«Близость к смерти — хорошее испытание». Людмила Улицкая о новой книге, женской дружбе и отношениях с возрастом
«О теле души» — сборник рассказов с общим подзаголовком «пограничные разговоры». Как пишет сама Улицкая, «про тело мы знаем гораздо больше, чем про душу. Никто не может нарисовать атлас души. Только пограничное пространство иногда удается уловить».
Сборник, само собой разумеется, начинается с первого рассказа, и вернее, со стихотворения. В каком порядке были написаны эти рассказы — вопрос другой. Рассказ «Иностранка» — выжимка из отмененного романа. Давно его начала, а потом рассталась с ним. «Дракон и Феникс» начала писать года три тому назад. Прошлогодняя поездка в Нагорный Карабах меня подтолкнула к нему вернуться. Это невыносимо —неразрешимый конфликт между армянами и азербайджанцами, и российская политика в этом отношении пошла сильно во вред этому заложенному века назад конфликту. Рассказ этот вполне вписывался в тему «Подружки-старушки», и эта тема цикла давно во мне сидит, и во многих моих рассказах звучит этот мотив взаимного женского соучастия, сочувствия, любви и ревности. Тему я не исчерпала, да это и невозможно.
В предисловии вы пишете, что о пограничном пространстве души «почти невозможно говорить на нашем прекрасном, но ограниченном языке». Долго ли писалась книга, многое ли ушло «в корзину»?
Цикл «О теле души» весь написан в минувшем году. Действительно, я подошла к границе моих личных возможностей — говорить на эту хрупкую, зыбкую и опасную тему очень трудно: пошлость подстерегает под каждой строкой. В корзину ничего не ушло. Так, в этом цикле есть один рассказ, который я не вытянула. Догадаетесь, какой именно? Я не скажу.
Что же касается «корзины», я ее очень люблю. Из нее можно выловить много интересного. А старые записные книжки — это просто кладезь. Не сюжетов и событий, хотя там есть и то и другое, а они как метеосводки о состоянии собственной души за много лет. Понимаешь, как меняешься с годами: что-то остается незыблемым, а что-то рушится в прах. По этой причине я всем советую писать дневники — они важное свидетельство о самом себе.
Стихи, которые есть в каждой части, именно поэтому и появились? Потому, что предельно личные эмоции не хотелось прятать за чужими историями?
Нет, стихи написаны гораздо раньше, они не «по случаю». Мне показалось, что они могут служить эпиграфом.
Книга начинается с признания в любви подругам. Вы хороший друг? Чему вы учились в дружбе? Дружба больше, сложнее, честнее любви?
Думаю, что я хороший друг. Но об этом расскажут мои подруги, когда соберутся меня поминать после похорон. У меня прекрасные друзья, я многому и разному у них научилась. Но это происходило совершенно не намеренно. Это заложено очень глубоко в биологической природе человека. Есть такой сигнал «делай как я», он и у животных существует. А для человека важно пропустить этот сигнал через сознание: а хочу ли я делать как он? Могу ли? Надо ли так поступать? Каждый раз особый ответ. Общих решений здесь не бывает. Маленький мальчик хочет быть «как папа». А когда вырастает, оказывается, но он уже не хочет быть как папа. А вокруг меня были такие люди, что очень бы хотелось быть такими, как они...
А если в любви нет дружбы, она никуда не годится. Тогда это называется «секс». Вещь неплохая сама по себе, но к дружбе отношения не имеющая.
«О теле души» во многом о примирении. Две женщины — из Армении и Азербайджана, — создавшие семью («Дракон и Феникс»), две дочери, которые, наконец, плачут о матери и о себе, обретая друг друга («Благословенны те, которые»), прожившая долгую жизнь Алиса, у которой волею судьбы появляется маленький внук («Алиса покупает смерть»)... Почему к примирению, к созиданию часто приводит только близость к смерти? Чего не хватает людям?
Близость к смерти — хорошее испытание. Когда осознаешь, что она рядом, очень многие вещи, которые прежде имели ценность, обращаются в прах. «Чего не хватает людям?» — это «неправильный вопрос». Человек — фантастически, невероятно одаренное существо. И хватает всего. Я бы сказала, что много лишнего... Впрочем, Достоевский по этому поводу очень определенно высказался.
Во всех рассказах «О теле души» вы исследуете тонкие материи, которые ближе к вере, чем к знанию. Не мешал ли опыт биолога и рациональные знания?
Нет, опыт биолога мне только помогает. Я из тех людей, кто, впервые заглянув в микроскоп, восхитился мудростью Творца. Для меня наука и религия не противоположны друг другу, а работают совместно. Занимаясь научными исследованиями, человек только приближается к восхищению перед мудростью мироздания.
Сейчас в обществе как никогда культ молодости. Как принимать свой возраст? Как вы принимали/принимаете свой?
Это правда. Но в этом есть и вполне глубокие основания: жизнь человека стала длиннее, в сравнении с нашими далекими предками продолжительность жизни увеличилась если не втрое, то вдвое, и возраст взросления растянулся. Так, среди тридцатилетних — а это почти предел жизни древнего человека — мы встречаем подростков по уровню сознания. Это не плохо и не хорошо. Вернее, в этом есть и хорошие, и плохие стороны. На этот предмет у меня есть целая теория... Об этом я написала в романе «Зеленый шатер».
Я отношусь к тем людям, которые с годами умнеют, так мне кажется. Старость довольно отвратительное явление, и надо прикладывать некоторые усилия, чтобы противостоять биологической деградации. В целом я внутренне соглашаюсь со старением, хотя иногда огорчает, что канаву на всякий случай обхожу, а не перепрыгиваю. Смирению обучаешься.
Вы всегда на стороне толерантности, и это неизменно вызывает очень эмоциональную реакцию, вы об этом прекрасно знаете. И все-таки делаете героинями рассказа двух женщин, семьи которых по обе стороны Карабахского конфликта, и вопреки всем традициям делаете этих женщин семейной парой ... и вот она Любовь над всеми разногласиями. Рассказ очень сильный и убедительный. Но вам за него достанется немало. Что движет вами, когда вы даете героям судьбы? Смелость, служение, азарт, долг?
Нет, не смелость и не азарт — только любовь к тем моим подругам, о которых написан этот рассказ. За этими героинями стоят реальные люди, реальные истории, слегка преломленные по моей авторской воле. В этом одна из очень привлекательных особенностей писательской профессии — вариации на тему жизни, которая открывается справа и слева. К тому же я всегда на стороне частного человека, а не пошлых и архаических предрассудков.
Вы относитесь к тем немногим российским писателям, чье имя хорошо знают в мире. Приходилось ли вам чувствовать или использовать силу своего слова? Каков сейчас вообще вес Писателя, что значит его голос?
Ничего. Ничего сегодня не значит голос писателя. У меня есть большой круг читателей, и я их люблю и ценю. Но к ним не относятся ни в коей мере те, кто книг не читает. А у меня сложилось стойкое ощущение, что наши начальники и управители книг не читают. Поэтому все писательское влияние распространяется исключительно на людей, которые книги читают и таким образом оказываются культурными единомышленниками. И это — не про власть. Сегодня и Льва Толстого не заметили бы, и голос его не услышали... Впрочем, как всегда.
Какие, по-вашему, ключевые проблемы российского общества сейчас?
Апатия и подавленность. Потеря диалога общества и власти.
Если бы вы все-таки получили Нобелевскую премию, как предполагали в этом году букмекеры, о чем была бы ваша Нобелевская речь?
Ну мало ли на чем букмекеры деньги зарабатывают. Их игры не были для меня сигналом, что надо речь писать.
Комментариев нет:
Отправить комментарий