Я «Список Шиндлера» прочел до середины: Энтони Хопкинс в исторической драме «Одна жизнь»
Фильм «Одна жизнь» основан на реальной истории лондонского финансиста Николаса Уинтона, который накануне Второй мировой спас 669 детей, организовав их эвакуацию из оккупированной немцами Чехословакии. Умершего в 2015 году Уинтона в газетных некрологах называли «британским Шиндлером», а в фильме его сыграл 86-летний Энтони Хопкинс.
Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
Название «Одна жизнь» отсылает к фразе из Талмуда «Кто спас одну жизнь, тот спас весь мир», которую в спилберговском «Списке Шиндлера» благодарные евреи выгравировали на кольце для Оскара Шиндлера, сумевшего спасти 1200 человек. Правда, «Одна жизнь» — произведение совсем другого калибра, чем эпический «Список»: по драматургическим и визуальным приемам, быстродействующим, но поверхностным, это типичная телевизионная драма. Фильм создан при участии телекомпании Би-би-си, а режиссер Джеймс Хоуз известен прежде всего как постановщик двух эпизодов сериала «Черное зеркало». Все это вполне логично, учитывая, что кульминационным моментом картины становится участие Николаса Уинтона в популярной телепрограмме BBC That’s Life!, где впервые, лишь через 50 лет после его подвига, выясняется, сколько людей обязаны ему жизнью.
Вероятно, создатели «Одной жизни» исходили из того, что реальная история, действительно впечатляющая, говорит сама за себя, поэтому можно не слишком напрягаться с драматургией, диалогами и психологическими портретами персонажей. Продемонстрировать кинематографические амбиции поначалу пытается лишь оператор Зак Николсон: самый зрелищный и символичный кадр в фильме — когда в очках героя отражаются фотографии множества еврейских детей, которые он отсылал в Лондон, чтобы найти беженцам приемные семьи. Поскольку действие происходит то в 1987-м, то в 1938 году, во флешбэках Уинтона переход из одного времени в другое показан тоже через крупный план очков, лежащих на краю бассейна перед домом пожилого Уинтона. Сняв их, герой ныряет под воду, а заодно и в свое воспоминание, где фашисты запихивают в поезд евреев, а когда выныривает, уже никаких фашистов нет. Получается, будто в бассейне — портал в прошлое. Забегая вперед, скажем, что и в будущее тоже: в жизнеутверждающем финале в бассейне весело плещутся потомки спасенных Уинтоном детей.
Это далеко не единственный стереотипный момент в фильме, нажимающем на все традиционные сентиментальные кнопки. Например, в эпизоде, когда приехавший в Прагу по своим брокерским делам Уинтон, потрясенный условиями, в которых живут еврейские дети, раздает им свою шоколадную плитку, отламывая по кусочкам. Но шоколадка одна, а обездоленных детей много — наглядная метафора милосердия, которого никогда не хватает на всех. Тем не менее герой не может все это так оставить и решает хотя бы попытаться вывезти детей в Лондон при помощи активистов из Британского совета по делам беженцев.
Центральную часть фильма занимает неравный бой Уинтона и его сподвижников с британской бюрократией. Неизвестно, удалось ли бы ему продавить свой рискованный замысел, если бы не тяжелая артиллерия в лице его матери (Хелена Бонем-Картер), которая в каждом эпизоде появляется в новом изысканном наряде и блестяще решает вопросы с лондонскими чиновниками благодаря уверенности в себе и навыкам спичрайтера. Такие речи, которые она произносит в чиновничьих кабинетах, отлично звучали бы с балкона перед воодушевленной многотысячной толпой: «Я приехала сюда тридцать лет назад из Германии, и в британцах меня всегда восхищало благородство, честь, доброта и уважение к другим. Я воспитала своего сына согласно этим ценностям, и сейчас в Праге он поступает в соответствии с этими идеалами». После такого даже у самого бездушного бюрократа глаза делаются на мокром месте, и необходимое для оформления беженцев делопроизводство идет как по маслу.
Авторы «Одной жизни» пытаются придать герою объем, сделать его менее плакатным, заглянуть ему в душу, но довольно беспомощно, — скажем, в диалоге с пражским раввином, у которого Уинтон пытается раздобыть список детей, находящихся в опасности. Недоверчивый раввин пытается понять мотивы, по которым лондонский делец идет на такой риск ради чужих людей в чужой стране: «А вы еврей?» — «А почему вы спрашиваете?» Не очень понятно, почему Уинтон не скажет прямо о своем еврейском происхождении, а пускается в казуистику: «Родители обоих моих родителей были евреями, но меня крестили в англиканской вере, так что я не знаю, кто я для вас…», а потом добавляет, что «всегда считал себя европейцем, агностиком и социалистом». Что эта самоидентификация добавляет к портрету героя? Да, пожалуй, ничего существенного, зато хорошо проявляет подход сценаристов, тянущих время на ровном месте.
В сегменте 1987 года есть чуть более живой эпизод, проливающий свет на свободолюбивую и доброжелательную натуру героя. Уинтон встречается со старым соратником по пражскому подвигу и рассказывает, как его выгнали с работы в благотворительной организации «Добрые самаритяне» — за то, что он слишком весело пошутил по телефону доверия, помогая одной старушке преодолеть суицидальные мысли.
И все-таки тем, кто действительно интересуется личностью Николаса Уинтона, пожалуй, лучше обратиться к документалистике, например к фильму «Семья Никки» 2011 года, где можно увидеть настоящего, довольно бодрого 102-летнего Уинтона собственной персоной и интервью спасенных им людей, а постановочные фрагменты, иллюстрирующие посадку беженцев в поезда и напряженную работу с документами, сняты ничуть не хуже, чем в «Одной жизни».
Автор: Лидия Маслова
Комментариев нет:
Отправить комментарий