РАБ И ГОСПОДИН ИВРИТА

Шуламит ШАЛИТ (Израиль)

Раб и господин иврита
Цви Прейгерзон (1900 — 1969)

Цви Прейгерзон. 1968 г.

Это был самый счастливый день в его жизни. Он сдал в печать свою книгу «Обогащение угля» и узнал, что книга принята к печати. Всё! На этом он закончил свою научную карьеру. Сейчас он будет писать — и только на иврите.

Накануне провожали в Израиль Нехаму Лифшиц. Сегодня она уже в Вене и, как они договорились, она тут же заказывает вызов. Нехама взяла с собой подробные данные на каждого члена семьи. Он достал свою старую скрипку. Струны в ней никуда не годились. Он оделся и пошёл покупать новые струны. Принёс струны, отправился за яблочным пюре. Сегодня он начинает новую жизнь — всё, что ему надо, должно быть под рукой. Жена, Лея, приготовила обед. Сели за стол. И тогда его пронзила боль. «Я люблю, когда мне плохо», — говаривал он, — «ведь всегда плохо не бывает…». Ася, дочь, врач-терапевт, прибежала через четверть часа. Родители жили на Погодинской, она — на Фрунзенской набережной, рядом. Неотложка увезла его в больницу. Нашли Меира Гельфонда, кардиолога и друга, тот вызвал знаменитого профессора. Пожалуй, не верил, что умирает. Но всё-таки повторил то, что не раз говорил и раньше: если что, мой прах похороните в Израиле. Наутро Цви Прейгерзона не стало.

Это случилось 15 марта 1969 года.

Первый день новой жизни, обновление каждой клеточки в душе и во всём теле, музыка, банки любимого яблочного пюре — жить как хочется, писать, писать, чтоб ничто не отвлекало. А жизнь, оказывается, кончилась. Но ушел он как человек счастливый. «Разве не до самого конца своего земного пути человек сохраняет надежду?» — сказано им в одном из рассказов.

На идиш его звали Гирш, на русском — Григорий Израилевич, а на иврите — Цви. Фамилия Прейгерзон — довольно редкая. В семье не установили её происхождения, была догадка: прайгер, прагер зон — может быть от города Прага. Сын Праги? Вековые гонения на еврейский народ не располагали к ведению семейных хроник, не многие могут проследить судьбу своего рода на протяжении даже одного века. Но Ася Прейгерзон говорит, что, если встретишь Прейгерзона, — все из их семьи. Семья Прейгерзон была из Украины, из Волынской губернии. Сам Цви родился 26 октября 1900 года в местечке Шепетовка, преобразовавшемся в его творчестве в Пашутовку (от пашут — просто, простота — ивр.). Сейчас — это город в Хмельницкой области. По переписи конца прошлого века еврейское население составляло здесь половину всех жителей. Отец, Израиль Прейгерзон, как напишет Цви в протоколе допроса в 1949 году, «имел кустарную мастерскую с тремя ткацкими станками и наёмной рабочей силой», т.е. почти капиталист, и его счастье, что он не дожил до «лучших» времён, а умер своей смертью в 1922 году. Был он человек просвещенный и мечтал дать сыну хорошее образование. А мать Цви была из знаменитого на Волыни раввинского рода, так что в доме ладно уживались и еврейская традиция, и дух прогресса.

Начало его биографии почти буквально повторяет биографию Авраама Шлионского. Оба родились в 1900 году. Оба знали иврит с детства, оба мальчиками приехали в Тель-Авив и учились в прославленной гимназии «Герцлия». Оба вернулись в Россию. Но Шлионский после гражданской войны ни одной лишней минуты не хотел оставаться в Советской России, судьба же Цви Прейгерзона сложилась иначе. Как гласит семейное предание, сам Хаим Нахман Бялик, прочитав его ранние литературные работы, стихи и прозу, сказал отцу Цви: «Этот мальчик далеко пойдёт, если ему не подрежут крылья». Поэтому отец купил ему билет на пароход и отправил сына в Палестину. Но если Авраам Шлионский тот первый год, в основном, гонял мяч на футбольном поле, то Цви посылал домой подробные отчёты об успехах в учении. В конце учебного года он получил награду от турецкого султана. Начались каникулы. Полёт первого самолёта, управляемого еврейским лётчиком, был для мальчишек, как полёт человека на Луну. Все искали крышу повыше. Цви слетел с крыши и сломал ногу. Долечиваться поехал домой в Россию. Вскоре началась Первая мировая война, отрезавшая путь на юго-запад. И мальчика отправили просто на юг — в Одессу. Почти не зная русского языка, он за несколько месяцев подготовился к экзаменам и поступил в русскую гимназию, а по вечерам жил ивритом и еврейской историей. Всю жизнь считал своим учителем, другом и духовным отцом профессора Йосефа Клаузнера. (Узнав каким-то образом о смерти профессора в Иерусалиме в 1958 году, очень печалился). Он посещал и ешиву. Учился всему, чему мог. Как люди находили для всего время? Он ведь закончил, попутно, и Одесскую консерваторию по классу скрипки.

В юные годы мысль о родине предков не покидала его: он решил получить ещё и практическую специальность, «полезную» в Эрец Исраэль, для чего поступил в Московскую академию горного дела. Современная молодежь едва ли понимает людей среднего и старшего поколения, живших при советской власти постоянно, изо дня в день, двойной жизнью. Может быть, биография Цви Прейгерзона — один из самых ярких, даже резких примеров такой жизни. Он стал не просто специалистом своего дела. В некрологе, напечатанном в научно-тематическом сборнике «Обогащение и брикетирование угля», сказано: «Видный учёный, автор более 50 научных трудов и изобретений… он был одним из тех, кто заложил основы… горной промышленности. Его труд «Обогащение угля» является настольной книгой … талантливый педагог… он более 40 лет отдал воспитанию инженеров…»

Вот эта книга. Первое её издание вышло в 1934 году, последнее — в год его смерти, в 1969 году. Здесь его имя стоит в траурной рамке. Пытаюсь вчитаться в технический текст и чем меньше понимаю содержание, тем более вовлекаюсь в странную игру: нанизываю технические термины, как землянику на соломинку, и неожиданно они начинают звучать для моего далёкого от техники слуха в каком-то музыкальном ритме, кажется, я различаю отдельные инструменты: «Кок-су-ю-щи-е-ся угли, пет-ро-гра-фи-че-ский состав, сера ор-гани-ческая, кол-че-данная, суль-фатная, сус-пензия, фло-тация, обе-спы-ливание, обе-зво-живание, гро-хо-чение, дро-бление…» Игра звуков случайна, она рождена парадоксом: мы говорим о Цви Прейгерзоне — большом еврейском ивритском писателе, десятилетия трудившемся тайком, в подполье, а не о серьезном ученом, жизнь которого, внешне благополучная, была у всех на виду…

В конце 20-х годов, когда начиналась техническая и научная карьера Прейгерзона в России, параллельно с ней росла его писательская популярность в Палестине. Все лучшие журналы и газеты того периода печатали Прейгерзона. Вот они стоят на полках — эти тома журналов Ха-Ткуфа, Ха-Олам, Ктувим, нью-йоркский Ха-Доар. Эти издания были родным домом для лучших еврейских писателей. Откроем «Ха-Ткуфа», сначала смахнём пыль, редкий исследователь или любитель литературы касается их сегодня… Чёрная тяжёлая обложка, золотое тиснение, ха-ткуфа значит эпоха… Среди редакторов на первом месте — Шауль Черниховский. Меня охватывает ощущение обыкновенного чуда. Вот его дети, Прейгерзоны, рядом с нами — Ася, Нина, Беньямин… «Вашего папу, — говорю им, — редактировал Черниховский…» Рассказы: Ахи Мошке — мой брат Мошке, том 25-й, 1929 год, стр. 121-123… Один журнал, другой, третий…

В Москве в те годы Моше Хьюг (он же Цви Плоткин, он же Абрамзон) издавал журнал «Бэрейшит» («Начало»). В издании его Цви участия не принимал, но с Цви Плоткиным дружил многие годы. Потом название этого журнала всплывёт на следствии, на допросах… Их посадят одновременно: и Цви Прейгерзона, и Цви Плоткина, и Меира Баазова… Однажды у Плоткина он познакомится с неким Сашей, который выразит желание учить иврит и начнёт приходить к нему в дом два раза в неделю. В рассказе «Иврит» Цви Прейгерсон поведает нам, какую зловещую роль сыграл в его жизни этот субъект. Я не стану называть его фамилии, кто знает, времена изменились, может, и его дети уже в Израиле. Как он попал к Плоткину, неизвестно. Втёрся в доверие. Сколько их было, любивших иврит почти что чувственной любовью? Так что немудрено, что Саша с еврейской внешностью и фамилией был радушно принимаем и за письменным, и за обеденным столом…

Цви Прейгерзон с женой Леей. 1934 г.

… Последняя публикация, прибывшая в Палестину, отмечена 1934 годом. Убийство Кирова. Волна кровавого террора. Казалось, что кончилась навсегда и ивритская литература в России. Считалось, что она кончилась ещё в 1921 году, с отъездом Бялика и вместе с ним большой группы писателей и поэтов, языком творчества которых был иврит. Но такие писатели и литературоведы и критики, как Иегошуа Алекс Гильбоа, Гецель Крессель и некоторые другие, продолжали следить за тем, что происходит на их бывшей родине… Что пишут и пишут ли вообще Цви Прейгерзон, Хаим Ленский, Элиша Рубин, Моше Хьюг — тот самый, друг Цви, Авраам Карив, Иохевет Бат-Мирьям, Гершом Ханович… Единицы добрались до Израиля. Среди оставшихся все, за редчайшими исключениями, были арестованы и сосланы… Доктор филологии Хагит Гальперин, которая годами собирала наследие Прейгерзона и создала целый отдел в институте имени Нахума Каца при Тель-Авивском университете, говорит: «Даже те, что были в плену надежд на лучшее, на светлое будущее в стране Советов, очнулись от своих иллюзий, но слишком поздно, если не погибли вообще… А выжившие остались с моральными и физическими ранами — навсегда».

Она считает и пишет об этом в предисловии к вышедшей в 1991 году книге Прейгерзона «Рассказ без конца «(Ха-сипур ше ло нигмар), что в разные периоды Прейгерзон жил, думал и чувствовал по-разному. После революции его и влекло к Израилю, и что-то отталкивало, настолько, что временами он вовсе забывал о своей юношеской мечте… И даже после заключения, судя по его «Дневнику воспоминаний» (Йоман ха-зихронот), он всё еще верил коммунистической идее, не в меньшей мере, чем в свой народ и его язык… Эта двойственность отразилась и в его творчестве, ничуть не умаляя притом его личности. Нам, которые оттуда, не так трудно даётся понимание предмета. Если израильских писателей Ахарона Мегеда, Моше Шамира и других Цви Прейгерзон поражает своим отличным знанием иврита, мастерством несколькими штрихами набросать вполне угадываемый образ, самим фактом сохранения языка, то нас, знающих и помнящих, как это было, поражает, прежде всего, его человеческий подвиг, которому мало равных.

Мы же помним, как это было. Но как это было с Цви Прейгерзоном? С тех пор, как иврит стал языком запретным, караемым, даже его семья не знала о его занятиях ивритом, о том, что он пишет, он это делал втайне, за закрытой дверью, чтобы не поставить под удар детей… «Мы же все ходили на субботники», — говорят его дети. И многие из нас — тоже. Были годы, когда он писал свои рассказы и романы на страницах томов «Вопросы ленинизма» — между строк… Писал, зная, что его произведения никогда не увидят света, не встретятся со своими читателями… Удивительно ли, что он решил воспользоваться услугами «добрейшего» Саши? Саша предложил передать несколько рассказов для опубликования в Израиле через знакомых польских евреев. Я листаю дело №2239 по обвинению Прейгерзона во «вражеской работе против советского государства», в «националистической работе среди еврейского населения, в участии в антисоветской группе» и т.д. В верхнем углу слева: «Утверждаю — Министр госбезопасности СССР, генерал-полковник Абакумов». Дело было переписано, уже в годы перестройки, от руки, сыном писателя Беньямином.

Цви был арестован 1 марта 1949 года и получил 10 лет. 12 апреля 1953 года, после смерти Сталина, он пишет заявление Генеральному прокурору СССР: «За период следствия, продолжавшегося около 9 месяцев, я многократно подвергался тяжёлым избиениям… Для того, чтобы заставить меня подписать ложный и клеветнический общий протокол, меня в кабинете следователя Цветаева подвергли коллективному избиению, при этом разбили мне голову до крови и выбили зуб…» В течение нескольких месяцев ему давали спать не более часа-двух в сутки, «в Лефортовской тюрьме у меня был приступ острого помешательства, он длился 14 часов,.. меня продолжали избивать…» Он не отрицает, что писал на «древнееврейском» языке и печатался за границей, но добавляет, что «по содержанию они были вполне советскими и носили бытовой или антирелигиозный характер».

После войны, в 1945-48 гг. он опять написал несколько рассказов, проникнутых «чувством горячей любви к советской родине и ненависти к фашистским убийцам».

Из рассказа «Иврит» (перевод Цили Клепфиш, опубликован 16.3.1989 в газете «Наша страна»). На допросе у полковника герой рассказа просит встречи с прокурором, за что его нещадно избивают. «На сей раз удар пришёлся по левому уху. Потекла кровь. В глазах потемнело… Потом я услыхал голос полковника… он снова пообещал, что уничтожит меня… И он отвратительно выругался на «чистейшем русском языке»…После этого герой рассказа, он же — его автор, объявил, что отныне не знает русского языка и будет отвечать только на иврите. Дальше — описание карцера. Крики заключённых, голод…Силы уходили. Сознание мутилось. «Клянусь всем, что мне дорого, что буду говорить только на иврите» — шептал он. Вкус маленькой личной победы он ощутил, когда привели переводчика. Им оказался… Саша. «Он приходил ко мне в дом, а потом писал на меня доносы». Ц.Прейгерзон заканчивает этот рассказ так:

«Проходят годы, время течёт своим чередом, люди поднимаются и падают, возвышаются до небес, а потом становятся маленькими и ничтожными, те плачут, эти плачут, каждый занят своим делом.

Судьба уготовила мне холодные годы в лагере на севере страны. Снежные бури зимой, белые ночи весной, северное сияние горит на звёздном небе, тесные переполненные людьми бараки, бесплодные страсти, каторжный труд, обманутые надежды и неожиданно сердечная теплота человека, брата — товарища по несчастью.

Но вот повеяли новые ветры в стране, и я, как десятки таких же, как я, был освобождён и вернулся домой. Несколько лет я прожил на свободе. Недавно я встретил его. Приятная встреча.

Это было вечером. На улице никого, кроме какой-то старушки, которая и стала случайной свидетельницей нашей встречи.

Но это был уже не тот Саша. Я с трудом узнал его. Лицо стало болезненным, жёлтым, сморщенным, а в руке была стариковская палка.

«Шалом», — окликнул я его, и нервная улыбка исказила моё лицо…

Крысиные глазки впились в меня на секунду, а потом он повернулся и бросился бежать, стуча палкой по тротуару. Я провожал его громким смехом, который хлестал и подгонял его, и старушка-прохожая трижды перекрестилась и ускорила шаги».

Так — в рассказе. Цви так много думал об этом ничтожном человеке, что выдумал их встречу… Её не было. И дети ничего о нём больше не слыхали…

«Холодные годы в лагере на севере страны…» Он возьмёт себе псевдоним Цфони, Алеф Цфони.

«В 1965 году Ц.Прейгерзон тайно переправил часть своих рукописей в Израиль с тем, чтобы они были опубликованы здесь под псевдонимом А.Цфони, что буквально означает «северный», т.е. живущий в северной стране — России. Для самого писателя были в этом псевдониме и воспоминания о годах, проведенных в северных лагерях, и намек на значение «скрывать», «держать в тайне», содержащееся в ивритском корне ц-ф-н. Писатель знал, что этот шаг сопряжён с риском повторного ареста, если псевдоним будет раскрыт, но был готов к этому: «Уже в тюрьме я дал клятву, — писал он в 1957 году в «Дневнике воспоминаний», что не оставлю иврит, и я исполняю её по сей день, пусть даже арестуют меня во второй и в третий раз. До последнего дыхания моя любовь и вся моя душа отданы ивриту». (Из статьи профессора Михаила Занда, журнал «Возрождение», 1987, №10)

Он назвал свой роман «Когда угасает светильник», на иврите же он вышел под названием с обратным смыслом: «Эш ха-тамид» — «Вечный огонь».

О Прейгерзоне написано много. На русском писали Михаил Занд, Авраам Белов-Элинсон, Лея Алон… Но есть ещё факты, которые до сих пор не опубликованы. Сегодня уже можно рассказать, как была переправлена рукопись автора в Израиль. В Израиле широко известно имя Давида Бартова. Он был работником израильского посольства в Москве. Цви Прейгерзона знал по израильским публикациям. Потом они познакомились лично. Встречались на больших концертах. На вечере Нехамы Лифшиц Давид взял рукопись, а, вернувшись домой в посольство и, зная, что нельзя доверять ни потолкам, ни стенам, лёг в постель, накрылся с головой простынёй и читал всю ночь. Наутро рукопись ушла в Израиль. Позднее Цви Прейгерзон узнает, что его книга была набрана и напечатана издательством Ам-Овед за две недели. На очередном концерте они были с жёнами. Жена Бартова Эстер и жена Цви Лея прогуливались по фойе. Бартов сказал, что хочет сделать Цви подарок. Цви сделал такое движение рукой, как будто что-то отталкивал. Он всегда говорил: «Я от Израиля помощи не хочу, я хочу только дать что-нибудь Израилю». То же он повторил и Бартову. «Этот подарок ты можешь принять. Он у моей Эстер». Он развернул свёрток… Там была его книга, в мягком переплёте… Это была его первая публикация спустя тысячи лет… Он давно уже ни на что не надеялся… И что в Израиле напечатают — не верил. Бартов рассказал детям Прейгерзона: «Он держал в руках книгу, и слёзы капали на её обложку». Так появился в Израиле безвестный писатель А.Цфони. Но Гецель Крессель, знаменитый библиограф, создатель лексического словаря по ивритской литературе, моментально — по языку, характеру и строю текстов — догадался, кто скрывается под именем А.Цфони… Он уже умер, чудесный человек, влюблённый в своё дело Гецель Крессель.

Все израильские критики сходятся во мнении, что среди тех немногих, кто продолжал в Советском Союзе творить на иврите, Цви Прейгерзон был самым крупным прозаиком. Большая часть его рассказов вошла в цикл «Путешествия Беньямина Четвёртого». «…Образ странствующего рыцаря Беньямина традиционен для еврейской литературы, — писал Авраам Белов («Рыцари иврита…» Иерусалим, 1998. С.291.), — Беньямин Первый из Туделы (Испания) жил в XII веке и рассказал в своей книге о евреях диаспоры того времени. Беньямин Второй из Бессарабии побывал в середине XIX века в поисках пропавших десяти колен Израилевых в ряде стран Европы и Северной Африки, а также в Китае, Индии, Афганистане. Беньямина Третьего создал наш классик Менделе Мойхер-Сфорим. Это пародийный трагический образ еврейского Дон-Кихота, профессионального неудачника». Беньямин Четвёртый, по словам профессора Михаила Занда, – это сам Цви Прейгерзон. С ним трудно не согласиться.

После войны Цви снова потянуло к еврейской религиозной традиции, хотя в юношеские годы он совсем было отошел от нее. Во многих его рассказах прослеживается мысль о том, что тяжкие испытания возвращают человека к тому свету, который передаётся ему, иногда помимо его сознания, от его предков…

«По мере того, как множатся в народе Израиля бедствия и невзгоды, возрастает количество раскаивающихся и жаждущих вернуться к вере», — говорится в одном из рассказов. В другом рассказе Прейгерзон пишет о профессоре Московского университета, который тщательно скрывает от всех свою тайну, греховное свое занятие. Как испанские марраны во времена инквизиции, он ведет двойной образ жизни: приходит после лекции в советском вузе, переодевается в старую ветхую одежду и направляется в синагогу, стоит там в дальнем углу и тайком предается молитве. «По праздникам я часто встречаю в синагоге этого скрытного человека. По-видимому, мы живём на одной улице, а может быть, даже в одной квартире. Сдаётся мне, что этот вернувшийся к вере — я сам…»

Последнюю книгу «Рофим» («Врачи») он не закончил. Он писал её пять лет, болело сердце, но то, что он успел написать, опубликовано вместе с ранними стихами, вместе с дневником… В переводе Лили Баазовой на русском языке вышла книга Цви Прейгерзона «Бремя имени» (Лимбус Пресс, Санкт-Петербург, 1999). Она заслуженно получила теплый прием у читателей.

Рукопись «Дневников» Цви Прейгерзона, а также их первый перевод на русский язык, сделанный другом писателя Израилем Минцем (1900-1989), ветераном сионистского движения, тоже узником Сиона, мне довелось прочитать много лет назад. Да, перевод требовал серьезной редактуры, но так хотелось увидеть эти «дневники» опубликованными. Это не только потрясающий документ человеческого духа, но и свидетельство писательской наблюдательности, точных и умных характеристик. Рада сообщить, что вскоре «Дневники» увидят свет в иерусалимском издательстве «Филобиблон» (редактор и издатель Л.Юниверг).

«Цви Прейгерзон — редкое явление как в ивритской литературе, так и в истории нашего народа», — сказал о нём замечательный израильский писатель Ахарон Мегед.

«Я клянусь, — говорил Цви Прейгерзон, — что до последнего дыхания буду предан сердцем и душой нашему языку».

Американский еврейский писатель Д.Перский (1887-1962) говорил: «Я — раб иврита». Цви Прейгерзон был его рабом и его господином.