Людкина квартира, или «Господи, мы же в Иерусалиме!»
Беседа с жительницей израильской столицы Людмилой Коробицыной
Несколько лет назад, когда я соби- рался в Израиль и возникла проблема ночлега там, одна знакомая настоя- тельно порекомендовала мне остано- виться у Людмилы Коробицной, кото- рая сдает комнату посуточно, «но не лишь бы кому». Так я познакомился с удивительной женщиной, писатель- ницей и хозяйкой квартиры на улице Короля Георга возле старого здания Кнессета. Я был поражен, когда уз- нал, кто сиживал за тем же столом, в том же кресле, что и я. И вот теперь, снова оказавшись в этой иерусалим- ской квартире, я не мог не попросить Людмилу Коробицыну о беседе для чи- тателей «ЕП». И начал с вопроса о том, как она сподобилась поселиться в таком не только святом, но и «ко- зырном» месте. – 23 января 1975 г. я сошла с тра- па самолета в аэропорту им. Бен- Гуриона. И с первой минуты поняла, что я у себя дома. Мой муж уже был здесь девять месяцев. Его отпустили раньше. У него был необыкновен- ный голос, и его сразу взяли на радио диктором. – А в Москве он кем был? – Работал в букинистическом ма- газине, хотя мечтал о медицинском образования, но это ему не удалось. Он рвался сюда все время. Вырвался, а потом приехала я с дочерью Юлей, которой тогда было девять лет. А че- рез девять месяцев у меня родился сын Данька. О! Это было, с одной стороны, ужасно, а с другой сторо- ны, советскому человеку было невоз- можно понять, как это так можно – сразу въехать в квартиру. – В эту? – Нет, сначала была трехкомнат- ная квартира в Неве-Яков. И самое удивительное, что самыми близки- ми людьми в том доме стала для меня марокканская семья. Но, когда нача- лась интифада, я поняла, что нужно переезжать в центр. Мне говорили: «Ты левая, ты не хочешь жить на территориях». Я отвечала: «Да какая я левая? Я за детей боюсь: когда еду в город, в машину камни летят…» Муж прожил в Израиле три года и поехал в Германию, что- бы устроиться диктором на Радио «Свобода». Но его не взяли, и он там через некоторое время умер, а мы остались тут. Так вот, для того, чтобы дать детям больше возмож- ностей, я хотела переехать в центр. Все изменилось, когда я поселилась в этой квартире. Я сначала купи- ла ее «под ключ» (в пожизненное пользование. – В. Ш.), а потом уже выкупила в собственность. Я обра- стала здесь друзьями, меня всегда окружали хорошие люди. – Вы ведь певица по образова- нию? – Да, я училась пять лет в музучи- лище в Калуге. Когда я приехала, в аэропорту меня спросили: профес- сия? Я говорю: оперная певица. И служащий, что вопросы задавал, как- то сник: а знаете, говорит, у нас даже оперного театра нет... – Тогда не было? – Конечно, не было. Но не стала я певицей по другой причине: я ку- рить стала, у меня появились всякие неприятности на связках, а плохой певицей я быть не хотела. Я рабо- тала 24 года фотографом в знаме- нитой «Фотопризме», которую в 1936 г. создали евреи – выходцы из Германии. – Не было ли в первое время кон- траста между той интеллигент- ной жизнью в окружении книг в Мо- скве и тем, что было в Израиле в 1970-е? – У меня никакого контраста не было. Дело даже не в том, что я всю библиотеку сюда перетащила. Я при- везла в своей памяти абсолютно все, вплоть до запахов. А если меня спра- шивают: «А березки?», я отвечаю: «Березки-хренозки, я эти березки видела и во Франции». Я уезжала от- туда с открытой формой туберкуле- за, для того чтобы здесь вылечиться, через девять месяцев родить сына и продолжать жить. Я восполняла здесь какие-то пробелы кругозора. Например, здесь я первый раз увиде- ла фильм «Андрей Рублев» по теле- видению из Сирии. Тогда в Израиле была только одна станция, не было цветного телевидения, но наш теле- визор ловил Сирию, Иорданию и все, что вокруг. А в Сирии тогда было так много русских, что каждую неде- лю шли русские фильмы. И потом, приехало так много умных, интел- лигентных людей, что вот здесь-то и началось мое самое главное, самое интересное общение. А я работала перед отъездом в Доме звукозаписи в Москве. Это был ужас и униже- ние. Начальник, известнейшая лич- ность, подходил и говорил: «Ну что, Людочка, тебе не надоело получать 61 руб. зарплаты?» Я: «Нет-нет, не надоело…» А он намекал, что мож- но сходить в дом рядом, где у него комната, и получишь тогда уже 80… Я ждала и не знала, как вообще отту- да уехать хоть куда-нибудь. Но когда все-таки я получила визу в Государ- ство Израиль, и мой муж был здесь, а меня в Вене агитировали в Америку, у меня даже секунды не было сомне- ний, что поеду только сюда. И вот я живу здесь 43 года, и все замечатель- но. Когда стало возможно, я ездила несколько раз в Россию – навещать маму, сестру. Но мама умерла. И вот уже три года мне там делать нечего. Мои 150–200 человек, которых я лю- блю до сих пор, они остались в памя- ти… Но есть Facebook, есть телефон, с ними можно общаться. – Как началось, что потянулись к вам в Иерусалим люди из московской богемы, разные знаменитости? – А началось это так. В один страш- но жаркий день хамсинный – 36 или 38°C – я выхожу на улицу. Мне надо было что-то срочно купить. Навстречу мне идет худой высокий человек в бейсболке и беленькой ма- ечке. Приближаясь ко мне, начинает улыбаться: «Здравствуйте!» Я гово- рю: «Здравствуйте». Он: «Знаете, а меня прооперировали». Я: «Что вы говорите?!» И все это происхо- дит на русском языке! То есть я не удивилась, что он ко мне обратился по-русски, и он не удивился, он как будто меня знал. «Вот, видите шов? Меня оперировал очень известный хирург, я остался жив... А вы где жи- вете?» Я говорю: «Вот здесь, неда- леко». – «Знаете что, дайте мне ваш телефон, я вам как-нибудь позвоню». У меня нет ни бумажки, ни чем запи- сать. «Я запомню, вы только скажи- те». Я ему диктую номер, он запоми- нает, а я про себя думаю: «Господи, неизвестному мужчине на улице даю номер телефона…» И мы разбежа- лись. Назавтра в восемь утра – зво- нок: «Здравствуйте, вас беспокоит народный артист Валентин Нику- лин…» И тут я понимаю, кто это, потому что лицо-то знакомое, но я не могла себе представить, что он здесь. Наше общение в течение семи лет было почти ежедневным. Валентин стучал утром в дверь, я от- крывала, он входил без «здрасьте», сразу – «И вот, Люда…» – что-то рассказывал и, проходя мимо меня, бросал: «Чай с лимоном и два саха- ра». И так каждый день. Я уже зна- ла, что надо чай с лимоном и два са- хара, но он обязательно должен был это сказать. Садился за стол, долго мешал чай и вдруг начинал читать стихи. За семь лет нашего общения из уст выдающегося чтеца я слышала практически всю классическую по- эзию. – Он же умер в Москве? – Да… Валя уехал вслед за Козако- вым в Москву. Но, должна сказать, Валя блестяще отыграл здесь, в «Га- биме», спектакль, не зная вообще ни одного слова на иврите. Но он выучил. Звание народного артиста РСФСР Валя получил за спектакль в России «Случай в Виши», где он играл некоего барона. Так вот, когда он еще не уехал, мы в частной беседе выяснили, что он – еврей. Я-то ду- мала, что он приехал с еврейкой-же- ной, а оказывается, он еврей. Когда я посещала его могилу, то каждый раз из Иерусалима привозила каму- шек и оставляла у памятника. Меня всегда поражало только одно: мы были очень много времени наедине, и никогда я не слышала от него ни одной сплетни… Говорил только о поэзии, о литературе. Мы прожива- ли какую-то удивительную жизнь, которую я никогда не проживала ни с одним… Даже с мужем своим. Естественно, никаких других отно- шений у нас не было никогда. Он был очень стеснителен, очень тактичен. У меня все время, особенно после его смерти, было такое чувство: как он много не сыграл! Снялся более чем в 80 фильмах, а все его помнят как Смердякова... Пил, бедный, пил! Помню, он однажды на вечеринке, будучи пьяный, как говорят в Рос- сии, в стельку, лежа на полу, так про- читал стихотворение о любви, что мурашки пошли по спине. Пока что никто не заменил его для меня, хотя мне везет на встречи с людьми. И вот он потихоньку стал приво- дить ко мне в дом людей. Первые пять-шесть человек – это он привел, а потом уже пошла молва по Москве, что есть такая Люда Коробицына, и можно к ней. Не помню, кого он первого привел… А, вспомнила! Я выхожу на улицу, и по улице Гилель в страшную жару навстречу мне идет с чемоданчиком, с сумкой, с рюк- заком и еще с какой-то одеждой… Юрский! Я на него смотрю, подхо- жу и говорю: «Здравствуйте! Что вы здесь делаете? Куда вы идете?» Представляете, встретить вдруг на какой-то улице Юрского с чемодана- ми… Он говорит: «А я не знаю, куда я иду». – «То есть как?» – «Ну вот меня из гостиницы в 11 часов высе- лили, а забрать меня никто не при- ехал, и я не знаю даже, куда идти. У меня нет ни одного телефона…» Я говорю: «Какое счастье, вот я живу здесь». Привожу Юрского к себе, звоню Вале Никулину, он прибега- ет… Юрский остался у меня на три дня, ему еще на Мертвое море надо было. Мы, конечно, подружились, он подарил мне свою книгу, и я подари- ла ему свою. Через два дня… Тут за моим до- мом есть такое место, называется «Жерар-Бахар», и там был вечер Юрского. Я тоже пришла. И вот, рас- сказывая о своих встречах в Иеруса- лиме, он сказал: «А вы знаете, что среди вас тут живет замечательный писатель – Люда Коробицына?» Я так застеснялась, потому что я еще про свою книгу не очень-то и рас- сказывала… – А расскажите о книге. – Начать надо с истории моего знакомства со знаменитыми ху- дожником-фотографом Марком Штейнбоком. Он работал много лет в «Огоньке». И вот в один прекрас- ный день – звонок в дверь. Я откры- ваю. Кто-то держит под руки пьяно- го Валентина Никулина. Я говорю: «Что случилось? Здесь не шалман! Извините, откуда вы?» – «Знаете, я только что прилетел из Москвы, я три часа как в Иерусалиме и вот встретил Валентина, а он мне гово- рит: пойдем к моей подруге Людоч- ке. И я понял, что либо он упадет где- нибудь, либо уж я его приведу к вам». Мы положили Валю на диван, а чело- век говорит: «В качестве компенса- ции за мое такое вторжение хочу вам сделать подарок». Открывает свой портфель: «Вот, выбирайте любую фотографию здесь». А перед этим он сказал, что его зовут Марк, но до меня не дошло, что это Марк Штейн- бок. Я бросаюсь на эти фотографии
и понимаю, что я хочу их все! Поче- му? А у меня в столе письменном ле- жит законченная книга «Хреновое поле» – про Россию, про деревню, про район… И мне вот этих фото- графий так не хватает! Я говорю: «А можно, я вот эту возьму?.. А вот эту можно?» Я уже представила, что это будет обложка. Он говорит: «Да берите хоть все». А через год он при- ехал на презентацию моей книги. – О ком еще расскажете нам? – «Людочка, – говорит однажды моя подруга Зоя Макарова, – ты не приютишь у себя случайно Софи- ко Чиаурели с Котэ Махарадзе?» – «Что? Как это не прию…» И вот стук в дверь, я открываю. Впереди стоит Котэ, за ним его жена Софико. Котэ говорит: «Здравствуйте. Где я буду спать?» – «Здесь, в этой комна- те». – «Ваша библиотека?» И начи- нает, не раздевшись, набирать кни- ги: «Софико, у нее есть все, что мне надо! Я пойду надену пижаму». Со- фико сразу спросила, где плита, по- тому что народная артистка должна была покормить своего мужа. Она все делала сама: надевала в течение двух недель фартук, становилась к плите, потом убегала на съемки, встречи и концерты. А он как надел свою пижаму, так две недели мы с ним провели в разговорах. Он беско- нечно рассказывал о евреях Грузии. Говорил: «Мы их бережем, это наша драгоценность, у нас нет антисеми- тизма…» Что дальше? «Люда, к нам при- езжают со спектаклями Ларионова и Вертинская. Ты не можешь у себя приютить?» – «Конечно, могу». В тех двух комнатах они жили, а я на диванчике здесь. – Так можно сказать, что я спал в одной кровати с Вертинской? В разное время, но все-таки в одной кровати! – Сейчас дойдем и до кроватных историй, не волнуйтесь… Поселяют у меня (ну, опять-таки это Валя Ни- кулин: ну, куда? – только к Люде Ко- робицыной!)… ну, как его… Гоша. Кто играл Гошу? – Баталов? – Баталов! Поселяют у меня Алек- сея Баталова. Та комната была за- нята, и поэтому я отдала ему свою кровать. И началось! «Люда, а как он спит? А с кем он спит на твоей крова- ти?» Но на этой же кровати первым спал, естественно, Юрский. – Расскажите про Окуджаву. – Я снимала наши с ним беседы на видео и выложила их на своем сайте: http://lu-kor.com/. Могу только ска- зать, что, когда его жена Ольга отпра- вилась в церковь на рождественскую всенощную, мы ее отвезли и сидели в моей маленькой машинке с Валей Никулиным. Окуджава сидел сзади с гитарой, немножко пили там даже, пять-семь часов в этой машине сиде- ли, в моем маленьком «жучке»… И там, в этой машине, у него рождалась песня «В Иерусалиме первый снег». – Вы были знакомы и с Юрием Лю- бимовым… – Он поставил спектакль в «Га- биме». Я пошла посмотреть. И вот занавес, аплодисменты, а я сидела у самой двери и быстренько выскочи- ла в гардероб. И вдруг вижу: Юрий Любимов сидит один за столом, и около него никого нет. Я подбежала, говорю: «Здравствуйте! Меня зовут Люда, я живу в Иерусалиме». А он: «Я тоже живу в Иерусалиме». – «А почему вы здесь один?» – «Ну, меня тут никто не знает, и никого около меня нет». – «Ну, вот я буду около вас». Так вот у нас состоялось зна- комство. – Любимов ведь не еврей? – Нет! Еврейка его жена Катя. Она часто приезжает на вечера памяти... Понимаете, в Москве ты мог пойти в театр, в кино и уйти домой. Но ты не мог нигде пересечься с этими людь- ми. А тут вдруг они все оказались в Иерусалиме – ну, и где собраться? У нас был Русский культурный центр, водочку там пили… Там все встре- чались. Ты заходишь, а там сидит че- ловек десять тебе знакомых только по кино и телевизору, и вроде бы все свои. И ты подходишь запросто, по- тому что это израильская манера – по-доброму сразу отнестись к чело- веку, который сюда приехал, чтоб он не чувствовал себя брошенным, одиноким. И потом, что греха таить, хочется же быть к таким людям по- ближе... – Как Хлестаков: ну что, брат Пушкин?!.. Это же интересно при- общиться к каким-то личным про- блемам и заботам знаменитостей, быть с кем-то «на дружеской ноге». – Вот, например, народная артист- ка Ларионова открыла тайну, что хо- чет креститься… – Она хоть не еврейка? – Нет. – Ну, тогда на здоровье… – …креститься здесь, в Иеруса- лиме. Отвели ее в церковь, нашли батюшку. Снимать он мне не разре- шил, но в трех словах… Стояла боч- ка воды, и надо было три раза оку- наться. И вот она держалась руками за край бочки, и когда оттуда появля- лась ее голова без макияжа… Такой красоты Аллу я ни в одном фильме не видела! А другой раз Валюша прихо- дит и говорит: «Людочка, мы сегод- ня идем на крестины». – «Боже мой, какие крестины?» – «Сын Шоста- ковича приехал сюда крестить свою дочь». – «Какой сын?» – «Какой-ка- кой? У него один сын – Максим, ди- рижер». И вот мы попали на крести- ны внучки Дмитрия Шостаковича… А одна встреча была у меня очень не- приятная. Можно? – Для контраста. – Снимался в Израиле, на Мерт- вом море, фильм «Мастер и Марга- рита». В роли Иисуса был Николай Бурляев. Мы три дня общались, и на- конец я привела его к себе в дом. Он здесь не жил, они жили в гостинице. Я чувствую, что- то не то, как-то не складывается об- щение. Обычно на прощанье с людь- ми обнимаешься, радуясь, как все было, – а здесь нет никакой радости. Простились, его кто-то забрал, и он уехал. На следую- щий день слышу интервью по рос- сийскому телеви- дению: «Группа актеров вернулась из Израиля. Николай, расскажите нам, пожалуйста, о ваших первых впечатлениях». И что же говорит этот товарищ? «Знаете, чувству- ется, что там какие-то опущенные все, какие-то все приниженные… И только одна женщина более-ме- нее…» И поскольку он мне оставил свой телефон, я сразу же, не отходя от телевизора, набрала номер и ска- зала: «Здравствуйте, Николай! Это Люда Коробицына, та, которая „бо- лее-менее“. Как вам не стыдно за это ваше интервью?!» – Он вообще антисемит. – Конечно, он антисемит, я это знаю. Но как же не сказать ни одного хорошего слова? – Ну, а если заодно про Жанну Би- чевскую? – Поселяется она у меня со своим молодым красавцем-мужем Понома- ревым… – Он же автор песни «Куликово поле», которую они поют: Возвратит Россия русский Севастополь, Станет снова русским полуостров Крым, Наш Босфор державный, наш Константинополь И святыня мира Иерусалим! – Да, конечно... Возила я их, я все хотела показать Иерусалим, рас- сказать про нашу жизнь, а их инте- ресовали только церкви. И мне при этом было сказано: «Люда, не надо нас никуда водить, только в храмы». В моей квартире все вплоть до рако- вины моей и иной сантехники было осенено крестным знамением. Я обалдевала, какое количество кре- стов было в этой квартире накреще- но. Я потом ходила со свечой по всем углам и говорила: «Борух ата ашем, элокэйну мэлэх аолам!» Мне было очень обидно, потому что это боль- шой секрет, но она же еврейка! – Да ну? Вы это точно знаете? – Ну, что значит: я точно знаю? Мне точно сказали, а тому, кто сказал, люди точно сказали. А почему ходит байка? Наверное, есть причина. – Но она не похожа! – Она похожа, особенно когда была моложе. Она похожа по складу характера, по трудолюбию, по тому, как она достигала всего, к чему стре- милась. Слух о том, что она еврейка, ходил, когда я еще в России работа- ла на радио. Тогда говорили, что нет лучшего исполнения русских песен, романсов. Но если мы вспомним, как она сопровождала эти песни, – это была абсолютно не русская гитара… А можно я вас спрошу: Вертинский – еврей? – Да нет! Другое дело, что он бы- вал в Эрэц-Исраэль, у него здесь кон- церты были, он даже песню написал «Палестинское танго». Помните? «И люди там застенчивы и му- дры…» – Почему я спросила… Когда у меня жила Марианна Вертинская, у нас тут всякое было. И застолья. Как-то мы говорили о еврействе, и вдруг Марианна говорит: «Ой, как я, когда была школьницей, не люби- ла папины „еврейские бутерброды“, которые он нам готовил в школу!» Я спрашиваю: «А что же в них такого было плохого?» – «Они были с соле- ным огурцом… Хлеб с маслом, или с сыром, или с колбасой, но обязатель- но с соленым огурцом». – Я думаю, все объясняется тем, что он был из Киева, евреев там было много вокруг, и можно было чего-то нахвататься. – Вы точно знаете? Нигде ничего не написано, что он был вдруг еврей? А можно и напрямую спросить – по- звоню Марианне! – Скажите, что все же привлекало людей московской богемы, творче- ской элиты в Иерусалиме? – Они работали! Они все работали с утра до вечера. Они у меня жили, а их возили по всему Израилю. Не- удобно об этом говорить, но по- чему эти актеры жили у меня? Это 1990-е гг. Ни у кого не было лишней копейки не только чтобы снять го- стиницу, а чтобы просто у кого-то поселиться и за это заплатить. Они приезжали измученные, уставшие. Где-то по ходу дела им что-то пока- зывали, и когда у них был свободный день, я уже к ним не подходила… Но вот, бывало, вечером все вернулись, успокоились, помылись, сидим за столом, тишина… И вдруг кто-то скажет в этой тишине: «Господи, мы же в Иерусалиме!»
Беседовал Виктор ШАПИРО
ЕВРЕЙСКАЯ ПАНОРАМА
Несколько лет назад, когда я соби- рался в Израиль и возникла проблема ночлега там, одна знакомая настоя- тельно порекомендовала мне остано- виться у Людмилы Коробицной, кото- рая сдает комнату посуточно, «но не лишь бы кому». Так я познакомился с удивительной женщиной, писатель- ницей и хозяйкой квартиры на улице Короля Георга возле старого здания Кнессета. Я был поражен, когда уз- нал, кто сиживал за тем же столом, в том же кресле, что и я. И вот теперь, снова оказавшись в этой иерусалим- ской квартире, я не мог не попросить Людмилу Коробицыну о беседе для чи- тателей «ЕП». И начал с вопроса о том, как она сподобилась поселиться в таком не только святом, но и «ко- зырном» месте. – 23 января 1975 г. я сошла с тра- па самолета в аэропорту им. Бен- Гуриона. И с первой минуты поняла, что я у себя дома. Мой муж уже был здесь девять месяцев. Его отпустили раньше. У него был необыкновен- ный голос, и его сразу взяли на радио диктором. – А в Москве он кем был? – Работал в букинистическом ма- газине, хотя мечтал о медицинском образования, но это ему не удалось. Он рвался сюда все время. Вырвался, а потом приехала я с дочерью Юлей, которой тогда было девять лет. А че- рез девять месяцев у меня родился сын Данька. О! Это было, с одной стороны, ужасно, а с другой сторо- ны, советскому человеку было невоз- можно понять, как это так можно – сразу въехать в квартиру. – В эту? – Нет, сначала была трехкомнат- ная квартира в Неве-Яков. И самое удивительное, что самыми близки- ми людьми в том доме стала для меня марокканская семья. Но, когда нача- лась интифада, я поняла, что нужно переезжать в центр. Мне говорили: «Ты левая, ты не хочешь жить на территориях». Я отвечала: «Да какая я левая? Я за детей боюсь: когда еду в город, в машину камни летят…» Муж прожил в Израиле три года и поехал в Германию, что- бы устроиться диктором на Радио «Свобода». Но его не взяли, и он там через некоторое время умер, а мы остались тут. Так вот, для того, чтобы дать детям больше возмож- ностей, я хотела переехать в центр. Все изменилось, когда я поселилась в этой квартире. Я сначала купи- ла ее «под ключ» (в пожизненное пользование. – В. Ш.), а потом уже выкупила в собственность. Я обра- стала здесь друзьями, меня всегда окружали хорошие люди. – Вы ведь певица по образова- нию? – Да, я училась пять лет в музучи- лище в Калуге. Когда я приехала, в аэропорту меня спросили: профес- сия? Я говорю: оперная певица. И служащий, что вопросы задавал, как- то сник: а знаете, говорит, у нас даже оперного театра нет... – Тогда не было? – Конечно, не было. Но не стала я певицей по другой причине: я ку- рить стала, у меня появились всякие неприятности на связках, а плохой певицей я быть не хотела. Я рабо- тала 24 года фотографом в знаме- нитой «Фотопризме», которую в 1936 г. создали евреи – выходцы из Германии. – Не было ли в первое время кон- траста между той интеллигент- ной жизнью в окружении книг в Мо- скве и тем, что было в Израиле в 1970-е? – У меня никакого контраста не было. Дело даже не в том, что я всю библиотеку сюда перетащила. Я при- везла в своей памяти абсолютно все, вплоть до запахов. А если меня спра- шивают: «А березки?», я отвечаю: «Березки-хренозки, я эти березки видела и во Франции». Я уезжала от- туда с открытой формой туберкуле- за, для того чтобы здесь вылечиться, через девять месяцев родить сына и продолжать жить. Я восполняла здесь какие-то пробелы кругозора. Например, здесь я первый раз увиде- ла фильм «Андрей Рублев» по теле- видению из Сирии. Тогда в Израиле была только одна станция, не было цветного телевидения, но наш теле- визор ловил Сирию, Иорданию и все, что вокруг. А в Сирии тогда было так много русских, что каждую неде- лю шли русские фильмы. И потом, приехало так много умных, интел- лигентных людей, что вот здесь-то и началось мое самое главное, самое интересное общение. А я работала перед отъездом в Доме звукозаписи в Москве. Это был ужас и униже- ние. Начальник, известнейшая лич- ность, подходил и говорил: «Ну что, Людочка, тебе не надоело получать 61 руб. зарплаты?» Я: «Нет-нет, не надоело…» А он намекал, что мож- но сходить в дом рядом, где у него комната, и получишь тогда уже 80… Я ждала и не знала, как вообще отту- да уехать хоть куда-нибудь. Но когда все-таки я получила визу в Государ- ство Израиль, и мой муж был здесь, а меня в Вене агитировали в Америку, у меня даже секунды не было сомне- ний, что поеду только сюда. И вот я живу здесь 43 года, и все замечатель- но. Когда стало возможно, я ездила несколько раз в Россию – навещать маму, сестру. Но мама умерла. И вот уже три года мне там делать нечего. Мои 150–200 человек, которых я лю- блю до сих пор, они остались в памя- ти… Но есть Facebook, есть телефон, с ними можно общаться. – Как началось, что потянулись к вам в Иерусалим люди из московской богемы, разные знаменитости? – А началось это так. В один страш- но жаркий день хамсинный – 36 или 38°C – я выхожу на улицу. Мне надо было что-то срочно купить. Навстречу мне идет худой высокий человек в бейсболке и беленькой ма- ечке. Приближаясь ко мне, начинает улыбаться: «Здравствуйте!» Я гово- рю: «Здравствуйте». Он: «Знаете, а меня прооперировали». Я: «Что вы говорите?!» И все это происхо- дит на русском языке! То есть я не удивилась, что он ко мне обратился по-русски, и он не удивился, он как будто меня знал. «Вот, видите шов? Меня оперировал очень известный хирург, я остался жив... А вы где жи- вете?» Я говорю: «Вот здесь, неда- леко». – «Знаете что, дайте мне ваш телефон, я вам как-нибудь позвоню». У меня нет ни бумажки, ни чем запи- сать. «Я запомню, вы только скажи- те». Я ему диктую номер, он запоми- нает, а я про себя думаю: «Господи, неизвестному мужчине на улице даю номер телефона…» И мы разбежа- лись. Назавтра в восемь утра – зво- нок: «Здравствуйте, вас беспокоит народный артист Валентин Нику- лин…» И тут я понимаю, кто это, потому что лицо-то знакомое, но я не могла себе представить, что он здесь. Наше общение в течение семи лет было почти ежедневным. Валентин стучал утром в дверь, я от- крывала, он входил без «здрасьте», сразу – «И вот, Люда…» – что-то рассказывал и, проходя мимо меня, бросал: «Чай с лимоном и два саха- ра». И так каждый день. Я уже зна- ла, что надо чай с лимоном и два са- хара, но он обязательно должен был это сказать. Садился за стол, долго мешал чай и вдруг начинал читать стихи. За семь лет нашего общения из уст выдающегося чтеца я слышала практически всю классическую по- эзию. – Он же умер в Москве? – Да… Валя уехал вслед за Козако- вым в Москву. Но, должна сказать, Валя блестяще отыграл здесь, в «Га- биме», спектакль, не зная вообще ни одного слова на иврите. Но он выучил. Звание народного артиста РСФСР Валя получил за спектакль в России «Случай в Виши», где он играл некоего барона. Так вот, когда он еще не уехал, мы в частной беседе выяснили, что он – еврей. Я-то ду- мала, что он приехал с еврейкой-же- ной, а оказывается, он еврей. Когда я посещала его могилу, то каждый раз из Иерусалима привозила каму- шек и оставляла у памятника. Меня всегда поражало только одно: мы были очень много времени наедине, и никогда я не слышала от него ни одной сплетни… Говорил только о поэзии, о литературе. Мы прожива- ли какую-то удивительную жизнь, которую я никогда не проживала ни с одним… Даже с мужем своим. Естественно, никаких других отно- шений у нас не было никогда. Он был очень стеснителен, очень тактичен. У меня все время, особенно после его смерти, было такое чувство: как он много не сыграл! Снялся более чем в 80 фильмах, а все его помнят как Смердякова... Пил, бедный, пил! Помню, он однажды на вечеринке, будучи пьяный, как говорят в Рос- сии, в стельку, лежа на полу, так про- читал стихотворение о любви, что мурашки пошли по спине. Пока что никто не заменил его для меня, хотя мне везет на встречи с людьми. И вот он потихоньку стал приво- дить ко мне в дом людей. Первые пять-шесть человек – это он привел, а потом уже пошла молва по Москве, что есть такая Люда Коробицына, и можно к ней. Не помню, кого он первого привел… А, вспомнила! Я выхожу на улицу, и по улице Гилель в страшную жару навстречу мне идет с чемоданчиком, с сумкой, с рюк- заком и еще с какой-то одеждой… Юрский! Я на него смотрю, подхо- жу и говорю: «Здравствуйте! Что вы здесь делаете? Куда вы идете?» Представляете, встретить вдруг на какой-то улице Юрского с чемодана- ми… Он говорит: «А я не знаю, куда я иду». – «То есть как?» – «Ну вот меня из гостиницы в 11 часов высе- лили, а забрать меня никто не при- ехал, и я не знаю даже, куда идти. У меня нет ни одного телефона…» Я говорю: «Какое счастье, вот я живу здесь». Привожу Юрского к себе, звоню Вале Никулину, он прибега- ет… Юрский остался у меня на три дня, ему еще на Мертвое море надо было. Мы, конечно, подружились, он подарил мне свою книгу, и я подари- ла ему свою. Через два дня… Тут за моим до- мом есть такое место, называется «Жерар-Бахар», и там был вечер Юрского. Я тоже пришла. И вот, рас- сказывая о своих встречах в Иеруса- лиме, он сказал: «А вы знаете, что среди вас тут живет замечательный писатель – Люда Коробицына?» Я так застеснялась, потому что я еще про свою книгу не очень-то и рас- сказывала… – А расскажите о книге. – Начать надо с истории моего знакомства со знаменитыми ху- дожником-фотографом Марком Штейнбоком. Он работал много лет в «Огоньке». И вот в один прекрас- ный день – звонок в дверь. Я откры- ваю. Кто-то держит под руки пьяно- го Валентина Никулина. Я говорю: «Что случилось? Здесь не шалман! Извините, откуда вы?» – «Знаете, я только что прилетел из Москвы, я три часа как в Иерусалиме и вот встретил Валентина, а он мне гово- рит: пойдем к моей подруге Людоч- ке. И я понял, что либо он упадет где- нибудь, либо уж я его приведу к вам». Мы положили Валю на диван, а чело- век говорит: «В качестве компенса- ции за мое такое вторжение хочу вам сделать подарок». Открывает свой портфель: «Вот, выбирайте любую фотографию здесь». А перед этим он сказал, что его зовут Марк, но до меня не дошло, что это Марк Штейн- бок. Я бросаюсь на эти фотографии
и понимаю, что я хочу их все! Поче- му? А у меня в столе письменном ле- жит законченная книга «Хреновое поле» – про Россию, про деревню, про район… И мне вот этих фото- графий так не хватает! Я говорю: «А можно, я вот эту возьму?.. А вот эту можно?» Я уже представила, что это будет обложка. Он говорит: «Да берите хоть все». А через год он при- ехал на презентацию моей книги. – О ком еще расскажете нам? – «Людочка, – говорит однажды моя подруга Зоя Макарова, – ты не приютишь у себя случайно Софи- ко Чиаурели с Котэ Махарадзе?» – «Что? Как это не прию…» И вот стук в дверь, я открываю. Впереди стоит Котэ, за ним его жена Софико. Котэ говорит: «Здравствуйте. Где я буду спать?» – «Здесь, в этой комна- те». – «Ваша библиотека?» И начи- нает, не раздевшись, набирать кни- ги: «Софико, у нее есть все, что мне надо! Я пойду надену пижаму». Со- фико сразу спросила, где плита, по- тому что народная артистка должна была покормить своего мужа. Она все делала сама: надевала в течение двух недель фартук, становилась к плите, потом убегала на съемки, встречи и концерты. А он как надел свою пижаму, так две недели мы с ним провели в разговорах. Он беско- нечно рассказывал о евреях Грузии. Говорил: «Мы их бережем, это наша драгоценность, у нас нет антисеми- тизма…» Что дальше? «Люда, к нам при- езжают со спектаклями Ларионова и Вертинская. Ты не можешь у себя приютить?» – «Конечно, могу». В тех двух комнатах они жили, а я на диванчике здесь. – Так можно сказать, что я спал в одной кровати с Вертинской? В разное время, но все-таки в одной кровати! – Сейчас дойдем и до кроватных историй, не волнуйтесь… Поселяют у меня (ну, опять-таки это Валя Ни- кулин: ну, куда? – только к Люде Ко- робицыной!)… ну, как его… Гоша. Кто играл Гошу? – Баталов? – Баталов! Поселяют у меня Алек- сея Баталова. Та комната была за- нята, и поэтому я отдала ему свою кровать. И началось! «Люда, а как он спит? А с кем он спит на твоей крова- ти?» Но на этой же кровати первым спал, естественно, Юрский. – Расскажите про Окуджаву. – Я снимала наши с ним беседы на видео и выложила их на своем сайте: http://lu-kor.com/. Могу только ска- зать, что, когда его жена Ольга отпра- вилась в церковь на рождественскую всенощную, мы ее отвезли и сидели в моей маленькой машинке с Валей Никулиным. Окуджава сидел сзади с гитарой, немножко пили там даже, пять-семь часов в этой машине сиде- ли, в моем маленьком «жучке»… И там, в этой машине, у него рождалась песня «В Иерусалиме первый снег». – Вы были знакомы и с Юрием Лю- бимовым… – Он поставил спектакль в «Га- биме». Я пошла посмотреть. И вот занавес, аплодисменты, а я сидела у самой двери и быстренько выскочи- ла в гардероб. И вдруг вижу: Юрий Любимов сидит один за столом, и около него никого нет. Я подбежала, говорю: «Здравствуйте! Меня зовут Люда, я живу в Иерусалиме». А он: «Я тоже живу в Иерусалиме». – «А почему вы здесь один?» – «Ну, меня тут никто не знает, и никого около меня нет». – «Ну, вот я буду около вас». Так вот у нас состоялось зна- комство. – Любимов ведь не еврей? – Нет! Еврейка его жена Катя. Она часто приезжает на вечера памяти... Понимаете, в Москве ты мог пойти в театр, в кино и уйти домой. Но ты не мог нигде пересечься с этими людь- ми. А тут вдруг они все оказались в Иерусалиме – ну, и где собраться? У нас был Русский культурный центр, водочку там пили… Там все встре- чались. Ты заходишь, а там сидит че- ловек десять тебе знакомых только по кино и телевизору, и вроде бы все свои. И ты подходишь запросто, по- тому что это израильская манера – по-доброму сразу отнестись к чело- веку, который сюда приехал, чтоб он не чувствовал себя брошенным, одиноким. И потом, что греха таить, хочется же быть к таким людям по- ближе... – Как Хлестаков: ну что, брат Пушкин?!.. Это же интересно при- общиться к каким-то личным про- блемам и заботам знаменитостей, быть с кем-то «на дружеской ноге». – Вот, например, народная артист- ка Ларионова открыла тайну, что хо- чет креститься… – Она хоть не еврейка? – Нет. – Ну, тогда на здоровье… – …креститься здесь, в Иеруса- лиме. Отвели ее в церковь, нашли батюшку. Снимать он мне не разре- шил, но в трех словах… Стояла боч- ка воды, и надо было три раза оку- наться. И вот она держалась руками за край бочки, и когда оттуда появля- лась ее голова без макияжа… Такой красоты Аллу я ни в одном фильме не видела! А другой раз Валюша прихо- дит и говорит: «Людочка, мы сегод- ня идем на крестины». – «Боже мой, какие крестины?» – «Сын Шоста- ковича приехал сюда крестить свою дочь». – «Какой сын?» – «Какой-ка- кой? У него один сын – Максим, ди- рижер». И вот мы попали на крести- ны внучки Дмитрия Шостаковича… А одна встреча была у меня очень не- приятная. Можно? – Для контраста. – Снимался в Израиле, на Мерт- вом море, фильм «Мастер и Марга- рита». В роли Иисуса был Николай Бурляев. Мы три дня общались, и на- конец я привела его к себе в дом. Он здесь не жил, они жили в гостинице. Я чувствую, что- то не то, как-то не складывается об- щение. Обычно на прощанье с людь- ми обнимаешься, радуясь, как все было, – а здесь нет никакой радости. Простились, его кто-то забрал, и он уехал. На следую- щий день слышу интервью по рос- сийскому телеви- дению: «Группа актеров вернулась из Израиля. Николай, расскажите нам, пожалуйста, о ваших первых впечатлениях». И что же говорит этот товарищ? «Знаете, чувству- ется, что там какие-то опущенные все, какие-то все приниженные… И только одна женщина более-ме- нее…» И поскольку он мне оставил свой телефон, я сразу же, не отходя от телевизора, набрала номер и ска- зала: «Здравствуйте, Николай! Это Люда Коробицына, та, которая „бо- лее-менее“. Как вам не стыдно за это ваше интервью?!» – Он вообще антисемит. – Конечно, он антисемит, я это знаю. Но как же не сказать ни одного хорошего слова? – Ну, а если заодно про Жанну Би- чевскую? – Поселяется она у меня со своим молодым красавцем-мужем Понома- ревым… – Он же автор песни «Куликово поле», которую они поют: Возвратит Россия русский Севастополь, Станет снова русским полуостров Крым, Наш Босфор державный, наш Константинополь И святыня мира Иерусалим! – Да, конечно... Возила я их, я все хотела показать Иерусалим, рас- сказать про нашу жизнь, а их инте- ресовали только церкви. И мне при этом было сказано: «Люда, не надо нас никуда водить, только в храмы». В моей квартире все вплоть до рако- вины моей и иной сантехники было осенено крестным знамением. Я обалдевала, какое количество кре- стов было в этой квартире накреще- но. Я потом ходила со свечой по всем углам и говорила: «Борух ата ашем, элокэйну мэлэх аолам!» Мне было очень обидно, потому что это боль- шой секрет, но она же еврейка! – Да ну? Вы это точно знаете? – Ну, что значит: я точно знаю? Мне точно сказали, а тому, кто сказал, люди точно сказали. А почему ходит байка? Наверное, есть причина. – Но она не похожа! – Она похожа, особенно когда была моложе. Она похожа по складу характера, по трудолюбию, по тому, как она достигала всего, к чему стре- милась. Слух о том, что она еврейка, ходил, когда я еще в России работа- ла на радио. Тогда говорили, что нет лучшего исполнения русских песен, романсов. Но если мы вспомним, как она сопровождала эти песни, – это была абсолютно не русская гитара… А можно я вас спрошу: Вертинский – еврей? – Да нет! Другое дело, что он бы- вал в Эрэц-Исраэль, у него здесь кон- церты были, он даже песню написал «Палестинское танго». Помните? «И люди там застенчивы и му- дры…» – Почему я спросила… Когда у меня жила Марианна Вертинская, у нас тут всякое было. И застолья. Как-то мы говорили о еврействе, и вдруг Марианна говорит: «Ой, как я, когда была школьницей, не люби- ла папины „еврейские бутерброды“, которые он нам готовил в школу!» Я спрашиваю: «А что же в них такого было плохого?» – «Они были с соле- ным огурцом… Хлеб с маслом, или с сыром, или с колбасой, но обязатель- но с соленым огурцом». – Я думаю, все объясняется тем, что он был из Киева, евреев там было много вокруг, и можно было чего-то нахвататься. – Вы точно знаете? Нигде ничего не написано, что он был вдруг еврей? А можно и напрямую спросить – по- звоню Марианне! – Скажите, что все же привлекало людей московской богемы, творче- ской элиты в Иерусалиме? – Они работали! Они все работали с утра до вечера. Они у меня жили, а их возили по всему Израилю. Не- удобно об этом говорить, но по- чему эти актеры жили у меня? Это 1990-е гг. Ни у кого не было лишней копейки не только чтобы снять го- стиницу, а чтобы просто у кого-то поселиться и за это заплатить. Они приезжали измученные, уставшие. Где-то по ходу дела им что-то пока- зывали, и когда у них был свободный день, я уже к ним не подходила… Но вот, бывало, вечером все вернулись, успокоились, помылись, сидим за столом, тишина… И вдруг кто-то скажет в этой тишине: «Господи, мы же в Иерусалиме!»
Беседовал Виктор ШАПИРО
ЕВРЕЙСКАЯ ПАНОРАМА
Комментариев нет:
Отправить комментарий