Он любил и берег себя. Иосиф знал: только
размеренная и спокойная жизнь плодотворна. Жизнь, наполненная физическими
упражнениями, прогулками по окрестностям города с последующим и обязательным
посещением бань.
Он знал, что
писательство – плод праздности. Он знал, когда отдыхает тело, трудится душа. Но
вялые мышцы неизбежно начинают мстить мозгу. Человек попадает в ловушку своей
собственной неподвижности, и умирает самой нелепой, глупой смертью.
Иосиф не хотел умирать.
Он всегда ненавидел смерть. И в молодости, и вот теперь, когда он стал
стариком.
Труд был закончен. Работа всей его жизни. Он
сказал себе, что должен любить и уважать первого читателя. Мало того, и этот,
первый, обязан любить и уважать его самого.
Иосиф дал рукопись сыну – Эльазару. Он ничего
не сказал в момент вручения. Он только произнес, будто нехотя, небрежно:
-
Прочти вот это.
- Отец, - улыбнулся сын. – Ты самый замечательный
сочинитель в мире. Ты самый честный и мудрый историк. Мне нет необходимости
читать все эти свитки, чтобы сказать тебе это.
-
Историк не может быть сочинителем, - нахмурился Иосиф.
– Его хлеб – документ, правда документа и событий, ответственность перед своей,
собственной памятью и потомками.
-
Извини, - сказал сын. – Я верю, что эта рукопись
составлена именно так.
-
Ты все-таки прочти, - повторил Иосиф, в тайне надеясь,
что сын - умница, но шалопай и гуляка, откажется от утомительного труда чтения.
Эльазар держал
свитки на руках, как ребенка, но чужого ребенка.
"Он плохо выглядит, - подумал Иосиф. – В его
возрасте нельзя так плохо выглядеть…. А я не должен позволять себе
неопределенность чувств. Все эти метания изнуряют душу и ослабляют тело".
-
Ладно, - сказал он сыну и сделал попытку забрать у него
свитки. – Оставь это…. Беги по своим делам. В твоем возрасте шум женских одежд
важнее тишины рукописных страниц.
-
Ты обиделся, - отступил на шаг Эльазар. – Вот глупости.
Я обязательно прочту все, что ты написал. Ты великий человек, и я преклоняю
голову перед твоим талантом.
Он и в самом
деле склонился перед отцом, прижимая свитки к груди, а Иосиф запустил длинные,
нервные пальцы в его жесткую, курчавую шевелюру. Он подумал в тот момент, что
такие волосы могут быть только у сильных и здоровых парней, наделенных крепким
характером. Он нагнулся и поцеловал сына в голову.
Прошло тридцать
дней. Срок, вполне достаточный, чтобы прочесть рукопись. Но Эльазар не
торопился отдать ее отцу. Мало того, он будто старался не попадаться ему на
глаза. Иосиф устал ждать.
Он сам пришел
к сыну. Тот спал в неурочный час, истомленный приключениями ночи. Иосиф присел
на подушки рядом с изголовьем спящего юноши.
Он сидел так долго, вглядываясь в лицо сына, будто
стремился разгадать его судьбу. Наконец, он решил разбудить юношу.
-
Эльазар.
Сын не
просыпался.
-
Эльазар! – повысил голос Иосиф.
Сын резко поднялся, будто и не спал вовсе. Он стоял,
прижавшись спиной к стене, и смотрел не на отца, а на масляный светильник в его
руке.
-
Что с тобой? – спросил Иосиф. – Ты всегда смотрел мне в
глаза. Что случилось? – он нагнулся и задул светильник, потому что там, над
плоской крышей дома, тяжелое облако освободило солнце, и яркий свет из
прямоугольного отверстия под потолком залил комнату сына. Свитки рукописи
старика были разбросаны по каменному полу.
Юноша невольно зажмурился. Солнечный луч
ослепил его.
-
Прости старика, - начал было Иосиф.
-
Ты не старик, - прервал его Эльазар. – Не говори так.
-
Хорошо, - улыбнулся Иосиф. – Все же прости меня, но
должен тебе сказать, что излишне спорить с природой. Это вредно для здоровья. Ночью
мир наш, деревья, цветы, животные и насекомые, - все это спит, а днем,
разбуженное светом к действию, бодрствует.
-
Вчера, - растерянно забормотал сын. – Поздно…. У
Клавдия…. Пришлось задержаться….
-
Пусть подобное будет исключением, - сказал Иосиф, приблизившись
к сыну и с нежностью прикоснувшись к его обнаженному плечу.
Эльазар молчал,
оставаясь все той же позе. Иосиф прошелся по комнате, легко нагнулся и поднял
один из свитков
-
Ты прочел это?
-
Да, прочел, - прокашлявшись, ответил сын.
-
Утром – вода твой первый друг, - сказал Иосиф. – Омой
лицо, а потом мы поговорим.
Сын покорно
вышел из комнаты. Иосиф развернул один из свитков.
"Весь
город превратился в поле брани заговорщиков и их приспешников, - прочел он, - и
оказавшийся между ними народ был растерзываемым ими на части, словно огромный
труп…"
Вошел сын. Лицо Эльазара порозовело, в глазах
появился блеск. Все это с удовольствием отметил Иосиф.
- Ты
производишь омовение холодной водой, - сказал он. – Это похвально. Итак, что ты
можешь сказать о моей книге.
- Я уже все сказал, - тупо и равнодушно произнес Эльазар.
– Ты лучший из сочинителей.
- Собери свитки, - попросил Иосиф.
Казалось, сын был рад предложенному. Он слишком
долго подбирал свитки, а затем аккуратно сложил их у ног отца.
-
Вот, - сказал он. – Ты не волнуйся. Все здесь. Все в
полном порядке.
Иосиф собрал свой труд и молча направился к проему
двери. На пороге его остановил тихий, еле слышный голос сына.
- Ты предал их, - сказал Эльазар.
Иосиф
остановился так, будто перед ним внезапно выросла стена.
- Ты предал их, - повторил уже громче сын.
Иосиф резко
обернулся, роняя свитки.
- Я спас их всех от забвения! – крикнул он в лицо сыну. –
Я подарил им бессмертие.
-
Ты предал их, - вновь повторил Эльазар.
- Чем предал? – теперь уже негромко спросил Иосиф. – Тем,
что понял бессмысленность сопротивления. Я сохранил жизнь себе и многим из них,
потому что в сопротивлении не было смысла. Я знал это задолго до войны. Я был в
Риме. Они не были там. Враг уничтожает строптивых и слабых. Враг милует мудрых
и покорных.
-
Враг милует рабов, - сказал сын из тени.
- Я не раб! - снова повысил голос Иосиф. - Творец не
может быть рабом. Мой дух свободен. Я прославил наш народ. Я обессмертил
героев.
-
Ты уже говорил об этом, - сказал Эльазар.
- И повторю в тысячный раз! – крикнул Иосиф. – В
стотысячный раз! Я обессмертил их подвиг!!!
-
Они погибли, а ты остался жить, - сказал сын. – Ты
вкусно ел и крепко спал, а они в это время гнили в земле. Ты предал их еще
тогда, когда был командиром. Ты сам пишешь, что там, в пещере, твой жребий на
смерть выпал последним. Ты сам подстроил это. Твои друзья, твои солдаты
погибли, а ты сдался врагу.
-
Что ты знаешь о моих «друзьях»? – шагнул к Эльазару
Иосиф. – Что ты можешь знать о них. Они грызли друг друга, они предавали друг
друга. Отец убивал сына, а сын отца. Они
клеветали, они обливали друг друга грязью. Они открывали врагу ворота
крепостей!
-
Ты был среди них, - сказал Эльазар еле слышно.
-
Нет! – дико закричал Иосиф. – Я был с другими. Я вел их
к победе. Я дрался за свободу и веру
нашу …. – он вдруг сел прямо на пол,
выронив из рук все свитки. – Я просто устал быть слепым. Я не мог не видеть
очевидного. Только безумец способен биться лбом о каменную стену.
-
Наш народ безумен? – тихо спросил сын.
- Да….Это правда, - сказал Иосиф. – Безумен…Все покорились. Все народы вокруг
нас. Никто не мог и не хотел нам помочь. Только мы сражались до последнего
человека, до последней капли крови…. Только мы шли во имя свободы на
самоубийство. « Смерть или Родина!» – кричали мы. «С нами Бог!» – кричали мы. А родины давно уже не было, а Бог перестал нас видеть и слышать. Он устал от своего народа. Он устал от
его упрямства и пролитой крови.
-
Боги устают, спят, едят, пьют и ссорятся? - негромко
возразил Эльазар. – Бог не может устать.
-
Ты так думаешь, потому что молод и полон энергии, - вздохнул Иосиф, он
лихорадочно перебрал свитки, развернул один из них. – Ты читал это. Ты должен был прочесть: « В
сравнении со злополучием евреев меркнут несчастья всех когда либо живших
народов и виновником этого явился никто другой, как они сами». Ты читал это?
-
Да, читал, - ответил сын. - Палач потеряет силу, если
не поверит в виновность жертвы.
-
Я не палач! – крикнул Иосиф.
-
Да, - поспешно кивнул Эльазар. – Ты – жертва.
- И Тит великий не был палачом, - сказал Иосиф. – Он
стоял у стен Иерусалима и ждал, когда город сдастся на милость победителя. Он
был готов проявить эту милость и пощадить наш народ. Он жалел его, как жалел евреев я. И я был голосом
Тита. Я призывал их сдаться, пощадить свою столицу и Храм. Тит не понимал и не
мог понять, почему евреи отдались во власть мятежников. Он был вынужден
уничтожить наш Храм. Ты пойми - его вынудили сделать это. Не стало Храма – не
стало города – не стало народа. Все это сотворили несчастные секарии. Великий
Цезарь сказал как-то, что единственным военачальником евреев является
безрассудство…. Дай мне руку, - Иосиф первый раз в жизни не смог подняться без
посторонней помощи.
Элиазар помог отцу.
– У римлян много
богов, - усмехнулся Иосиф. – На место
ослабевшего идола всегда может стать другой. Их вера хитра и изворотлива. Наш,
уставший Бог, способен отвернуться от своего народа, а другого не найдешь,
можно и не стараться.
-
Ты помнишь, как выглядел храм? – спросил Эльазар.
-
Он стоит перед моими глазами во всем великолепии, - с
улыбкой ответил Иосиф. – Его воздвигли на высоком холме. Сначала там уместилось
только святилище и алтарь. Век за веком народ расширял насыпь холма. Площадь
все увеличивалась, и Храм отстраивался. Царь Соломон укрепил стеной восточную
часть холма и построил первую колоннаду. Века строительство Храма не
прекращалось ни на минуту. Я видел Храм в завершенном величии, и знал о
несметных сокровищах, заполнивших его пределы. Мало того, я видел эти сокровища
в руках у римлян. Это было ужасно. Они увезли с собой все, что накапливал наш
народ веками …. Они постарались увезти с собой нашего Бога и утопить его в
волнах моря. Они уничтожили город, потому что в этом городе жил наш Бог.
-
Ты сам говорил: Он невидим и всесилен, - сказал сын. –
Зачем ему какой-то город. Одним городом больше, одним меньше – какая разница?
-
Нет, - покачал головой отец. – Верно, Всевышний везде и
во всем. Но мы, евреи, приходили к нему по-настоящему только в Иерусалиме.
-
Что вспоминать? - усмехнулся Эльазар. – Теперь там одни
развалины. По Храмовой горе бегают лисицы, а по улицам города Бога бродят медведи и леопарды.
-
Перестань! – закричал Иосиф. – Молчи! Никогда не говори
так! Наш город жив. Он просто не может умереть. Подойди сюда. Я открою тебе
одну тайну.
Сын приблизился к Иосифу. Отец зашептал ему на
ухо, хотя не было в этом нужды: никто не мог их подслушать:
-
Наш Храм был построен на могучем камне, уходящем к
центру земли, - свистящий шепот Иосифа заполнил комнату. – Пока существует этот
камень, есть надежда, что Храм снова отстроят и город наш поднимется. А камень
будет существовать вечно. Вот почему зря старались вавилоняне, зря уничтожил
наш город великий Тит. Только не говори это никому. Слышишь?
-
Хорошо, - снисходительно улыбнулся сын, подумав, что в
мире слишком много камней и мало Храмов.
Храмы исчезают, а камни остаются – вот и весь секрет.
Иосиф будто
не расслышал сына. Он ходил по комнате из угла в угол и бормотал что-то невнятное себе под нос.
Эльазару
стало жалко отца. Так жалко, что он сказал:
-
Прости. Ты сам учил меня говорить то, что думаешь. Я, наверно, поторопился
думать. Ты не предал их, ты их обессмертил.
Иосиф не
ответил. Он остановился и вновь собрал свитки. Эльазар помог отцу. Они вновь
слишком долго занимались этим простым делом: собиранием свитков. Солнце, тем
временем, скрылось за очередным облаком. В комнате стало темно.
-
Я предал их, - вдруг сказал Иосиф. – Ты был прав. Я
предал их. Я не смог стать героем. Я стал предателем. И вся моя жизнь, вся
работа - стала оправданием предательства, если оно возможно – оправдание это.
Как ты думаешь, оно возможно?
-
Не знаю, - сказал сын. - Откуда мне знать. Я никого не предавал. Я не
видел, как горел Храм в Иерусалиме. Не видел, как рушились его стены и были
разграблены сокровища…. Я не видел тех самоубийц из крепости.
-
Там не оказалось малодушных – охотно, даже с какой-то
радостью подхватил старик. - Мужья убивали жен и детей…. Своих детей…. Потом
они уничтожили все свое имущество. Они устроили костер до самого неба. У этого
костра мужчины бросили жребий, выбрав по жребию девятерых в убийцы…. Они честно
бросили жребий. Совсем не так, как это
сделал я, в той пещере… Последним упал
на свой меч их несчастный предводитель.
-
Его звали Эльазар! – крикнул сын. – Ты ненавидел его!
Ты его проклял! Ты считал его палачом своего рода. И ты назвал меня, своего
сына, именем этого человека.
-
Я любил его, - тихо сказал отец. – Я всегда любил
Эльазара. Я любил его больше чем себя – жалкого труса и предателя. Я завидовал
ему всю свою жизнь. Завидовал его мужеству и воле. Он понимал под жизнью право
на свободный выбор, на поступок, во имя высшей цели. Во мне всегда был этот человек. Был. Ты
знаешь, как я сражался с римлянами! Как бил этих спесивых негодяев. Во мне был
Эльазар…. Был…. Но был и другой. Тот, кто считал, что самое главное – сохранить
жизнь. Я всегда говорил себе: « Наш Бог не исчезнет вместе с Храмом. Его не
станет лишь вместе с последним евреем. Нужно беречь свою жизнь так, будто ты
этот – последний»…. Какая глупость…. Нет разницы, когда умереть: в тридцать лет
или шестьдесят. Звезды и не заметят разницы…. Я утешал себя тогда высокими
словами, но на самом деле слишком любил власть, деньги, простые удовольствия
жизни. Мне нет прощения.
-
Все бы забыли об этом Эльазаре, если бы не ты, - сказал
сын, обняв отца. - Ты и он теперь навсегда вместе.
-
Как хорошо ты сказал это, - покачал головой Иосиф. – Мы
- вместе. И вместе вернемся в Иерусалим…. Ты простил меня, Эльазар?
-
Разве это имеет значение. Мой суд ничего не значит, -
отозвался сын. – Главное, чтобы ты сам простил себя.
Солнце вновь
залило комнату тяжелым золотом закатного
света.
-
Я писал, как мне казалось, ради одной истины, - сказал
Иосиф. - Я всегда думал, что знаю, как она звучит и как выглядит. На самом деле
я просто спасался от безумия. И теперь понял это. Каждый из нас должен
придумать свою правду, чтобы выжить и не сойти с ума.
-
Только не пиши об этом, ладно? – попросил отца сын. –
Пусть все останется, как есть. В твоей книге нет отчаяния и страха…. Если ты
напишешь о том, что сказал мне, люди скоро забудут твою книгу. Они забывают
всех, кто сомневается в том, что несет им истину. Они забудут об Эльазаре,
падающем на свой меч.
-
Хорошо, - подумав, согласился Иосиф. – Я обещаю тебе
это.
В тот день он
невольно пропустил вечернюю, пешую прогулку по холмам, вокруг своего дома.
Назавтра Иосиф заставил себя проделать двойной маршрут. И в банях, после
утомительной прогулки, он пробыл два обычных срока. Иосиф сразу же вызвал
своего терщика, и тот работал над его кожей с особым усердием, определив чутьем
профессионала желание старика.
Комментариев нет:
Отправить комментарий