БЕЗДОМНОСТЬ

 Родина наша, наша Родина, осталась без нас. Это верно. Но далеко не всегда родина человека становится его домом. Не было у меня в России этого святого чувства, чувства своего дома. Никогда не понимал репатриантов, тоскующих по своему, оставленному далеко от Израиля, жилищу. Какое счастье знать, что крыша над головой – твоя, стены вокруг – твои, газон у дома – твой. Как правы англичане, считающие, что «мой дом – моя крепость». Так вот, только безумцы могут бросить «крепость», отправиться в странствие, в погоне за миражом суетного благополучия. Человек без дома, как улитка, вдруг решившая покинуть свою раковину, как черепаха без панциря.

 Единственное, что оправдывает проснувшуюся тягу к перемене места жительства – это желание обрести свой дом, свою крепость.

 Свастика на двери дома в России вовсе не означала, что завтра начнется погром. Она была знаком, что пространство за дверью тебе не принадлежит и пора менять «прописку».

 Это такое счастье – жить дома. Знаю точно, что выгнало меня из России – бездомность.

 Люблю и любил прекрасный город, где я родился. Мне  по сей день кажется, что нет в мире города красивее. По ночам сниться, будто касаюсь ладонью шершавой поверхности гранита набережной Невы. Иной раз все бы отдал, чтобы оказаться в Эрмитаже или в том кинотеатре, где плакал и смеялся в детстве…. Или….Впрочем,  неважно,  родина моя так и не стала моим домом.

 И дело  даже не природной юдофобии «коренного» народа. Дело, повторю, не в страхе перед погромами. И подавно не в экономических причинах. Дело в другом, в невозможности изменить свой облик, свою внутреннюю структуру, свою чуждость в стенах, пусть тебе и принадлежащих на правах частной собственности.

 К 1893 году Исаак Левитан уже был знаменитым художником, гордостью русской живописи. Каждое его новое полотно приобреталось Третьяковской галереей.

 В 1993 году академику живописи Исааку Левитану пришло полицейское предписание в 24 часа выехать из  Москвы, где отныне было запрещено жить евреям той категории, к которой принадлежал Исаак Ильич.

 По всеобщему признанию мало кто так любил и понимал природу своей Родины, как Левитан. Мало кто воспел ее с такой силой таланта.

 Помню, минут сорок простоял у «Левитана» в Иерусалимском музее. Мне тогда показалось, что в стене прорублено окно, и через это окно я вижу подлинную Россию.

 Помогла Левитану любовь к Родине. Он не умер в нищете, как Ван Гог или Филонов. Но великий, русский художник скончался в России бездомным и никто мне не докажет, что это не так.

 Во Владимирской области леса таежные. Однажды, в сумрачный, дождливый денек, заблудился в таком лесу. Крепко заблудился. Шастал по болотам до сумерек, но не испугался. Скорее наоборот, никогда так остро, так сильно не чувствовал свою связь с природой,  причастность к чуду могучего лесного массива. Никогда мне не было так хорошо от ощущения своей жалкости, беспомощности, но и своей силы, способности преодолевать пространство, искать выход в  экстремальной ситуации.

 Наконец, выдрался к просеке, к лесоповалу и по дороге, заваленной лесной рухлядью, уже в сумерки вышел к какой-то деревеньке. За околицей старуха и мужик неопределенного возраста копали картошку. Очень я им обрадовался, поздоровался и спросил, далеко ли знакомые мне места?

 Мужик только чуть повернул  на мгновение одутловатое, темное от загара лицо, но не ответил, вернулся к работе. Не стал повторять вопрос, мало ли, может глухонемые попались, двинулся дальше вдоль огородов. И тут услышал за спиной голос старухи:

-          Хто ето?

-          Жидок заплутал, - нимало не заботясь о том, что я могу его услышать, ответил мужик. Ответил без злости, ненависти ко мне, даже с сожалением. Ответил совершенно равнодушно, а в повышенных тонах наверняка потому, что старуха плохо слышала.

 Но  все сразу пропало: и радость от той долгой встречи с лесом, и восторг «победителя природы». И главное исчезло, неожиданно возникшее, случайное чувство, что этот пропитанный зябким дождем мир – мой дом. И всегда был моим домом.

 Был ли тот копатель картошки антисемитом? Уверен, что нет. Просто он напомнил чужому человеку, что этот лес, эта деревенька, этот участок с полегшей, черной, картофельной ботвой – его дом, а не мой.

 И таких встреч в России было у меня множество. Один русский приятель сказал как-то, что все это я придумываю, что слишком я чувствителен, что на самом деле никто не указывает мне за порог, никто не гонит  из родного дома, но  как-то обмолвился ( а был он орнитологом), что птицы, вопреки всему, при любых условиях, рвутся к дому, к месту, где они родились. Только людям эта тяга несвойственна. Он и пример привел: вот евреи 2 тысячи лет жили без своего дома, без Родины, и ничего, а крылья стали они ломать только тогда, когда запахло кровью и порохом.

 Мой приятель интеллигентный, образованный человек, клянусь, не был юдофобом, но  даже он напомнил «заблудшей птице», где  ее настоящий дом.

 Россия всем своим существом, всегда и всеми доступными способами выдавливала из себя еврея. Даже любила она его любовью странной, как в случае с Исааком Левитаном.

 Дело здесь не только в живой жизни. Как часто великое русское искусство отказывало евреям от дома. Не буду приводить классические примеры, но вот, и наконец было дозволено войти в удивительный, фантастический замок,  в гениальный роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Вошел в распахнутые ворота сада замка и поверил на мгновение, что готов жить и умереть рядом с его персонажами . Вдруг читаю слова Иегошуа, любимого героя автора: « – Я , игемон, говорил о том, что рухнет храм старой веры и создастся новый храм истины».

 Прочел это и понял, что в очередной раз мне указано на дверь, если не соглашусь предать идеалы «старой веры» во имя «истины» которая веками мучила, топила, закапывала живьем, сжигала на кострах моих предков. Но я уже тогда знал твердо, что ценой предательства купишь не жизнь, а позор исчезновения. Да и не нравилась мне никогда «новая вера», не видел я в ней истину и любовь, а одну лишь ненависть, нетерпимость, кровь.

 И сегодня с радостью прикасаюсь к страницам прозы Булгакова, но не могу забыть, что свой великолепный замок он построил не для таких, как я.

 С низменной точки зрения мало кто из евреев жил в России плохо. До геноцида при большевиках дело не дошло. Евреи, люди города, не испытывали таких лишений, как, например, сельское население в СССР.

 Родина исправно подкармливала  жизнелюбивое, еврейское тело, но взамен забирала душу. Ассимиляция оказалась не  менее жестокой казнью, чем Холокост.

 Всех потомков Иакова насильственно помещали в барак особого лагеря. Они жили именно там, в бараке, а не в доме своего языка, своих традиций, своей культуры.

 Им предлагалось забыть, что не только телу, но и душе человеческой пристанище необходимо. Без пристанища этого и тело обречено. 

 Последний свой дом в Питере, квартиру, где провел все свое детство, торопливо сдал каким-то случайным людям. Сам, конечно, виноват, что люди эти оказались бандитами; и квартиру, родовое гнездо, они изгадили до последней степени и даже в прямом смысле этого слова - изгадили. Те бандиты уж наверняка не думали о моем еврействе. Но и они невольно указали мне за порог. И это стало последней каплей, последним плевком в лицо.

 Долгие годы другой дом, дом моей семьи, я пробовал сделать своим домам. Прятался, затаясь, обкладывал стены своей ячейки броней лучших, талантливейших, мудрейших книг. Но жил я в огромном, многоэтажном улье, и мир вокруг меня был поражен гнилью вырождения, безумия, пьянства, преступности. Он вопил по ночам от боли. Он содрогался в ненависти и предчувствии смерти. Такой дом не мог стать моим домом, домом еврея. 

 В поисках настоящей крепости репатрианты оказались в Израиле. Но и здесь многих продолжает преследовать проклятое ощущение бездомности. Причин тому множество. Каждый назовет вам свою …. Как сложен поиск своего дома  для души и тела, обретение своих стен - известно каждому.

 «Коренные» израильтяне привыкли, что у них есть свой дом. Человек быстро привыкает к хорошему.  Это данность, и ее ничто не изменит. Из памяти сабр напрочь ушел галутный страх перед бездомностью. Они убеждены: дом может стать меньше, крыша – ниже, но он останется еврейским домом. И в этом их трагическая ошибка. Ошибка, которая может стоить всем нам очень дорого.

 Новоприбывшие слишком хорошо помнят, знают «приемы вытеснения», чувствуют их кожей, а потому каждое проявление арабской экспансии встречают с оголенными нервами.

 Евреи, в чей лексикон входят понятия «оккупированная территория», «агрессоры» и так далее, – для новоприбывших тоже «знак беды», грядущей необходимости вновь оказаться без своей крыши над головой.

 Часто слышу: «Гнали из России. Теперь гонят из своего государства». Гонят алчные хозяйчики, узаконившие рабство на своих предприятиях. Гонят негодяи, малюющие свастики на стенах наших домов. Гонят, подчас, неосторожные раввины, готовые отказать ограбленному поколению евреев галута в их еврействе, гонят левые политики в их откровенном и продажном цинизме. Гонит мировое сообщество, полагающее, что разрушить всего лишь дом убийцы еврейских детей слишком большое наказание для «борцов за свободу палестинского народа»…. В конце концов, гонят из страны такие «мелочи», как грабительские, спекулятивные  цены на покупку и аренду жилье.

 Еврейское государство не очень торопится стать домом для евреев. Ему не до «мелочей», но для большинства новоприбывших в «мелочах» этих и кроется самое главное, сама невозможность обретение своего дома.

 Нужно большое мужество, чтобы вцепиться в эту землю и не дать в очередной раз лишить себя крыши над головой. Спасти свою душу, душу своего народа.

  Опыт тысячелетий учит: где бы мы не оказались вне Эрец-Исраэль,  бездомность –  удел еврея. Бездомность во дворцах и роскошных виллах, в местечковых халупах или городских квартирах.

 Израиль, каким бы он не был, это надежда обрести свой дом, дом для своих детей и внуков. Сделать это невероятно сложно не только потому, что арабы считают землю евреев своей, но, прежде всего, из-за  чудовищного комплекса бездомности народа Торы, своего рода мазохизма, выработанного веками странствий. Евреи всегда готовы отправиться в новую дорогу, забыв о том, как беззащитен любой путешественник на чужой земле.

 Много бездомных странников в  народе еврейском, но  есть и те, кому необходим свой дом. Необходим, как воздух.

 Мало того, уверен в этом, существование Израиля дает ощущение своего дома большей части евреев, оставшихся за границами Эрец-Исраэль. Крепость, построенная здесь, это и их шанс на спасение.

  - Я – человек мира, - сказал мне как-то русскоязычный журналист левых взглядов. – Я не считаю себя евреем.

 В подтексте было: « Я – бездомный. Мне не нужен свой дом. Я даже не знаю, где он». Ничего не поделаешь, природные странники, не хочу сказать предатели, есть в любом народе.

 Возможно, проблема только в том, кого в Эрец-Исраэль окажется больше: евреев, тоскующих по своему дому, по своей крепости для себя и своих детей, евреев, готовых защищать свой дом или тех, кто вновь готов быть несчастным, униженным примаком под чужой крышей.

  Для большей части репатриантов переезд в Израиль стал последней, отчаянной попыткой обрести свой дом. А вместе с домом  человеческое достоинство, право на своего Бога и права на защиту государством души гражданина страны и тела. Все так просто. В этом вижу подлинный смысл сионизма, и ни в чем другом.