Эдуард Тополь | ВЫМЫСЕЛ
Рассказ
Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
Photo copyright: pixabay.com
Вымысел – что это такое? Вранье? Мистификация? Придумка? Сочинение? Но есть гениальные выдумки – рассказ О’Генри «Последний лист». А есть изящные сочинения, как рассказ Ремарка «Золотые глаза».
И все же, мне кажется, не зря слово «вымысел» почти совпадает в русском языке со словом «вымыл». Это когда автор-злолотоискатель, вымывает из своих мыслей чистый кусок золота. Как у того же О’Генри рассказ «Дары волхвов». Или, когда Достоевский, захлебываясь от страстей и слов, так глубоко ныряет в их бешенный водоворот, что из самой глубины своих чувств и мыслей вдруг достает бесценную жемчужину – главу о «Великом инквизиторе» в «Братьях Карамазовых».
Возможно, именно из-за них его настроение испортилось, и он подумал: а зачем? Зачем нам столько вымыслов, зачем мы с раннего детства живем в мире выдумок всех этих Братьев Гримм, Андерсенов и Фениморов Куперов? От Гомера до Шекспира, Льва Толстого и Айзека Азимова человечество прячется от реальной жизни в мир их вымыслов, пусть даже великих, а ведь есть еще сотни, если не тысячи, мелких сочинителей, которые каждый день придумывают рассказы для женских и мужских журналов, словно вяжут их вязальным крючком. И, наконец, есть такие писаки, как он, которые вообще ничего выдумать не умеют…
Так уничижительно думал он о себе, горестно ступая босыми ногами по песку вдоль кромки неспешного прибоя. Или – от простого отчаяния неизбежности близкой, как турецкие облака, израильской зимы, когда в неотапливаемых домах, даже сидя у масляного обогревателя, невозможно укрыться от холода бетонных стен, пола и потолка. Зимой продрогшие за ночь стены не успевают отогреться на холодном дневном солнце, а летом не успевают за ночь остыть от дневного, как в мартеновских печах, жара…
Или, отгоняя все эти мысли, он внушал себе чувства благодарности Всевышнему за то, что все-таки дожил до этого дня, когда, несмотря на свои семьдесят два, может дышать морским озоном, подставлять солнцу плечи и спину, и даже нырнуть в озноб осеннего моря, чтобы, выскочив из него, пробежать, как в юности, метров сто для согрева.
В этой мизантропной рассеянности, ленивом осеннем тепле, мыслях о вечности нашего мира, который был до тебя и останется после тебя равнодушным к твоим попыткам утренней зарядкой продлить твою случайную Жизнь, он дошел до конца своего утреннего маршрута – до трех острых валунов, по пояс стоявших в море совсем рядом с берегом, и еще одного, белого и почти круглого, каменным пеньком торчавшим из берегового песка.
На одном из морских валунов, на его коротком каменном выступе над самой водой, стояла белая цапелька. Даже мысленно он не мог назвать ее «цапля», потому что она была трогательно юной, тоненькой, на тонких ножках, с идеально белыми перышками своего маленького узкого тела, с недлинным, но острым клювом и черными глазками, смотрящими в зеленую воду, подкатывающую к ее лапкам. Так, не шевелясь, она ждала, когда подплывет к ней какая-нибудь мелкая рыбешка…
Он замер. Как и откуда в середине ноября, когда все птицы – цапли, журавли, утки, аисты, пеликаны, фламинго и даже крикливо-воинственные израильские скворцы – давно улетели в Африку, она, эта юная цапелька, оказалась здесь? Отбилась от стаи, брошена родителями? Как переживет она нашу короткую, но пронзительно штормовую зиму?
Он стоял, не шевелясь, боясь спугнуть ее даже одним шагом и в надежде увидеть, как улыбнется ей удача, как клюнет она своим клювиком хотя бы крохотную рыбку в зелено-пенной воде. О, как он желал ей радостного улова!
Тихий, почти неслышный щелчок раздался рядом с ним. Он повернул голову. Неизвестно откуда и какой неслышной поступью оказалась рядом с ним стройная девушка с тонким айфоном в руках. Еще один почти неслышный щелчок, и еще – она снимала его цапельку.
А он смотрел на девушку – на ее темно-шоколадные волосы, по спортивному стянутые в узел на затылке, на шоколадно-загорелую шейку и плечи с мелкими ложбинками, на узкую серо-синюю повязку, стягивающую ее юную, но уже зрелую грудь, на ее загорелое тело и на узенькие, с модной бахромой, джинсовые шортики на ее округлой попке. Ей вряд ли было лет восемнадцать, но что-то в ее фигуре, высоких ногах, крупных губах и маленьком подбородке было уже почти взрослое, налитое и женское.
Впрочем, ему даже не пришлось осматривать ее постепенно, с головы до ног, потому что своим взрослым взглядом он увидел ее разом и всю – это был дивный цветок, а, точнее – уже созревший бутон, готовый вот-вот лопнуть чувственностью и жаждой встречной страсти. Он подумал, что только в раннем украинском детстве, в полтавских садах, он видел такие дивные яблоки «белый налив». Они были бело-зеленые и величиной не больше его детского кулачка, но стоило их надкусить, как вкусный яблочный сок мощно брызгал вам в нёбо, заполнял рот и горло.
Чуть повернув голову, девушка посмотрела ему прямо в зрачки. И от этого взгляда, глубинного, вопросительно и чувственно-женского, у него остановилось дыхание. Точно такой испытующий взгляд был у юной оленьей важенки, с которой лет сорок назад он почти столкнулся на лесной тропе в Лонг-Айленде под Нью-Йорком, когда по утрам бегал перед работой на утреннюю зарядку. Тогда взглядом своих темно-сливовых глаз та важенка словно измерила его мужскую силу, и, оценив их природную несоразмерность, пренебрежительно умчалась в лесную глушь, задрав короткий хвостик. И почти такой же – глубинно-затягивающий взгляд – был, он помнил, у его любимой Роми Шнайдер во всех фильмах, где за ее короткую жизнь она смотрела прямо в зрачки и душу Алена Делона, Ива Монтана, Жана-Луи Трентиньяна, Ричарда Бертонам и Клауса Кински….
О, конечно, теперь, на пустом пляже его обмен взглядами с загорелой девушкой с айфоном длился меньше секунды, но, он был уверен, именно в этот миг он мог – или думал, что мог – протянуть руку, обнять ее и прижать к себе все ее тело, налитое соками горячей шоколадной женственности.
И – ему показалось – она тоже подумала об этом, ведь они были одни на огромном пляже, пустом от Нетании до Хадеры, они были одни, как Адам и Ева, в этом огромном осеннем раю.
А вспугнутая ее бегом цапля легко взлетела на своих узких белых крылышках. Набирая высоту, она по дуге полетела на север и скрылась вдали, за высоким береговым кустарником.
Он посмотрел вслед убегающей девушке. Сколько миражей встречается в нашей жизни, сколько токов может пронзить наш разум и наши тела всего в какие-то доли секунды! В ее тонком айфоне поместилась вся ее жизнь, и этот пляж с тремя мокрыми валунами и юной цапелькой на одном из них, и море, и восходящее солнце, и даже далекие тучи где-то над Турцией. Только для него не нашлось в нем места.
Он смотрел ей вслед, словно мог своим взглядом вернуть ее, но она была уже далеко-далеко, даже дальше, чем улетевшая цапля.
Он сел на белый прибрежный валун и заплакал, как ребенок, у которого отняли последнюю игрушку.
Эдуард Тополь – писатель, сценарист, продюсер, кинодраматург, публицист. Его романы переведены на множество иностранных языков.
Комментариев нет:
Отправить комментарий