Елена Цвелик | От Нерчинска до Сиона
А.С.Пушкин, Езерский
В семидесятые годы прошлого века Виль Липатов был одним из самых популярных советских писателей. Его произведения печатались огромными тиражами и неоднократно экранизировались (кто не помнит детектива Анискина?). Оценку творчества Липатова оставим литературным критикам, а вот семейная история писателя – тема, практически не исследованная, окруженная легендами, наслоениями и вымыслом.
Википедия, представляет ее так: ”Дед – потомок польских евреев, высланных в Сибирь после восстания в 1864 году. Он владел пароходством, женился на бурятке. От нее Липатов и унаследовал восточную внешность. Позже дед купил землю в Палестине, а когда началась Первая мировая война, отправил туда своих детей, в том числе и мать Липатова. Во время революции она вернулась домой к отцу”. Этот нарратив подхватывает Радио ”Свобода”: ”Среди сосланных в Забайкалье в 1864 году оказался прадед будущего писателя, от которого сохранилась только фамилия: Садович. Известно, что его сын, Иосиф, 1875 года рождения, женился на монголке (или бурятке) и купил пароход, ходивший по Селенге и Амуру. Это предприятие приносило столько прибыли, что в начале ХХ века семья обзавелась участком земли в Палестине. С Дальнего Востока на Ближний Восток Садовичи ездили как на дачу. Мать писателя, Сарра Иосифовна провела в Палестине несколько детских лет, но после Февральской революции 1917 года отец зачем-то решил вернуть её в Россию.”
Красочными деталями семейной легенды расцвечен и рассказ Татьяны Липатовой, дочери писателя: ”Рафаил Иосифович Садович (видимо выкрест), дослужился до офицерского звания в царской армии, но, дав пощечину вышестоящему чину, был сослан в Сибирь. Впал с нищету, опомнился, раскаялся и вернулся к Торе. Походя женился, родили кучу детей, среди которых старший Йосиф, мой прадед. Левит по праву рождения, работал старателем с пятнадцати лет на золотых приисках. Накопил потихоньку деньжат и купил крохотный кусочек земли с золотой жилой того же размера. Внезапно разбогатев, женился. Первенец умер в младенчестве, следующей была бабушка Сарра. Потом Хана, Бэла и сын Зелик. Да, чтобы не забыть: Рафаил так и не дожил до богатства старшего сына, так и умер на газете, расстеленной на полу, с Торой под головой…” Не забывает Татьяна упомянуть и о парижской бонбоньерке с золотыми монетами, которую бабушка бросила в реку Нерчу, испугавшись за сына.
А что же было на самом деле?
Отец Рафаила Иосиф Садович (1798–1858), осужденный за пощечину жандарму, попал в Сибирь на каторгу и вечное поселение в 1833 году. Родом он был из Минской губернии Северо-Западного края, и, хотя имел хорошее еврейское образование, раввином так и не стал. В Нерчинскe, после отбытия каторжного срока, Иосиф женился на юной Фриде Островской, там же в 1839 году родился их первенец Рафаил, которого в возрасте одного года родители увезли с собой в Верхнеудинск (ныне Улан-Удэ). Такова версия семейной истории потомков старшей дочери Рафаила Фанни Садович, эмигрировавшей в Америку, и изложенная ее американской внучкой Лорой Чемберлин-Леви в семейной саге ”Сибирская Одиссея”. Это весьма правдоподобно, поскольку архивы подтверждают, что Иосиф и его семья проживали в середине XIX века в селе Куналейском Верхнеудинского округа. В 1852 году Рафаил был зачислен в кантонисты Иркутского полубатальона, а в 1856 году уволен по Высочайшему Манифесту, после чего поселился в селении Олов Успенской волости Читинского округа. Согласно семейному преданию, изложенному российским правнуком Рафаила Марком Садовичем, в кантонисты он был выкраден мальчишкой, а мать ходила повидать сына из Куналейского в Иркутск пешком… Какой волей, рожденной горем разлуки с сыном, должна была обладать Фрида, пустившись в дальний неизведанный путь (около 500 верст) на свидание более, чем сомнительное? И было ли оно? Будем надеяться, что было.
Эта же легенда нашла отражение в нарративе американских потомков Рафаила, который изобилует деталями о возвращении Фриды с младшими детьми к ее родителям в Нерчинск. Считается, что она вернулась, поскольку не могла простить мужу ”продажу” сына в кантонисты, что, все же, является некоторым художественным преувеличением, поскольку дети сосланных в Сибирь евреев заранее включались в списки призывников, и, когда подходил их черед, призывались. Возможно, находясь в Иркутском полубатальоне, Рафаил принял крещение, чтобы выжить (о том, что он стал выкрестом, упоминают как его российские, так и американские потомки), но после увольнения вернулся к вере отцов. К счастью, судьба была к нему благосклонна, оставив его живым и здоровым.
В 1857 году Рафаил Садович переехал в Старосолончаково, а в 1861 году поселился в селе Шилкинское (Шилкинский завод). С 1890 года власти выселяли его оттуда, поскольку евреям больше не разрешалось жить в полосе, расположенной менее, чем в 100 верстах от границы, и зимой 1892 года Рафаил переехал в Нерчинск, купеческую столицу Забайкалья. Если в 1836 году в Нерчинске жил всего один еврей, то в 1894 году в городе проживало 296 евреев, а в 1897 году – 501. Быстрый рост еврейской общины Нерчинска объяснялся выселением евреев из пограничных районов, а позднее строительством Амурской железной дороги. Рафаил Садович сколотил первоначальный капитал, занимаясь золотодобычей и, выбрав необходимые торговые свидетельства, имел теперь статус Нерчинского второй гильдии купца, снабжая прииски снаряжением и провизией.
Рафаил Садович был глубоко верующим человеком, знатоком Талмуда и избирался старостой нерчинской синагоги. Разделяя идеи сионизма, который был для него воплощением мечты о спасении и возрождении еврейского народа, и будучи представителем Палестинского Комитета в Нерчинске, он отправлял в ”Керен ха-Эмет” пожертвования, собранные у местных евреев на покупку земель в Эрец Исраэль; в 1908 году имя Рафаила Садовича появилось в петербургском журнале ”Рассвет”, еженедельном органе российских сионистов. Уже отойдя от дел и находясь в довольно преклонном возрасте, Рафаил Иосифович продолжал заниматься благотворительностью в нерчинском ”Обществе попечения о бедных”. Он прожил в Забайкалье всю жизнь и умер правоверным евреем, найдя в последние годы жизни утешение в мудрости предков, сосредоточенной в священных книгах. Рафаил Иосифович был женат на Зисель Островской и имел пятерых детей: Абрама, Иосифа, Евсея, Фанни (Фейгу) и Сарру; все они родились в Шилкинском.
У Авраама Рафаиловича и его жены Хаи Яковлевны было трое детей: Соломон, Любовь и Хананий. Все они родились в Нерчинске, но со временем уехали оттуда: Соломон и Люба жили в Иркутске, Хананий учился в Томске. Судьба детей Авраама сложилась трагически: Соломон (1905–1941) скончался во время приступа диабета, а Люба (1911–1938), помощница заведующего иркутской аптекой, и Хананий (1914–1938), студент Томского Индустриального института, были репрессированы и расстреляны в годы Большого Террора.
Неизвестно, как сложилась судьба Хаи Яковлевны и Авраама Рафаиловича, однако сохранился семейный альбом Садовичей, принадлежавший Хае Яковлевне, где его обладательница бережно хранила фотографии родных. У Рафаила Иосифовича Садовича, свекра Хаи Яковлевны, был младший брат Лев, державший винную торговлю в Сретенске. Сыновья Льва Иосифовича, Хаим и Иосиф, жили в Иркутске; к их потомкам после смерти Хаи Яковлевны и попал ее бесценный альбом.
Альбом семьи Садович. Фото из коллекции Нерчинского краеведческого музея.
Со временем иркутские родственники уехали в Израиль, и альбом Хаи Садович перекочевал к букинистам. Нерчинский краеведческий музей его выкупил и связался с правнуком Рафаила Марком Садовичем; в результате их совместных исследований вышла в свет автобиографическая сага Марка ”Иркутский альбом”.
Средний сын Рафаила Иосиф Садович был успешным забайкальским купцом – скотопромышленником. Начиная с 1905 года, он перегонял до 1000 голов скота ежегодно из Ургинского района Монголии в Иркутск, Читу, Сретенск и Приморье. Скупкой скота Иосиф занимался в Ван Курене, владениях князя Хан-Да-Вана, откуда скот направлялся прямо в Ургу (ныне Улан-Батор), проходя путь в 15–18 дней. В Урге скот формировался в более крупные партии в 150–200 голов и перегонялся в Нерчинск, Сретенск, Зейский Склад и в Читу. В Зее мясной торговлей занимались С.Н. Елтышев, И.А.Опарин и Е.Р. Садович, то есть Евсей, младший брат Иосифа.
Иосиф Садович также брал подряды по Военному и Инженерному ведомству и владел товарно-пассажирским пароходом ”Отважный”, ходившим по Шилке. По воспоминаниям современников, он был достойным человеком – строгим и гордым, держался всегда независимо, не давая и малейшего повода для панибратства или снисходительности. Ни перед кем не унижался. Его уважали и русские, и евреи, и буряты. Семейное предание гласит, что Иосифа Садовича даже избирали в городе третейским судьей.
1. слева – Иосиф Рафаилович Садович. Фото из архива Татьяны Липатовой. 2. справа – Студент гимназии ”Герцлия” Ашер Зелик Садович (Ганани). На обороте фотографии надпись: ”Дорогим папе и маме от их любящего сына Садовича Зелика. 20 ноября 1913 года, Тэль-Авив’’. Фото из книги ”Иркутский альбом”.
Жена его Елизавета Яковлевна, урожденная Этта Хаймович, рано потеряла отца, которого убили бандиты (”свои же евреи”, как писал ее внук Александр), и осталась сиротой. У Этты с Иосифом было четверо детей: Ашер Зелик (1899–1967), Хана (1904–1965), Сара (1906–1970) и Бэла (1909–1928). Этта была хороша собой и любила поблистать в городском Общественном собрании, куда одевала свои лучшие украшения. При этом она вела дом, в хозяйстве хорошо смыслила и была рачительной, а ее практичность и предприимчивость унаследовала средняя дочь Сарра, ”маленькая хозяйка”, мать писателя Виля Липатова. Его дочь Таня вспоминала рассказы бабушки Сарры о том, как ”из Парижа привозили огромные зеркала и всякое прочее. А по осени подъезжали бесконечные телеги с курами, гусями, тушками телят и баранов – зимние запасы отправлялись в ледники, глубокие подвалы неподалеку от дома. Даже флаконы духов для матери Этты Садович, бурятки иудейского исповедания.” Стоп: здесь мы сталкиваемся с легендой о бабушке-бурятке, столь необходимой писателю-деревенщику Липатову для сокрытия явного компромата в его биографии. Одним росчерком пера он превратил свою бабушку Этту в бурятку, очевидно крепко подзабыв, что в похозяйственной книге села Короткина, где он проживал с мамой и бабушкой в 1941 году, они все, включая Виля Владимировича, были записаны евреями. Ни один из сыновей Ашера Садовича не упоминает о том, что его бабушка была буряткой. К тому же Садовичи – коэны, и Иосиф не мог жениться на гиерет (женщине другой веры, принявшей иудаизм). В архиве Татьяны Липатовой хранилась фотография брата Этты Яковлевны Зелика Хаймовича, в честь которого та назвала своего первенца Ашера: Зелик на идиш – киннуй ивритского имени Ашер. Но нет уже Татьяны Липатовой, и где ее архив… А бурятские корни писатель действительно имел, но только со стороны своего отца, партийного журналиста Владимира Липатова.
Ашера Зелика Садовича, студента IV класса Нерчинского реального училища, в 1912 году похитили неизвестные, требуя за него выкуп в 30 тысяч рублей, но полиции удалось арестовать злоумышленников и вернуть мальчика родителям. После этого Иосиф и Этта, опасаясь за безопасность сына, решили отправить его учиться в Палестину, в гимназию ”Герцлия”, столь популярную среди евреев галута. Эта знаменитая тель-авивская гимназия была открыта в 1905 году, за четыре года до создания самого города. В ”Герцлии” учились дети по методикам гимназий Европы и Америки, и она стала первым в мире учебным заведениям, где преподавание велось на иврите. Впервые в истории ТАНАХ преподавали как литературный исторический текст в соответствии со светскими взглядами основателей гимназии. В учебный план были включены экскурсии и полевая исследовательская работа. Традицией стала ежегодная поездка к могилам Маккавеев в дни празднования Хануки. Впечатлительный, энергичный и пылкий мальчик оказался вполне жизнестойким и быстро освоился в новой обстановке, тем более что отец оплачивал его пансион и обучение. Однако после начала первой Первой мировой войны прервалась связь с Россией, и, как следствие, прекратились переводы от отца. Чтобы выжить, Ашеру пришлось подрабатывать сторожем на винограднике, тем не менее, гимназию он закончил. Хотя в списке выпускников Ашер значился как Садович, его фамилию на иврит переводили как Ганани (”Садовый”), и она так за ним и закрепилась.
Еще не закончилась Первая мировая война, a Ашер вместе со своими товарищами, выпускниками ”Герцлии”, записался волонтером в ”Еврейский Легион”. Вот что писал о солдатах Легиона Владимир Жаботинский: ”Смелость их была того калибра, какому научил нас Тель-Хай, где стояло пятьдесят человек против тысячи… Притом, в значительной части, молодежь высококультурная, с рыцарскими понятиями о чести, товариществе, долге. Многие из них знали страну, как свою ладонь: многие говорили по-арабски, как арабы; некоторые хорошо знали по-турецки; добрая половина умела обращаться с конем и с ружьем. Обучали их в Египте, в местности Телль-эль-Кебир.
Внутренняя жизнь их была очень богата: другого такого интеллигентного батальона, вероятно, во всей армии не было. У них была библиотека тысяч в пять томов – совершенно, кажется, беспримерная вещь для новорожденного и притом временного лагеря… В 1919 году в Палестине было 5000 еврейских солдат, арабы их видели на каждом шагу – и год прошел спокойно. А к весне 1920 года почти весь легион был демобилизован, от 5000 солдат осталось всего четыреста – и тогда в Тель-Хай убили Трумпельдора с восемью товарищами, а в Иерусалиме разыгралась кровавая Пасха.”
После демобилизации Ашер вел вольную жизнь, полную романтических приключений. Он держал своих коней, был настоящим атлетом и лихим наездником, а смелости в сочетании с пылкостью у него было не отнять.
Ашер Садович (справа) с товарищем. Палестина. Фото из книги ”Иркутский альбом”.
В Яффо Ашера был дом с участком земли, купленный отцом на случай переезда семьи в Палестину, но дела его шли ни шатко, ни валко. На крупные проекты денег не хватало, а заниматься мелким бизнесом Ашеру не очень хотелось. В начале двадцатых в гости приехали сестры Хана и Сарра. Младшая, Сарра, была счастлива: она с удовольствием делала работу по дому, бегала на рынок, схватывая на лету слова на иврите и арабском, и радовалась жизни, а старшая, Хана, скучала, капризничала и тянула младшую домой. Сохраняя дружеские отношения с соседями-арабами, Ашер в то же время понимал, что британцы начинают отказываться от обещаний, данных евреям в рамках Декларации Бальфура, и перспектив для него в Палестине не так много.
В России ситуация тоже изменилась: после большевистского переворота Иосиф Садович потерял почти все свои капиталы. Когда Забайкалье оказалось под властью атамана Семенова, условия для развития бизнеса были уже не столь благоприятны, как при старом режиме. Многие состоятельные люди покинули Нерчинск и переехали в Харбин, труднее стало с кредитами. Забайкалье терроризировали банды барона Унгерна, от которых пострадала и семья Садович: их обоз на пути из Монголии в Нерчинск был полностью разграблен. Помимо банд Унгерна активизировались хунхузы, которые часто нападали на купеческие караваны. Доходы Иосифа падали и уже не позволяли содержать детей в Палестине.
Хане, Сарре и Ашеру пришлось вернуться. Согласно семейному преданию, они втроем добрались до Шанхая, где расстались. Девочки отправились домой к родителям, а Ашер задержался в Китае и… пропал на пару лет. Известно, что осенью 1925 года в харбинской ”Еврейской жизни” появилось объявление о его розыске, помещенное родственниками из Нью-Йорка; очевидно, это сделала по просьбе родителей Ашера тетя Фанни, недавно обосновавшаяся в Америке. Что было дальше, история умалчивает, но однажды, когда Ашер катил на рикше по центральной улице Харбина, он увидел вывеску на иврите. Это был банк, где молодому человеку, узнав имя его отца, открыли кредит; на эти деньги он недурно провел время, оценив местную кухню, и через Маньчжурию решил добираться домой. Нелегальный переход границы был для него единственной возможностью соединиться с семьей, оставшихся денег с трудом хватило, чтобы добраться до Нерчинска: контрабандистам, с которыми Ашер переходил границу, пришлось уплатить прилично.
Сейчас самое время вспомнить о дяде Ашера Евсее Садовиче, которого хорошо знали харбинские евреи, поскольку именно с ними он вел бизнес в Маньчжурии в последние годы. Не исключено, что местным банкирам было известно и имя его брата Иосифа, хотя тот последние двадцать лет вел дела в Монголии, за тысячи верст от Харбина, а Евсей занимался золотодобычей в Приамурье: в Зейском горном округе ему принадлежали Константиновский и Хайзахарахский прииски.
Евсей (1875–1931) был фигурой в некотором роде выдающейся. Вот что пишет о нем Марк Садович: ”Что касается личности Евсея, то о нем часто вспоминал мой отец. По словам отца (он говорил о нем с легким восхищением) Евсей был гуляка праздный, любил и мог хорошо выпить, предпочитая русские компании, в которых он чувствовал себя, как рыба в воде. Человек он был легкий, общительный. Тем более ужасна его трагическая кончина в застенках ГПУ.”
Из Книги Памяти жертв политических репрессий Забайкалья:
Садович Евсей Рафаилович: родился в 1879 году, село Шилкинский Завод Нерчинского уезда Забайкальской обл., русский, житель г. Нерчинск Нерчинского р-на ВСК. Без определенных занятий. Арестован 12 января 1931 г. Приговорён 15 февраля 1931 г. Тройкой ПП ОГПУ По ВСК По ст. 58-10 УК РСФСР к ВМН. Сведений об исполнении приговора не имеется. Реабилитирован 20 июля 1989 г. прокуратурой Читинской обл. Жена Этта Яковлевна – 55.
Марк Ашерович продолжает: ”Евсей был верен себе, когда изменил свою не очень популярную национальную принадлежность на русскую, и приписав себе в жены мою бабушку, жену его брата.” Впрочем, в Памятной книжке Амурской области за 1916 год член Совета Съезда золотопромышленников Зейского Горного Округа Евсей Садович был записан как Евсевiй, вполне в рамках русской православной традиции. Но с кем не случается? При этом он щедро жертвовал деньги в Палестинский фонд и оставался членом Комитета Зейского Благотворительного Общества.
Как человек светский, Евсей Рафаилович любил быть в центре внимания: местные журналисты называли его хозяином Зейского общественного собрания, где он так любил выступать. В ”Голосе тайги” за ноябрь 1913 года сообщалось, что после того, как состоялось торжественное освящение заново отстроенного пожарного депо, ”присутствующим представителям местной администрации был предложен завтрак, во время которого были произнесены тосты и приличные случаю речи. После краткого доклада Е. Р. Садовича об экономическом состоянии общества председатель его П. И. Ремнев провозгласил тост за Государя. Оркестр под несмолкаемые крики ура три раза сыграл гимн. Фон-Адеркас предложил поднять бокал за Августейшую Покровительницу общества. Опять продолжительное ура и ”Славься».”
Евсей Садович с неизвестной дамой. На обороте фото надпись: ”Дорогим папе и маме от их детей Евсея и … далее неразборчиво. Фотография из книги ”Иркутский альбом”.
После свертывания НЭПа Евсей вернулся в Нерчинск. Официально он нигде не работал и старался не привлекать к себе внимания. Однако кто-то узнал его и донес в органы; 12 января 1931 года Евсея арестовали, а через месяц расстреляли. В Нерчинске, в доме Иосифа, жили в то время Сарра с маленьким сыном Вилем и Ашер с женой Верой. Вера Пуляевская была подругой и соученицей его младшей сестры, трагически погибшей под колесами грузовика. Ашер очень любил своего отца, помогал ему во всех делах и полностью разделял его крупные предприятия; во времена НЭПа их обозы перевозили продукты на Алданские прииски. Из воспоминаний Марка Садовича: ”…в обозах шли монгольские верблюды и лихая тройка, которая использовалась на подъемах, где некованые верблюды скользили. Ашер по поручению деда сопровождал обозы и стойко переносил тяготы дальнего пути по Якутии. Он вспоминал поразившие его голубые, усыпанные спелой голубикой бесконечные мари Якутии и надоевшие замороженные, заготовленные заранее пельмени, которые они варили в пути на кострах.”
Хотя при НЭПе Иосифу с Ашером удавалось проводить удачные торговые операции, налоговый прессинг не дал им возможности разбогатеть. В результате свертывания НЭПа они были разорены и едва сводили концы с концами; пришлось продать дом и переехать в съемное жилье.
Евсея Садовича арестовали в разгаре кампании, печально известной под названием ”золотуха” или ”золотая лихорадка”. Это был новый этап экспроприаций, который проводила советская власть в связи с трудностями индустриализации и коллективизации. Несмотря на массовые конфискации периода военного коммунизма, у людей оставались сбережения, чаще всего в царских монетах, добраться до которых чекисты считали своим долгом. Вызывали бывших нэпманов и требовали сдать все ценности: тех, кто отказывался‚ отправляли в тюрьму‚ лишали сна, подвергали долгим изнурительным допросам – и евреи не избежали общей участи.
Евсей, как бывший золотопромышленник, представлял для чекистов особый интерес. Возможно, после ареста он не отдал им все, за что и получил расстрельную статью. Очевидно, Ашер был посвящен в дела Евсея, и ему удалось спасти часть ценностей, которые тот хранил в тайнике, и привезти их домой, но за ним уже наблюдали. Через несколько дней на базаре к Ашеру подошел оперуполномоченный ГПУ и сказал сдержанно-вежливо: ”Ну, как Клондайкские дела, прошли успешно?”, и он понял, надо исчезнуть. Евсей говорил Ашеру, что в Приамурье есть станция ”Тихонькая”, этакое комариное болото, где когда-то скрывались беглые каторжники, и где, в случае чего, можно затеряться. Так он и сделал. Когда за ним пришли, Ашер был уже далеко. Многие евреи, лишенные имущества, работы и какой бы то ни было социальной помощи, ехали тогда на Дальний Восток, надеясь упорным трудом восстановить нормальный социальный статус; начинался знаменитый ”Биробиджанский проект’’. По приезде в Тихонькую Ашеру предложили поработать скотником, и он согласился, но грамотные люди требовались везде, и через некоторое время его взяли счетоводом в трест ”Дортранс”.
Не один год пришлось скрываться Ашеру от органов безопасности, кочуя по медвежьим углам Дальнего Востока и Сибири, и везде, как декабристка, за ним следовала его верная жена Вера Пуляевская. На Дальний Восток отправилась с маленьким сыном и сестра Ашера Сарра, которая нашла работу в Бирокане. Через некоторое время к ним приехали и Иосиф с Эттой. Гибель дочери Бэлы была трагической случайностью, но не прибавила никому из родных оптимизма, а разгон НЭПа окончательно доконал Иосифа. Из воспоминаний Марка Садовича: ”Иосиф Рафаилович Садович, мой дед по отцу, как и Лаврентий Александрович Пуляевский – мой дед по матери, был выдающейся личностью. Оба выходцы из простой среды: один из крестьянской, другой из кантонистов, они проявили те самые таланты ученого и делового человека, которые позволило им развить их время. Поразительно, но советское время удушило одного и уничтожило другого”.
Иосиф Рафаилович умер в Бирокане; его вдова Этта Яковлевна переехала после смерти мужа к дочери Сарре, у которой прожила до глубокой старости. Сарра Иосифовна пыталась найти работу в Новосибирске, но безуспешно; ее отправили в село Короткино Колпашевского района Новосибирской (ныне Томской) области преподавать в начальных классах. В 1941 году ее перевели в село Тогур на должность завуча начальной школы. И Короткино, и Тогур находились в Нарымском крае, одной из крупнейших зон Гулага, и учениками Сарры Иосифовны были дети спецпереселенцев.
Вспоминает Марк Садович: ”Сарра Иосифовна была, безусловно, талантливым человеком. За что бы она ни бралась: за ремонт школы, за проверку тетрадей, за проведение педсоветов, за пришкольный сад, за свое хозяйство – все получалось хорошо, с умом и блеском. Все практические дела обязательно доводились до конца, книги прочитывались от первой до последней страницы и подвергались глубокой оценке, тесто ставилось и прекрасно поднималось к утру, праздничные пельмени были невозможно вкусны… Компенсацией талантов Сарры Иосифовны был ее неровный, слишком пылкий характер, перепады настроения и склонность к неожиданной трагической оценке пустяковой ситуации. Следуя правде, отметим, что и в поступках она могла быть несправедливой и пристрастной. Она была из тех талантов, которых можно и нужно любить прощая.”
Ашер работал бухгалтером в тех же краях, что и сестра; у них с Верой подрастали два сына, Александр и Марк. Семье приходилось выживать в тяжелейших условиях, порой на грани нищеты. Во время войны Ашера призвали в армию, и он служил в кавалерийском эскадроне, по возвращении – снова скитания; отказ от сотрудничества с органами и, в который раз, счастливое избавление от ареста.
С легкой усмешкой смотрел Ашер на правоверных сталинистов, горевавших о смерти вождя. Марк на всю жизнь запомнил слова отца: ”Восточный сатрап правил вами, а вам и невдомек”, его иронические оценки советской действительности, любви к бюрократии и, самое главное, патологической бессмысленности советского людоедства. Его любовь к истории, настольную книгу Ключевского, смешные фантазии: ”Хотел бы я на старости жить в юрте, пасти овец, держать лошадей, а по вечерам читать исторические книги.” Он помнил, как в детстве отец пел ему песни на иврите, как рассказывал о южных звездах и палящем жаре пустыни Негев…
Почти перед смертью отвез Ашера в Нерчинск его племянник Виль Липатов. Глубоко постаревший, стоял он у былого отчего дома на берегу реки Нерчи. Возвращаясь к образам юности, к надеждам, которым не суждено было сбыться, Ашер понимал – всё, чему учили в гимназии и о чём мечтали в Эрец Исраэль, здесь, в тайге и снегах, выглядело как мираж. Но внутренний стержень, заложенный в семье, не позволял ожесточиться. Он не жаловался, не спорил, не искал виновных. Просто шёл дальше. Как будто знал, что рано или поздно все вернется на круги своя…
Сарра Садович в начале пятидесятых переехала из Тогура к сыну в Томск, где ухаживала за мамой Эттой и воспитывала любимую внучку Таню. Вспоминает Татьяна Липатова: ”Бабушка Сарра была поклонницей установок Льва Толстого относительно христианства. Каждую Пасху мы встречали испеченными бабушкой куличами и крашеными яйцами. Сколько я ни просила ее сказать хоть одно словечко на родном по крови языке, клялась, что не помнит… Но в Бога верила.” Сарра Иосифовна стала прообразом героини повести Виля Липатова ”Серая мышь”, директора сельской школы Серафимы Матвеевны Садовской; там же упоминалась и бабушка писателя Елизавета Яковлевна. Сарра Садович ненадолго пережила сына и скончалась в 1980 году. Ее похоронили на Кунцевском кладбище в Москве рядом с Липатовым.
Судьба сыновей Ашера сложилась по-разному. Младший, Марк (1938–2024), в молодости строил Братскую ГЭС; потом занимался наукой, защитил докторскую и переехал из Братска в Петербург, но жить предпочитал на даче, окруженный на склоне лет охотничьими собаками, лошадьми и любимыми книгами. Марк Ашерович бывал в Израиле, но не остался, хотя именно в его ”Иркутском Альбоме” присутствует неуловимое дыхание рода – ощущение, что еврейские мир, растянувшийся от Байкала до Яффо, связан не границами, а памятью. Вот как пишет он о встрече сестер Сарры и Ханы которые не виделись почти двадцать лет:
”Тетю Хану и ее дочь Бэлу (которые жили в Чите – примечание автора), я видел, будучи ребенком, примерно в 1946 году. Колесный пароход причалил к пристани на Оби, в Колпашево, куда мы всей семьей во главе с тетей Саррой приехали на такси – грубой телеге, влекомой пожилым школьным мерином. По тем временам выезд почти шикарный. Простой люд хлынул по трапу на берег. Тетя Сарра заметалась по берегу в предельном волнении. Ее темно-карие глаза не просто засверкали, они излучали черные огни. Я никогда до того не видел тетю Хану и Бэлу, но узнал их мгновенно, и как было не узнать! В обычной, провинциальной, бедной серой толпе мелькнули прекрасные бледные лица с теми же, как у тети Сарры, глубокими черными глазами полными огня. Все в этих лицах было другим: и матовая, не тронутая загаром, сияющая особым цветом белая кожа, и волосы блестящие, густые и жгуче черные, и состояние предельного, так ясно видимого волнения. Зачем эти розы среди одуванчиков, как хорошо, что они наши, но как непривычны они, и как страшно за них.”
Старший брат Марка Александр (1935–2023), театральный художник, в девяностые годы уехал в Израиль – туда, где когда-то тринадцатилетний Ашер впервые увидел землю, ставшую для его потомков домом. Вдова Ашера Вера Пуляевская (1909–2007) в весьма преклонном возрасте пошла в ульпан учить иврит. Ни старому Рафаилу, ни Иосифу с Эттой, ни Ашеру и его сестрам, а только ей волею судьбы выпало на склоне лет жить в Святой Земле.
Так завершилось странствие семьи Садович – от Нерчинска до Сиона.
А от бабушки Сарры осталась прекрасная легенда, переданная ее внучкой Татьяной Липатовой. Вот она: ”Иосиф Рафаилович дарил доченьке Сарре к каждому празднику, иудейскому ли, государственному, ее собственному, золотую монету разных времен, стран и народов. Бабушка их складывала в железную коробку из-под конфет, что из Парижа. Коробка была тяжелой, в Палестину не поехала, осталась дома, в Нерчинске.
Иосифу Рафаиловичу, потерявшему в революции все, удалось это золото сохранить. Но отдал бабушке лишь тогда, когда вернулась с сыном, моим папой. И она спрятала золотишко – видимо, бесценное из-за старинных монет – на самый ”черный” день… Но приходили начальники все круче, всех ”бывших” опять начали перетряхивать, и бабушка, опасаясь за сына, решилась расстаться с отцовскими подарками ”от греха подальше”. Едва рассвело, когда она добежала до крутого берега Нерчинки, и, размахнувшись, бросила коробку в быструю речку… И – забыла…Возможно, кто-то нашел. Кто знает, может лежит наше богатство по сей день под толстым слоем песка, ила и времени?’
Быть может! История семьи – драгоценная шкатулка с секретом, только ключ от нее утерян…
Комментариев нет:
Отправить комментарий