Она улыбается...
Бывало ли у вас такое, что посмотрел хороший фильм, выходишь из кинотеатра и ловишь себя на мысли, что идешь, как герой этого фильма, мыслишь вдруг так же, как он? И хочешь быть таким во всем? И в то же время думаешь: “Но ведь это был фильм! Играли передо мной!.. И артиста этого я знаю – Роберт Де Ниро. Так чего же я принимаю все за чистую монету?” А ведь принимаю…
Мой комбат, майор Кузнецов, часто говорил: “Из Израиля надо сделать полигон для испытания ядерного оружия”.
Через 10 лет после армии я оказался на “полигоне”.
Еще через полгода это подтвердилось. На нас начали падать ракеты. Назвали это “войной в Персидском заливе”.
Мы сидели, как попугаи-неразлучники, в заклеенной комнате, в противогазах. Я, жена Нина и сын Илюшка. Ему было 5 с половиной лет, и я видел, как за стеклами противогаза его глаза ищут мои глаза. Чтобы я сказал ему: “Успокойся, сынок, это игра”. Это не было игрой, но я играл, а что было делать?! Говорил: “Давай при каждом взрыве будем кричать: “Ура!” И кто громче крикнет, тот получит шоколадный батончик”.
…Я не был спокоен, совсем. Во-первых, сюда под ракеты их привез я, во-вторых, был упорный слух, что ракеты с химическими боеголовками. Нет, не был я спокоен, но был вынужден играть спокойствие. И как-то, играя, сам в это поверил.
Помню, это было на второй или третий день войны, мы пошли на море. Ну, уже не могли сидеть дома и “играть”. Взяли противогазы и пошли. Уже за полкилометра до моря слышим музыку. Подходим.
На пустой автостоянке танцуют люди.
Аж, сердце защемило от умиления и тоски. Ходят парами, такие грациозные, красивые, празднично одетые, спокойные. И танцуют. Разные танцы, русские, венгерские, марокканские, израильские, польку, вальс… Ну, в общем, красота… Меня это так растрогало. Оказывается, есть такая штука, называется “танцы у моря”. Люди танцуют танцы тех стран, из которых они приехали.
…И мне показали на парнишку лет 30-ти, который все это организовал. Звали его Жак. Выходец из Марокко, жил во Франции, кучерявый с осанкой танцора, и девушка с ним вызывающе красивая. Плыли они передо мной и улыбались…
Конечно же, играли спокойствие, потому что в любой момент могла прозвучать сирена. Конечно, играли. Но как!.. И становилось покойно…
И вот, как полагается в хорошем сценарии, прозвучала сирена.
Ряды дрогнули, как говорится, кто-то бросился в сторону, кто-то к машине, мы тоже побежали к дороге.
Но слышу, музыка продолжается. Она выключилась на мгновение, а потом включилась еще громче. Оглядываюсь, смотрю, Жак и его красавица продолжают танцевать и с ними еще две пары. Мы замедляем ход. Конечно, понимаю, что это неправильно. Указание жесткое: “При сигнале тревоги срочно искать убежище”. Но они танцуют. И как бы даже выглядят еще более спокойными. Играют!.. И под нашими взглядами просто хорошо играют. Сирена воет.
Они танцуют. Мы переходим на шаг и успокаиваемся.
И все, смотрю, тоже.
Все завершилось, слава богу, быстро. Танцы возобновились.
Жак был героем вечера.
И все, смотрю, тоже.
Все завершилось, слава богу, быстро. Танцы возобновились.
Жак был героем вечера.
На этом история не заканчивается.
Сразу после войны там же, у моря, я увидел девочку лет 10-ти.
Девочка как с картинки – огромные глаза, косичка заплетена туго, смотрит на море и не улыбается. Я остановился в стороне. Наблюдаю. Не улыбается. Смотрит, вся в себе…
Проходит десять минут, пятнадцать, мне интересно… Не улыбается.
Была в ней какая-то тоска красивая. Тайна. Я ждал.
И тут увидел маму. Она присела рядом с девочкой.
Девочка как с картинки – огромные глаза, косичка заплетена туго, смотрит на море и не улыбается. Я остановился в стороне. Наблюдаю. Не улыбается. Смотрит, вся в себе…
Проходит десять минут, пятнадцать, мне интересно… Не улыбается.
Была в ней какая-то тоска красивая. Тайна. Я ждал.
И тут увидел маму. Она присела рядом с девочкой.
Подхожу, представляюсь, говорю: “Я сценарист, режиссер”, – знаю, это придает веса. Она говорит: “Вера. Из Днепропетровска”. Спрашиваю, что с девочкой? Она мне рассказывает, что воспитывает ее одна, что сама переболела сильно, думала, что не выживет вообще, боролась сама, без денег, без помощи, еле дотянула до Израиля…
Все это происходило на глазах у девочки. В результате Вера выздоровела, а вот девочка… Таня просто в одно утро перестала улыбаться.
Это было 20 лет назад и, прошу прощения, я не помню всех деталей, но смысл правильный.
Ну, знаете, как это у киношников? С одной стороны, конечно, сопереживаешь, с другой – закручиваешь про себя фильм. Соединяются вместе все впечатления последнего времени.
И соединяются они в такой маленький сюжет, который грех не снять. А у меня к тому времени уже есть заказ от израильского телевидения.
И соединяются они в такой маленький сюжет, который грех не снять. А у меня к тому времени уже есть заказ от израильского телевидения.
И я тут же говорю маме:
– А хотите, я вас сниму?..
Она говорит:
– Я не против. Надо Таню спросить.
Садимся напротив Тани.
– Ты танцы на море видела? – спрашиваю.
– Видела, – говорит.
– Любишь?
– Я – очень, – говорит Вера.
А Таня пожимает плечами, ей как бы все равно.
– А хотите, я вас сниму?..
Она говорит:
– Я не против. Надо Таню спросить.
Садимся напротив Тани.
– Ты танцы на море видела? – спрашиваю.
– Видела, – говорит.
– Любишь?
– Я – очень, – говорит Вера.
А Таня пожимает плечами, ей как бы все равно.
Я продолжаю объяснять:
– Таня, я хочу тебя, как актрису снять. Сюжет будет почти документальный. Живет девочка Таня, которая однажды перестала улыбаться… Просто они с мамой прожили непростую жизнь. И Тане, то есть тебе, пришлось многое пережить. Но мы все-таки кино делаем. Поэтому дальше происходит следующее.
– Однажды, – рассказываю, – ты приходишь на море и видишь, – люди танцуют… счастливые, улыбающиеся… И ты начинаешь приходить каждый день. Это для тебя становится, как отдушина. И вот тебя видит руководитель этих танцев – Жак… И видит, что ты часто приходишь. И ты грустная все время. И тогда он приглашает тебя на танец… И ты с ним танцуешь. И… вдруг… улыбаешься в конце фильма.
Вот такую “индийскую” историю я рассказал Тане. И говорю ей:
– Давай поиграем в это. Сможешь улыбнуться?..
Таня не отвечает. Я говорю ей:
– Я тебя спрашиваю, не как девочку Таню, а как актрису Таню. Сыграй улыбку. Улыбнись для кино.
И она соглашается.
Таня не отвечает. Я говорю ей:
– Я тебя спрашиваю, не как девочку Таню, а как актрису Таню. Сыграй улыбку. Улыбнись для кино.
И она соглашается.
Начали снимать. Снимали три дня, об этом особый рассказ…
Но Таня так втянулась, как будто это все о ней было… И вся история не придумана наполовину. Она играла взаправду. Ей этого хотелось.
Но Таня так втянулась, как будто это все о ней было… И вся история не придумана наполовину. Она играла взаправду. Ей этого хотелось.
Приближался ответственный момент на съемках, когда я прошу ее войти в круг танцующих. Жака прошу вдруг ее увидеть…
Вот она выходит ему навстречу… Вот он ее видит…
Подходит к ней… Протягивает руку. Я кричу ей: “Улыбайся!..”
И она улыбается…
Ах, какая у нее улыбка!!!
Поверьте, вслед за ней улыбались все люди, вся съемочная группа. Я прошу ее еще раз улыбнуться. Делаем второй дубль.
Она снова улыбается. Я прошу: “Еще раз!” Улыбается!
И так раз пять, наверное, мы снимали ее выход и эту улыбку.
Никогда не забуду тот вечер и растроганную маму Веру.
Так Таня начала улыбаться.
Вот она выходит ему навстречу… Вот он ее видит…
Подходит к ней… Протягивает руку. Я кричу ей: “Улыбайся!..”
И она улыбается…
Ах, какая у нее улыбка!!!
Поверьте, вслед за ней улыбались все люди, вся съемочная группа. Я прошу ее еще раз улыбнуться. Делаем второй дубль.
Она снова улыбается. Я прошу: “Еще раз!” Улыбается!
И так раз пять, наверное, мы снимали ее выход и эту улыбку.
Никогда не забуду тот вечер и растроганную маму Веру.
Так Таня начала улыбаться.
Мне Вера позвонила на следующий день и с придыханием сообщила:
– Она улыбается.
Потом, когда сюжет показали по телевидению, телефон у меня дома не смолкал до двух ночи. И мой великий переводчик – 17-летний Шурик, без которого я бы пропал на этом фильме, сиял и переводил с акцентом вопросы израильтян:
– Ну, как она?.. Улыбается?.. Передайте, что если ей что-то надо…
– Ну, как она?.. Улыбается?.. Передайте, что если ей что-то надо…
Прошло 20 лет. Не знаю, что стало с Таней. Может быть, она прочтет этот рассказ и отзовется.
Мы все время играем в этой жизни.
И я думаю, если уж мы играем, то, как бы нам научится играть пьесу о хороших людях.
О тех, кто ищет возможность соединиться, дружить, любить, отдавать.
Играть и играть, и так, постепенно вживаться в роль счастливых людей.
Что бы тогда стало со зрителями?
Думаю, начали бы тоже играть. Кому не хочется быть счастливыми?!
И вдруг, как Таня, они ощутили бы, что так можно жить?
Можно жить, устремляясь не к одиночеству, а к связи.
Можно жить, даря улыбку другим.
Можно жить для других.
И улыбаться от счастья, понимая, что это и есть жизнь.
И я думаю, если уж мы играем, то, как бы нам научится играть пьесу о хороших людях.
О тех, кто ищет возможность соединиться, дружить, любить, отдавать.
Играть и играть, и так, постепенно вживаться в роль счастливых людей.
Что бы тогда стало со зрителями?
Думаю, начали бы тоже играть. Кому не хочется быть счастливыми?!
И вдруг, как Таня, они ощутили бы, что так можно жить?
Можно жить, устремляясь не к одиночеству, а к связи.
Можно жить, даря улыбку другим.
Можно жить для других.
И улыбаться от счастья, понимая, что это и есть жизнь.
Источник: Facebook
сценарист, режиссер
Комментариев нет:
Отправить комментарий