Эдуард Тополь | Достоевский на эшафоте. Годовщина
Памяти Эдуарда Кузнецова
Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
Ранним утром 22 декабря 1849 года жители Петербурга были разбужены скрипом карет и клацаньем конских копыт по промороженной мостовой. Это везли на казнь двадцать молодых социалистов-утопистов, мечтавших о превращении России в республику.
Из официального сообщения:
«Пагубные учения, породившие смуты и мятежи во всей западной Европе… отозвались, к сожалению, и в нашем отечестве… Горсть людей, совершенно ничтожных, большею частию молодых и безнравственных, мечтала о возможности попрать священнейшие права религии, закона и собственности…»
«Выглянув в окно, – пишет в мемуарах барон Александр Врангель, – я увидел целую вереницу двуконных возков-карет… по сторонам гарцевали жандармы с саблями наголо…». [Александру Врангелю, будущему другу Достоевского, было тогда 16 лет].
– Заговорщиков на казнь везут, – ответил тот.
«Одевшись наскоро в мундир [курсанта царского Лицея], набросив казенную шинель и надев треуголку, мы взяли извозчика и поехали [на казнь]».
Достоевский и другие приговоренные и свидетели:
«Везли в закрытых каретах, с обледенелыми окнами… И вдруг – плац, Семеновская площадь…»
«Здесь мы были высажены из карет и увидели выстроенный деревянный помост, на несколько ступеней возвышавшийся над землей и окруженный с трех сторон войсками…
«Площадь была покрыта свежевыпавшим снегом… Вдали, на валу стояли толпы народа и смотрели на нас; была тишина, утро зимнего дня…
«Кареты все подъезжали и оттуда один за другим выходили заключенные. Один из них бросился ко мне в объятия… Вдруг наши приветствия были прерваны громким голосом подъехавшего к нам [верхом] генерала:
– Становите их!..
«Конвоиры бесцеремонно толкнули приговоренных в сторону эшафота…»
«День был пасмурный, – пишет Врангель, – хмурое петербургское утро, изредка падал снег. Когда мы прибыли на огромную незастроенную Семеновскую площадь, мы увидели вдали, посредине плаца каре из войск, в середине их какую-то площадку из досок на высоких бревенчатых столбах; на площадку вела лестница. Мы хотели пробраться поближе, но полицейские и жандармы нас не пропустили. Дядя отправился к своим частям, а я вмешался в серую толпу… Настроение толпы было серьезное, сожалели несчастных, и никто не знал, за что казнят…»
«Нас повели на эшафот, – сообщают приговоренные. – Священник с крестом в руке выступал впереди, за ним мы все шли по глубокому снегу…
«На эшафоте я увидел кучку товарищей, столпившихся вместе и протягивающих друг к другу руки… Лица их были худые, измученные, бледные…
«Нас поставили по одной стороне эшафота 9, а по другой 11 человек…
«Барабанщики бьют три дроби, – предписывал проект казни, – и читается приговор по уставу… к столбам подводятся преступники с завязанными глазами…»
«С нас, осужденных сняли верхнее платье, мы стояли на морозе в одних рубашках…
«Чиновник в мундире стал читать каждому его приговор…
– Достоевский Федор Михайлович… за участие в преступных замыслах против православной церкви и верховной власти … подвергнуть смертной казни расстрелянием…
«Затем нам были поданы белые балахоны… и солдаты, стоявшие сзади нас, одевали нас в предсмертное одеяние…
«Я видел, – пишет Врангель, – как на эшафот всходили и сходили какие-то фигуры, как внизу около него к вкопанным в землю столбам привязывали людей в белых саванах…»
«Священник… волнуясь и дрожа, сказал нам:
– Братья! Перед смертью надо покаяться… Я призываю вас к исповеди…
«Сосед показал мне на телегу, покрытую рогожей.
– Гробы! – шепнул он мне».
Достоевский стоял шестым, вызывали по трое, следовательно, «я был во второй очереди, и жить мне оставалось не более минуты…»
«Он умирал двадцати семи лет, здоровый и сильный, – сказано в романе «Идиот». – Ничего не было для него в это время тяжелее, чем беспрерывная мысль: «Что, если бы не умирать! Что, если бы воротить жизнь – какая бесконечность! И все это было бы мое! Я бы тогда каждую минуту в целый век обратил, ничего бы не потерял, уж ничего бы даром не истратил!..»
«Отдано приказание «колпаки надвинуть на глаза»… Раздалась команда взводам: «Ружье заряжай!», и вслед за тем группа солдат – их было человек шестнадцать, – направила ружья [на первых трех осужденных, привязанных к столбам]»
«Момент был поистине ужасен. Видеть приготовление к расстрелянию, и притом людей близких… видеть уже наставленные на них ружейные стволы и ожидать – вот прольется кровь, и они упадут мертвые, было ужасно, страшно…»
[Под барабаны] «пятнадцать рядовых при одном унтер-офицере, – сказано в уставе, – имея заряженные ружья и не подходя пятнадцати шагов к столбам, останавливаются, прикладываются и – по знаку унтер-офицера рукой – стреляют, целя в грудь, дабы смерть была нанесена преступнику мгновенно…»
Достоевский: «Знаете ли вы, что такое смертный страх? Кто не был близко у смерти, тому трудно понять это…»
Его голова дернулась, зрачки расширились и взгляд вдруг стал нездешний, нутряной и безумный, словно он внутренним зрением уже пересек роковую границу…
Рядом с ним, на эшафоте кто-то из осужденных сказал негромко, но страстно:
– Господи, яви чудо – помилуй! Веровать буду!..
Достоевский каким-то новым почти изумленным взглядом посмотрел в небо.
Гремели барабаны.
В разрыве облаков показалось солнце.
Из романа «Идиот»: «Невдалеке была церковь, и вершина собора с позолоченною крышей сверкала на ярком солнце. Он… ужасно упорно смотрел на эту крышу и на лучи, от нее сверкавшие; оторваться не мог от этих лучей…»
Из сияния этого света вдруг соткалось море с парусом на горизонте…
– Господи! – снова страстно повторил один из осужденных, стоявших возле Достоевского. Видение исчезло, но вдруг…
«Неожиданно генерал Сумароков дал отбой барабанщикам, приказал: «Не стрелять!»
Указ царя Николая I, объявленный в последнюю минуту:
«Его Величество… высочайше повелел: прочитав подсудимым приговор суда, при сборе войск, и по совершении всех обрядов, объявить, что государь император дарует им жизнь».
Из воспоминаний очевидцев: «Достоевский был бледен… Осужденного Григорьева отвязали от столба с двумя другими, он был весь седой. Умственные способности окончательно ему изменили».
– Петрашевского, организатора заговора, «за преступный замысел – в каторжную работу в рудниках без срока». Рукою царя отмечено: «Быть по сему».
«Спешнева в каторжную работу». Рукою царя помечено: «на десять лет».
«Достоевского – в каторгу на восемь лет». Рукою царя исправлено: «На четыре года, а потом рядовым [в армию]».
Из мемуаров Врангеля и др. очевидцев: «Лучи солнца, сверкавшие на куполах церкви, потускнели, и солнце ушло за облака…
«На середину эшафота принесли кандалы и, бросив эту тяжелую массу железа на дощатый пол эшафота, взяли первым Петрашевского… надели ему на ноги железные кольца и стали молотком заклепывать гвозди…»
Достоевский и др. осужденные:
«В первый раз я надел кандалы. В них было фунтов десять и ходить чрезвычайно неудобно. Затем нас посадили в открытые сани, каждого особо, с жандармом, и на четырех санях, фельдъегерь впереди, мы отправились из Петербурга…
“Ночь была светлая. На крепостной колокольне играли куранты [было Рождество], когда выехали двое ямских саней и на каждых сидел арестант с жандармом…»
…“Грустная была минута переезда через Урал. Лошади и кибитки завязли в сугробах. Это было ночью, кругом снег, метель; столб границы Европы и Азии, впереди Сибирь – грустно было и меня прошибли слёзы…
… “В пути по Сибирскому тракту в сильные январские морозы многие из ссыльных отмораживали пальцы, руки или уши… Руки их затекали от наручников, железо которых невозможно леденело зимою, причиняя раны…
“Весь бесконечный Сибирский тракт усеян был в то время могилами…
«Дабы пресечь заразу французской революции», в 1849 году «…было препровождено из России в Сибирь 29.000 человек. Все ссылаемые препровождались на пруте. На аршинный железный прут с ушком надевалось от 8 до 10 запястий (наручней), в каждое запястье вкладывалась рука арестанта, и затем в ушко прута вдевался запор… Нанизанные на прут несчастные люди отправлялись в путь рядом с каторжниками. На лбах и щеках у иных выжжены клеймом буквы «ВОР»; у других вырваны ноздри…. Достоевский пошел вслед за ними…»
«У одного из нас пальцы на руках и ногах были отморожены и ноги гнили от кандалов. У Достоевского, кроме того, еще открылись на лице золотушные язвы…
В Омске на обочине дороги стояли старик [сосланный декабрист князь Волконский] и подросток. «Указывая на сумрачного, болезненного вида арестанта, который, гремя кандалами, шел в паре с другим каторжником, старик сказал мальчику:
– Это литератор Достоевский…
Достоевский был худенький, небольшого роста, не очень красивый молодой человек. Тяжелые кандалы гремели на его ногах…»
«В Тобольске, во дворе пересыльной тюрьмы нас навестили жены ссыльных декабристов. Они благословили нас, перекрестили и каждого оделили Евангелием – единственная книга, позволенная в остроге…
Улучшив момент, одна из дам сказала [Достоевскому] по-французски, что он должен хорошо посмотреть книгу, когда останется один…
Это спасло его вторично – в переплете Библии он нашел 10 рублей и смог купить немного одежды… Он окончательно, до мистицизма укрепился в вере…
«Мы прибыли в Омский острог, и конвойные повели нас к плац-майору. Багровое, угреватое и злое лицо…
– Унтер-офицер! Сейчас их в острог, выбрить половину головы…»
(Из книги «Влюбленный Достоевский»)
***
От автора.
Подписывайтесь на мой телеграм-канал «Эдуард Тополь. Вчера, сегодня, завтра». И еще: ищу опытного интернет-маркетолога для публикации моих книг на Amazon. Писать в личку на мою страницу в ФБ или на мой телеграм-канал.
Эдуард Тополь – писатель, сценарист, продюсер, кинодраматург, публицист. Его романы переведены на множество иностранных языков.
Комментариев нет:
Отправить комментарий