты мне обошлась, но, наверное, того стоила, если только я не преувеличиваю отличия одной женщины от другой. Думал, ты ангел, а ты как все?
Нет?
Нет.
Нет!
С днем святого Валентина, мой возвышающий обман!
Так или не так?
Или моя ревность − подпитка любви, которая, кто знает, давно бы кончилась? Ревность как источник ceкcуального вдохновения и живительная сила любви. Любовь и ревность в одном флаконе, и то ли ревность есть допинг любви, то ли любовь порождает ревность и уже не может без нее обойтись и существовать сама по себе? Откат ревности – конец любви? Ревность подзаряжает севшие батарейки страсти? В чем разгадка загадки любви? А что, если ты своими сказами-недосказами, признаниями с многоточиями, на которые тебя никто не неволил, сама бессознательно вызываешь во мне ревность, чтобы возбудить меня и продлить любовь?
С днем святого Валентина, мука моя!
А что, если то твое черноморское письмо сплошь из эвфемизмов? Не могла же ты написать прямым текстом о том, что произошло – не в твоем стиле. Вот и обволакивала рубежное событие твоей, а теперь и моей жизни паутиной эмоций и словес, утаивая сам факт, вплетая реал в словесный кокон.
− Короче, он меня поцеловал.
– В смысле?
− Что ты от меня хочешь? – не выдерживаешь ты, хотя говорю я осторожнее – вокруг да около – чем думаю.
− Поцеловал или целовал? – уточняю я. – Кадрил или закадрил?
− Дурак!
С днем святого Валентина, моя дивная, моя пригожая, моя без вины виноватая!
А если ты всё рассказала мне, как есть, но иносказательно, под шифром, в художественной традиции, которой придерживалась, как книгочейка и стилистка? Ты и так была великая мастерица эпистолярного жанра, и я ревновал к другим твоим респондентам, но то письмо было твоим шедевром: признание, под камуфляжем эвфемизмов. Ты обо всем как есть рассказала мне в том письме, на интуитивном уровне я всё так и понял и бросился к тебе через тысячи километров, ни в чем не упрекая и не подозревая, потому что подозрения дошли до моего сознания только спустя годы – и чем дальше, тем больше. Моя плата, мой калым, мой выкуп за тебя, а ревность – мой единственный дешифровщик, но все равно остаются темные места, которые и есть мой ад. А если я дешифрую незашифрованное?
Как жалко девочек, что они превращаются в женщин! Особенно тебя, без разницы, кто сделал тебя женщиной – он или я. Или ты сама? Вы приходите в этот мир с тем опытом, который мы приобретаем только с годами, и все равно нам вас не догнать.
С днем святого Валентина, моя опытная без опыта, моя соблазненная соблазнительница!
В том твоем возрасте из-за усиленного выделения эстрогенов обостряется естественное стремление иметь детей, это материнский инстинкт, который можно назвать похотью, желанием, страстью, любовью, но это ненасытная воля к продолжению рода, и догадливый режиссер в Метрополитен Опера изобразил Офелию беременной, а оказывается – бондаж на ремнях. Вот чего та хочет, из-за чего помешалась – не из любви к Гамлету, а из желания ребенка. Мальчика! Предматримониальная измена.
С днем святого Валентина, моя недоступная!
Люблю тебя как в первые дни творения – с самой первой встречи! Как была девочкой, так и осталась и пребудешь во веки веков. Люблю тебя всегда, навсегда и за пределами бренной моей жизни. Так будь же снисходительна к влюбленному в тебя сызмала человеку, не самому худшему в мире, а любовь к тебе сделала и делает меня лучше, чем мне дано природой! Всем, всем, всем обязан тебе – ты меня сделала таким, каков я есть. Спасибо!
С днем святого Валентина, чудо мое расчудесное!
Знаю, знаю, знаю, что один любит, а другой подставляет щеку: спасибо, что подставила – и осчастливила на всю жизнь, само собой, любящий божественнее любимого, но это в нашей паре, а так как ты влюблялась не один раз, и тебе отвечали взаимностью, то ты была и есть вдвойне, втройне и далее божественнее, а для меня божественнее тебя нет никого в мире. Как сказал не скажу кто, но хороший человек: не быть любимым – всего лишь неудача, не любить – вот несчастье. Спасибо – я самый счастливый из всех несчастных смертных. Счастливый несчастливец.
До сих пор не могу поверить, что ты рядом, что тебе можно что-то сказать, хоть и страшно сказать что-нибудь не то, что тебя можно коснуться, потрогать, погладить, поцеловать и целовать, целовать, целовать во все места, в которые ты позволяешь по доброте душевной. Вот! Ты − самая добрая и щедрая, а какая любвеобильная ко всему живому и неживому, пусть твоя любовь и обходит часто меня стороной, но иногда и мне достается – спасибо!
С днем святого Валентина, моя сказочная!
Какую роль в таком случае играет та твоя черноморская предыстория, если даже была? Тем более, теперь? Клянешься, что ни с кем больше никогда, а если бы, сказала бы? − спрашиваю я. И ты честно отвечаешь на мой сослагательный вопрос, что не знаешь, ввергая меня еще глубже в дантов ад: номер круга?
А то и вовсе нокаут:
− Я не могу тебе солгать и не могу сказать правду.
− Господи, что ты имеешь в виду?
− Совсем не то, что ты имеешь в виду, − отвечаешь ты невинно.
И всё, что с тобой связано той же чудесной природы: ты – белая и пушистая Алиса в Стране чудес, а я – Чеширский Кот с ухмылкой сомнения на исчезающей морде.
− Ты белая и пушистая? – спрашивает тебя твой Чеширский Кот.
− Да, я белая и пушистая, − настаиваешь ты столько лет спустя, отметая все мои сомнения как безумные домыслы и гнусные наветы.
– Притормози! – приказываю я сам себе, а ей говорю:
− С днем святого Валентина, моя белая, пушистая, кошерная!
Верить тебе даже, если/когда ты брешешь? А если ты вычеркнула из сознательной памяти то, что застряло, как гвоздь, у меня глубоко мозгу и мрачит мне жизнь? Или ты изменяла мне со мною же, и я ревную к самому себе, обманутый разнузданным воображением? Или это ревность не к кому, а к чему − к самой вашей способности и готовности изменить и изменять? К вашим необузданным желаниям, исполнить которые не может никто? − говорю я вслух.
− Вполне обузданным, − говоришь ты.
− Кем?
− The Taming of the Shrew.
− Ха-ха! Укрощение строптивой? Мужской иллюзион мистера Шекспира. «Ухожу усталая, но не удовлетворенная», − вот что сказала императрица имярек, покидая наутро казарму.
− Я – не римская императрица, а ты – не римские солдаты.
− У кого воображение более разнузданное – у нас или у вас?
Это уже вопрос самому себе – без ответа.
С днем святого Валентина, прелесть моя, моя хорошая, моя обожаемая!
Это не значит, что мы с тобой только и делаем, что собачимся на заданную тему. Вот сегодня спросил у тебя, что хуже – отдать первородство за чечевичную похлебку или предать товарища за 30 сребреников.
− Зависит от цены на чечевицу.
В юморе тебе не откажешь – в твоем собственном, хотя чужой ты не всегда сечешь, не реагируешь: интровертка и эгоцентричка. Мой юмор и вовсе мимо твоих ушей: «А что в этом смешного?» У меня на всё про всё готов один ответ – анекдот о любовном не треугольнике, а многоугольнике: баба требует развода, потому что муж ее не удовлетворяет:
− Всех удовлетворяет, а ее не удовлетворяет! – женские голоса из зала.
− Да ее никто не удовлетворяет! – мужские голоса.
− Одно и то же! – сердишься ты.
− Я тебя прощаю, − милостиво говорю я.
− Меня не за что прощать!
− Тогда я тебя не прощаю, − всерьез говорю я, но она не схватывает, за что именно я не прощаю ее.
Вот так мы и пикируемся с тобой – то вслух, то про себя. Но мне не дано проникнуть в твои мысли – это и есть мой ад, который всегда и повсюду со мной, потому что не вне, а снутри – сродни моей душе. Он же – рай.
На самом деле, это я белый, пушистый, кошерный – был и остался.
Ах, зачем, почему я женился на тебе, девочка моя обалденная?
Ты моя единственная, родная, ненаглядная, несравненная, с днем святого Валентина, моя таинственная!
Комментариев нет:
Отправить комментарий