ИСТОРИЧЕСКИЙ ЭКСПЕРИМЕНТ

Ася Энтова

Исторический эксперимент

«…Я была тогда с моим народом,
Там где мой народ к несчастью был»
А.Ахматова

Основа этой статьи была записана в блокнот непосредственно под воздействием происходившего в поселке Неве Дкалим и на берегу моря в Шират а-Ям в течение нескольких жарких августовских дней. К сожалению, впечатления от свершившей на наших глазах трагедии долгое время подавляли желание вернуться к работе над данным материалом. И только теперь, по прошествии двух лет, появились силы доработать статью и привести ее в окончательный вид. Произошедшее в те несколько дней слишком трагично, слишком значительно задевает всех нас и влияет на нашу дальнейшую жизнь, чтобы его можно было так просто начать анализировать всерьез. Сначала необходимо отстраниться и победить боль и страх иронией. Фотографии автора демонстрируют нам то, чего уже два года не существует. 

Каждый знает, что для того, чтобы лучше понять значительные исторические события необходимо вжиться в эпоху, перейти от постороннего наблюдения к сопереживанию.

К сожалению, на обычных школьных уроках истории это происходит крайне редко. Для того, чтобы пробудить у детей интерес к родной истории, их возят на экскурсии по стране и в музеи, но не так уж интересно стоять на жаре перед какой-нибудь развалиной и слушать как экскурсовод бубнит о героях Массады.  А поездки заграницу, по мемориалам бывших гетто и лагерей уничтожения давно уже приелись и не достигают поставленной цели. Зачастую школьники воспринимают их как развлечение и посещают заодно и пабы со стриптизом и казино, что идет абсолютно вразрез с познавательной  частью поездки.

Министерство просвещения, а за ним и правительство, подняло  вопрос о том, что дети, да и многие взрослые, плохо знают и понимают не только древнееврейскую историю, но и события времен последнего заселения Палестины, освободительной борьбы с английскими мандатными властями и уничтожения европейского еврейства. Для исправления ситуации была назначена комиссия, составленная из педагогов, историков, психологов и других специалистов, которая приняла за основу американские методы ролевых игр, включающие активное участие и сопереживание. Так, например, Американский музей Катастрофы отличается от Иерусалимского не только своими гигантскими размерами, но и тем, что посетитель  там находится не перед экспозицией, а внутри нее: в вагоне для перевозки с шумом стучащих колес, в переполненном бараке гетто, с шепотом и стонами с нар и криками полицаев за окном и т.д.

В результате работы комиссии было предложено улучшить обучение при помощи более полного вживания в ситуацию. На специальном заседании узкого правительственного кабинета решено было провести недолгий, но грандиозный и запоминающийся  всеизраильский аттракцион.  По замыслу устроителей, это экспериментальное представление должно было, как в машине времени, перенести участников к важнейшим событиям еврейской истории, причем для всех участников, кроме узкой группы разработчиков, этот эксперимент должен представляться естественным течением сегодняшней израильской жизни. Эксперимент был призван проиллюстрировать периоды изгнания времен Древнего Царства, погромы и скитания евреев рассеяния, а так же трудности нелегальной алии в Палестину во времена Британского мандата и во времена Катастрофы. Представление решено было запланировать на время летних каникул и отпусков, чтобы в нем приняло участие как можно большее количество детей и подростков и их родителей. Местом эксперимента  избрали несколько поселков Сектора Газа и Северной Самарии, с одной стороны ограниченных и удаленных от больших городов, с другой - достаточно близких, чтобы до них можно было добраться за час-два из большей части страны.

Подготовка к Эксперименту (так его стали называть, с заглавной буквы) длилась более года. Главную трудность вызвали два отличия данного Эксперимента, от других, подобных ему, ролевых исторических игр. Во-первых, предполагалась массовость – вся страна, а так же евреи диаспоры, должны иметь возможность принять в этом участие. Во-вторых, было поставлено требование сохранять естественность происходящего для большинства участников. Поэтому в истинные цели и задачи Эксперимента была посвящена только узкая группа специалистов и несколько самых ближайших приближенных главы правительства, а остальные, по замыслу авторов Эксперимента, должны были воспринять происходящее всерьез, не как ролевую игру, а как происходящее на самом деле. Поэтому, кроме задачи разработки подробного сценария, выделения средств, обучения и подготовки статистов (в данном случае задействовали армию и полицию), встала и проблема обеспечения «политического прикрытия» происходящих событий. Чтобы они казались правдоподобными и естественными, требовалось подготовить общественное мнение, принять соответствующие решения в Кнессете, защитить его в Верховном суде, и др. Не смотря на все трудности, опираясь на авторитет главы правительства, всего лишь за год удалось всерьез утвердить этот внешне абсолютно абсурдный план. В его поддержку премьер высказывал только самые туманные соображения о безопасности, но его уверенный тон говорил сам за себя. Премьеру так же легко удалось мобилизовать членов оппозиции на поддержку плана вопреки мнению коалиции. А после того, как он решительно переформировал правительство, существенных проблем внутри страны уже практически не возникало. Внешний мир либо воспринял происходящее в Израиле с легковерным энтузиазмом, либо отстраненно наблюдал за вечным отличием поведения евреев от здравого смысла других народов.

Задачу финансирования тоже решили относительно легко. Проводимая в это время экономическая реформа существенно укрепила экономику Израиля и сократила его внешний долг, что позволило выделить для целей Эксперимента дополнительные миллиарды,  не предусмотренные  в бюджете.  Поскольку основная цель Эксперимента была образовательная, а бюджет этого министерства сильно урезали, то главные, необходимые для Эксперимента средства, списали по ведомству обороны и внутренней безопасности, благо расходы на эти цели очень трудно критиковать. 

Решено было проводить Эксперимент в несколько этапов, что бы хоть как-то уменьшить смешение всех исторических времен и стилей.

1 этап – «осада»: Определенная область страны объявляется «закрытой военной зоной», куда разрешен въезд только ее жителям. Вокруг нее выстраивается «санитарный коридор», где правила ограничения слабее, но массовый въезд посторонних тоже не допускается. Этот этап предназначен для имитации нелегальной алии в турецкую и британскую Палестину.

2 этап – «гетто»: Многочисленные «нелегалы» и местные жители должны были решать проблему выживания многократного увеличившегося количества народа на ограниченном пространстве и, одновременно, испытывать давление со стороны солдат и полиции, изображающих чужеродный и угрожающий выселением элемент. Эта часть Эксперимента должна была продемонстрировать что такое скученность средневекового  и нацистского «гетто», чем объясняется поведение юденрата, которому были обещаны всяческие поблажки за сотрудничество, за поддержание порядка и отсутствие сопротивления, за выдачу определенных групп населения («нелегалов», больных, детей и др).

3 этап – «погром»:  Силовые структуры переходили к выселению и зачистке территории. Цель двояка – внутри «гетто» продемонстрировать как легко подавляется законопослушное и истощенное гражданское население при помощи силы («шли как бараны на бойню»), снаружи – дать пример распада гражданских связей в тоталитарном государстве и сознательного отстранения и безразличия большинства («мы ничего не знали», «мы ничего не могли сделать»). Изображаемый исторический период – от Вавилонского изгнания и до «окончательного решения».

По мере развития событий вся пресса: радио, телевидение и газеты, израильские и иностранные, тщательно готовилась широко освещать происходящее и вести передачи в прямом эфире. Проходившие по всей стране массовые волнения в связи с подготовкой Эксперимента мало отличались от привычных для израильской жизни секторальных забастовок с ограниченными требованиями, касающимися той или иной профессиональной, социальной или этно-религиозной группы. Поскольку на роль главных страдающих лиц ставящейся драмы была избрана самая законопослушная, идеалистическая и совестливая прослойка общества, то долгое время массовые демонстрации проходили спокойно. Несмотря на всю свою  многочисленность (дело доходило до четырехсот тысяч, что составляет более 6.5 процента всего населения Израиля), акции протеста, в большинстве случаев не сопровождались насилием и нарушением общественного порядка и не доставляли проблем ни гражданам, ни правоохранительным органам. С теми же, кто пытался всерьез проводить политику гражданского неповиновения и позволял себе выходить за установленные правила (перекрывал шоссе, призывал не выполнять армейские приказы и др.) расправлялись быстро и жестко, но гуманно. Целый корпус главной тюрьмы страны был  отдан в их распоряжение. «Плевать на формальности, хватай всех – и под арест», - провозгласил начальник внутренней безопасности, посвященный в цели Эксперимента. «Эти хорошо знают историю, им участвовать не обязательно, пусть отдохнут и не мешают другим учиться», -  добавлял он в узком кругу посвященных. Но сильнее всех арестов на юных бунтарей подействовало отрицательное отношение к их действиям со стороны «своих». Их сопротивление прекратилось сразу после того, как поселенческий истеблишмент (которому премьер-министру только чуть намекнул на свои истинные планы) обрушил на юных бунтарей уничтожающую критику.

  Надо сказать, что даже не посвященные в план Эксперимента судьи и правозащитники с редкостным пониманием отнеслись к требования премьера упростить судебную процедуру и ужесточить наказания для бунтарей. Так председатель Верховного Суда Аарон Барак сказал, что прикрываясь якобы демократическими методами ненасильственного гражданского сопротивления противники Эксперимента подвергают опасности израильскую демократию. Он настоял на содержании демонстрантов под стражей до окончания следствия , то-есть много месяцев.  А судья верховного суда Илана Прокаччи подала пример другим, предписав длительное содержании под стражей  нескольких несовершеннолетних девочек от 13 до 15 лет.

По видимому, из-за безграничного доверия и уважения к главе правительства так же и пресса, и либералы-правозащитники, которые вряд ли догадывались о целях Эксперимента, однозначно приняли сторону премьер-министра. Они охраняли его от всякой критики «как этрог в суккот» (по выражению ведущего тележурналиста Амнона Абрамовича). У многих мыслящих людей вызывала недоумение крошечная сумма компенсаций и полное отсутствие практических приготовлений к переселению многих тысяч жителей  – несколько жалких караванов не могли вместить и десятой доли выселяемых. Не было видно и попыток обеспечить в дальнейшем их занятость, обучение детей и другие социальные нужды. Но премьер, вызвавшийся решить все трудности за счет своей репутации, твердил: «Смох элай»(«Положитесь на меня» – распространенное ивритское выражение). Я знаю, что я делаю. Мы найдем решение для всех проблем».

Постепенно всеобщее недоумение по поводу объявленных для прикрытия целей Эксперимента было забыто, и массовое недоверие к реальности происходящего было преодолено.

Таким образом, прелюдия к Эксперименту, изображающая приход к власти демократически избранного диктатора, прошла без осложнений, и начался первый этап – «осада». При объявлении Гуш-Катифа закрытой военной зоной туда устремились тысячи людей. Некоторые делали это в организованном порядке и оказывались запертыми  в Кфар-Маймоне, как в 1946-1947 годах евреи в лагерях беженцев на Кипре. Другие действовали индивидуально, всеми правдами и неправдами, и зачастую добивались заветной цели и проникали в поселки, предназначенные к выселению. У верховных инстанций выпрашивались разрешения для «воссоединения семей» или в ход шли поддельные удостоверения личности. Одни ночами обходили армейские посты и патрули на дороге в Гуш-Катиф, другие пытались проскочить кавалерийским наскоком, как в игре «казаки-разбойники», третьи находили слабое звено в обороне противника и использовали его (так еврейский батальон английской армии в свое время помогал нелегальной еврейской репатриации).

Местные жители тут же укрывали проникших к ним «нелегалов», и выдавали их за своих. Так в 17-18 веках при турецком правлении, перебравшиеся в Палестину ашкеназы вынуждены были носить сефардские полосатые халаты, чтобы их не выявили местные власти. С тех пор эту одежду кроме музея вы можете увидеть только в ашкеназских ультрарелигиозных кварталах, где традиция не меняется веками, в то время как сефарды от этого времени сохранили только одежду главных раввинов – представителей общины перед властями турецкого султана. Например, рав Овадья Йосеф до сих пор носит платье и тюрбан сходные с теми, которые носили чиновники среднего звена при дворе турецкого султана.

Единственное, что не предпринималось из  исторического опыта проникновения в Палестину – это ночные высадки с моря. Слишком опасно, да и флот не могли привлечь в полном объеме к участию в Эксперименте – кто-то же должен был остаться взаправду охранять границы страны.

К концу этапа «осада» цифры такой «нелегальной алии» были вполне сравнимы с  историческими. Если в 1882-1903 годах первая алия, составившая 25 тысяч человек, практически удвоила еврейское население Эрец Исраэль, а вторая алия, продолжавшаяся до Первой Мировой войны более чем утроила его, доведя до 85 тысяч, то в ходе Эксперимента на каждого из 8-9 тысяч жителей Гуш-Катифа и Гуш-Эреза (северные поселки сектора Газы) приходилось примерно подва «просоченца» из «нелегальной алии».  Большую часть из них составляли подростки и молодые люди, для которых собственно и был предназначен этот образовательный Эксперимент, но и многие взрослые взяли отпуск на работе, чтобы участвовать в нем. В Гуш Катифе оказались даже некоторое количество иностранных граждан, таких как ищущие приключений американские евреи, хабадники или члены организации «Христиане за Израиль». Надо ли упоминать, что в Эксперименте, как и в реальной истории, немалую часть «просоченцев» составляли евреи - уроженцы России?

К началу второго этапа все школы, детсады и другие общественные здания поселков Гуш Катифа были битком набиты нелегальными переселенцами. Пожилым людям это могло напомнить эвакопункты времен Второй мировой войны, только почище и посытнее. Палатки стояли на берегу моря, в спортзалах и внутри недостроенных домов. В школах классы делились занавеской на жилье для 2-х – 3-х семей, одиночки спали вповалку в общем зале. Атмосфера скученности, согнанности со своих постоянных мест, дух временного общинного существования перед окончательным разрушением были воссозданы очень точно. Масса людей, не знающих чем заняться, постоянно находилась в напряжении и выходила на улицы ловить хоть какую-то информацию или обмениваться слухами. После ввода в Неве Дкалим армии, появилось что-то вроде  комендантского часа, после которого армейский патруль хватал людей прямо на улицах.

Местные власти посредничали между жителями «гетто» и армией и, с одной стороны, подавали жителям надежду, а с другой – выполняли все требования военных комендантов. Двухтысячелетнее галутное: «Главное – не раздражать их, ведь они нас намного сильнее» - звучало во всех вариантах, от откровенно христианского «подставим другую щеку, но не поднимем даже голоса на наших братьев-солдат», до мессианского - «будем смиренно молиться и Всевышний явит нам чудо!»

В различных поселках проигрывались самые разные сценарии. Где-то до самого конца верили в рациональность проводимой армией операции и доказывали солдатам свою полезность, объясняли, что жители «гетто» не враги, а трудолюбивые и законопослушные граждане государства, что они могут быть полезны режиму и согласны на любое ужесточение условий существования, даже на переселение, лишь бы не было «окончательного решения» о распылении общины. При этом все беспорядки и ответственность за хаос приписывалась приезжим «нелегалам» (так и евреи, уроженцы Германии, считали «остюде», приехавших из восточной Европы, ответственными за рост антисемитизма).

В других местах пламенные проповедники, напоминающие пророков времен разрушения Храма, твердили о собственной вине жертв готовящегося насилия, потому что те не поднялись до высот настоящей «ахават исраэль» - любви к народу Израиля и ко Всевышнему. В синагогах сотни ангельского вида молодых девушек под руководством благообразных раввинов истово молились об отмене «приговора свыше». Глядя на это эмоциональное зрелище легко было себе представить, что вот-вот здание охватит  пламя  от факелов крестоносцев, но никто и не помыслит избежать уготованной ему смертной участи, ведь альтернатива попасть в рабство еще страшнее. 

В местах, где преобладало взрослое население, можно было воочию наблюдать то, что Набоков воплотил в образе «танец с палачом». Лидеры поселенцев - седобородые раввины (являющиеся зачастую так же и офицерами запаса) обнимались с действующими офицерами в кипах, пришедшими их выселять. Этот стокгольмский синдром свойственен, конечно, не только евреям, знавшим на протяжении  собственной истории многих еврейских палачей, от эллинизаторов до Евсекции.  Сходный феномен наблюдался у всех народов, например, в российской истории у декабристов и царских держиморд, а затем у опальных коммунистов и их сталинских следователей.

Организаторы Эксперимента решили из гуманных соображений пренебречь такими историческими подробностями как голод и эпидемии – спутники любого осажденного гетто. Да на это и не хватило бы времени – такая концентрация сил для Эксперимента была возможна на срок не более одной-двух недель.  Зато и мысль о сопротивлении, которое могло бы затянуть Эксперимент, тщательно изгонялась самим руководством поселенцев.

В то время как жители выселяемых поселков изображали гонимое меньшинство, вся остальная страна так же принимала активное участие в Эксперименте. Наблюдая за изгоняемой зоной по телевизору, население демонстрировало весь спектр возможных реакций. Главной из них, как и в любой ситуации в любые времена, было безразличие. В телевизоре мелькали возмущенные парламентарии, массовые демонстрации, плачущие женщины и дети – обыватель старался отмахнуться от всех этих новостей.  «Ну что вы так серьезно к этому относитесь», - говорили сторонники власти, - «ведь их же не расстреливать будут! Ну, переселят куда-нибудь за государственный счет, я сам сколько раз менял квартиру». Помнится именно так объясняли свое спокойствие добропорядочные немецкие бюргеры: «Мы думали, что евреев переселяют куда-то в колонии на восток». Так же как психологи Франкфуртской школы в своих послевоенных исследованиях обнаружили, что психология американского обывателя мало чем отличается от психологии обывателя нацистской Германии, так и гордые сабры-израильтяне обнаружили полную неспособность соответствовать своим же высоким стандартам. Они проявляли полное непонимание ситуации, пассивность, конформизм, и оказались ничем не лучше тех галутных евреев, которым они кричали «мыло» в знак презрения к тому, как легко те дали нацистам переработать себя в этот продукт. Обыватель устал от Эксперимента уже в самом начале, он ворчал, что ему «надоело слушать все время про политику», что уж если власть решила провести этот проект, то жестоко с ее стороны информировать его, обывателя, обо всех неприятных подробностях. Когда обывателю становилось невмоготу, он успокаивал себя словами: «У нас же демократическое государство – у нас зря не сажают. В конце концов, это законное решение законно избранного правительства. Необходимо завершить его побыстрее и забыть об этом».

Элита, как всегда, оказалась ничем не лучше среднего обывателя. Профессора университетов ничтоже сумняшеся объясняли с кафедр, что государство имеет право для общей пользы нарушать элементарные права целой группы населения; что нельзя назвать этнической чисткой переселение граждан внутрь их собственного государства; что нарушение предвыборных обещаний – это постоянная практика всех демократических стран, и что избранный лидер олицетворяет истинную волю народа, даже если в какой-то момент большинство народа так не считает.

Параллельно с этим судьи (особенно в Верховном суде) придумывали очень остроумные причины, чтобы отклонить апелляции против выселения и в защиту элементарных прав выселяемых. Политические комментаторы объясняли, что массовые демонстрации и призывы к совести солдат и полицейских – это грубое нарушение демократических норм. Да и сами военные достаточно редко в явном виде отказывались выполнять приказ  и исправно принимали участие в Эксперименте. Несколько сот «отказников» получили относительно небольшие тюремные сроки, но остальных угроза прекращения армейской карьеры, утраты престижного места, чина, зарплаты и пенсии удержала от следования голосу совести.  

Принципиально не интересующиеся светскими делами и не смотрящие телевизор ультраортодоксы тоже невольно приняли участие в Эсперименте. Так же, как и во времена предвоенных предупреждений Жаботинского и Ури Цви Гринберга, они ворчали: «Нечего заниматься глупостями, надо только сидеть и учить Тору. Эта власть и это государство не наши, будем надеяться, что они ограничатся только этой группой населения. Но из-за этого что-то предпринимать, куда-то переезжать! Нет уж, увольте, скоро придет Машиах и все само решится чудесным путем».

С другой стороны, те люди, у которых еще сохранилась капля здравого смысла, сочувствовали выселяемым, даже если сами не попадали в преследуемую категорию «религиозных поселенцев». Но все они были предоставлены сами себе и не находили применения для своей энергии.  Наиболее активные из них посещали организованные Советом поселений абсолютно бесполезные демонстрации. Другие, ищущие более действенных и нетривиальных решений, довольно скоро оказались за решеткой. Арестом наказывалось любое неподчинение властям, даже создание неподцензурного интернет-сайта с призывом к гражданскому сопротивлению. На время были отброшены все ограничения судебно-процессуального порядка: дети, женщины, инвалиды - все без суда и следствия помещались в благоустроенные камеры тюрьмы Маасиягу.  

Чтобы полнее воссоздать атмосферу тоталитарных режимов 20 века премьер-министр, изображающий тирана, дал распоряжение силовым структурам арестовывать даже не за дела, а за намерение. Как когда-то конфисковывались радиоприемники и пишущие машинки, так сейчас изымали компьютеры и сотовые телефоны у организаторов демонстраций. В то же время СМИ по своей инициативе на все лады прославляли мудрость премьера, а сообщения о демонстрациях и арестах появлялись в газетах все реже и реже и все меньше беспокоили читателей. Гражданское общество и глазом не успело моргнуть как превратилось в равнодушных и испуганных одиночек.

К началу третьего этапа – «погром» - премьер становился все мрачнее и мрачнее. «Я конечно позаботился о том, чтобы подавить сопротивление своему плану, а так же о том, чтобы не было производственных аварий и что бы кто-то  по глупости не схватился за оружие. Да и не такие это люди – поселенцы, чтобы направлять его против своих братьев-евреев! Я опасался, что народ не даст мне довести сценарий до конца, но неужели же не будет вообще никакого сопротивления? Неужели вся страна выполнит эту прихоть тирана добровольно?»

«Народ у нас хороший и сознательный, грех жаловаться», - отвечал премьеру лидер бывшей оппозиции, а ныне его заместитель в правительстве Национального Единства. – «Всему виной, господин премьер-министр,  ваш громадный авторитет и ваши прошлые боевые заслуги. Вот если бы я вздумал проводить такую программу…». В этом месте он благоразумно умолк.

Третий этап прошел на редкость организованно и спокойно. Государство не пожалело на этот хеппенинг ни денег, ни сил. Все резервисты были призваны для несения военной службы, полиция срочно увеличила свой состав. Для создания соответствующей атмосферы участвующих в эксперименте полицейских одели в черную форму, напоминавшую форму СС. От задуманной первоначально формы римских легионеров пришлось отказаться – такого количества лат и шлемов не успели бы изготовить все театральные мастерские Израиля.

Те из солдат, у кого были слабые нервы, немного поплакали вытаскивая евреев из домов, но в основном поселенцы выходили сами и, хоть и переживали, но организованно садились в автобусы. Только в двух-трех местах молодежь предприняла меры, чтобы если не сорвать, то хотя бы затруднить изгнание. Поскольку происходящее было не настоящей войной, а представлением, то в ход со стороны «повстанцев» шли горящие покрышки и баночки с краской, а со стороны армии водометы и клетки. Но это, по крайней мере, обеспечило ту часть программы, которая относилась к слову «героизм» в названии «Музей Катастрофы и Героизма европейского еврейства».

Изгнанники были размещены в тесноте в караванах, ангарах и временно снятых гостиничных номерах. Кроме двух-трех угроз совершить самоубийство и нескольких случаев депрессии никаких других серьезных побочных эффектов не наблюдалось. Правда, случилось самосожжение протеста одной русской репатриантки, но оно, по-видимому, было вызвано тяжелыми условиями абсорбции. Эти «русские» все воспринимают слишком всерьез…

Когда все закончилось, организаторы были явно разочарованы тем, что общество так легко приняло все условия игры, даже не заметив какой громадный пласт исторического опыта за ним скрывается. Единственное, что отмечало большинство изгнанников – это тяжесть последних часов напряженного ожидания стука в дверь. (Вся советская диссидентская проза полна такими переживаниями).

Итак, после успешного окончания Эксперимента мнения его организаторов разделились. Некоторые предлагали громогласно объявить обществу, что представление окончено и поселенцы, получив компенсацию за моральный ущерб, могут возвращаться в свои дома. Другие настаивали на продолжении Эксперимента до конца, вплоть до разрушения домов и синагог, опасаясь, что иначе общество слишком быстро забудет преподанный урок. Спор разрешил премьер-министр: «Я не удовлетворен поведением наших граждан – они ничему не научились! Они даже готовы переизбрать меня на следующий срок. Поэтому я предлагаю незамедлительно продолжить Эксперимент в других городах и поселениях Самарии, нерелигиозных и с большим количеством изгоняемых. Если даже это не заставит их сменить власть – то я сам в знак протеста подам в отставку!». Перечить премьер-министру и генералу никто не захотел. А чуть позже, когда с ним случилось несчастье, никто из немногочисленных посвященных не захотел брать на себя ответственность и открывать истинную цель его эксперимента …

"Вести", 30.08.2007