СИОНИЗМ РОБИНЗОНА КРУЗО

 Корни всей классической литературы в Торе. Историю Иова Многострадального прекрасно и творчески пересказал Даниэль Дефо. Только его герой шел, наказанный судьбой, от безверия к вере, и от греха к святости, а Иову, в лишениях, удалось сохранить и веру, и святость. Но подвиг одиночества на краю бездны безумия и смерти и в "Приключениях Робинзона Крузо" очевиден.

Нет необходимости делать характерную, смешную попытку притянуть к еврейству героя классического романа, написанного почти триста лет.

Однако странностей и загадок в этой связи множество. И начинаются эти загадки с первой страницы «Жизни и удивительных приключений». Читаем: «Я родился в 1632 году в городе Йорке в зажиточной семье иностранного происхождения: мой отец был родом из Бремена» (цитирую по самому полному, классическому переводу М. Шишмаревой; мне повезло – в нашей домашней библиотеке это академическое издание 1931 года было всегда, и знакомство свое с Робинзоном я начал с подробного описания его приключений, а не с краткого пересказа для детей).

Итак, семья иностранного происхождения. Отец из Бремена, но слов «Германия», «немец» Дефо почему-то не произносит, зато приводит настоящую фамилию отца – Крейцнер. Странная подробность. Откуда такая фамилия? Крейцер – денежная единица. Итак, мать – англичанка с почтенной девичьей фамилией Робинзон (Робинсон), отец – человек денег.

Таким образом, в младшем сыне уважаемого семейства чисто английская страсть к путешествиям сочеталась с купеческой, торговой хваткой.

Впрочем, неважно, кем был сам Робинзон Крузо. Пусть свои путешествия он начнет никем: человеком без национальности и без Б-га.

Так задумано самим писателем – диссидентом, пуританином. Собственно, главная тема романа – это история о том, как никто превращается в человека достойного и мыслящего – человека веры.

Страсть Робинзона к дороге подобна тоске по совершенству. Юноша болен дорогой. Он не способен существовать вне движения, но сам по себе путь Крузо – морской или сухопутный – не отличается особым разнообразием. Чаще всего он попросту скучен.

Все эти бури, плантации, пираты, даже пленение Робинзона маврами – всего лишь обычное потворство вкусам читателя XVIII века. Путешественник движется к главной своей цели, к своему «Ханаану», к месту покаяния, мук, радости, и подлинного спасения.

Необитаемый остров – это уход от приключений, от динамики сюжета, от набора трафаретных литературных приемов. Уход в новую, неведомую страну, где Робинзону предначертано остаться наедине с собой, преодолеть одиночество и не стать одичавшим безумцем.

В этой способности к преодолению и есть единственный фантастический прием допущения в книге. Никак не мог Робинзон после многолетнего одиночного заключения на необитаемом острове не сойти с ума, а герой романа не только сохранил ясную голову, но обогатил свой мозг всей возможной мудростью.

Помню, как впервые открыл книгу о Робинзоне. Моего отца-офицера отправили в Москву на какие-то курсы усовершенствования. Я попал в чужую школу с чужим лицом, чуждо одетый, даже с говором, непривычным для остальных учеников той школы. Третий класс. Боли, муки того года хорошо помню. Помню первое ясное сознание чуждости, проклятие одиночеством.

В тот год я был один на необитаемом острове. В тот год я и прочел впервые роман Дефо. Сегодня, через пятьдесят лет, мне кажется, что роман этот спас тогда мою детскую душу от полного отчаяния.

Робинзон выжил – вопреки всему. Он вышел победителем. Он преодолел пытку одиночеством. Ему было гораздо труднее, чем мне. У Робинзона не было романа, написанного о нем самом, но у героя Дефо была Библия. Он нашел эту книгу на разбитом корабле и спас, вместе с оружием, досками, парусиной и даже листами свинца.

Робинзон не был одинок на своем острове. Он научился разговаривать с Б-гом, и только потому сохранил речь и человеческий облик.

Разговор с Б-гом и народ еврейский спас от безумия и неизбежного исчезновения. Почти три десятка лет на острове Робинзон учился разговаривать с Б-гом. Евреи постигают эту науку вот уже сорок веков.

Повторяю, мне повезло сразу прочесть полное издание романа. С тех пор, в разные годы, перечитывал эту книгу неоднократно.

И здесь можно отметить еще одну удивительную странность «Жизни и удивительных приключений Робинзона Крузо»: Дефо всего лишь один раз, по крайней мере в первой части книги, произносит имя Христа, да и то в ходе религиозного просвещения Пятницы, ни разу не вспоминает деву Марию или апостолов. Казалось бы, человек, обретя веру, должен был водрузить на острове крест. Нет, это даже в голову не приходит Робинзону – отличному плотнику. В полном своде классических рисунков Жана Гранвиля к роману Дефо нет ни одного изображения креста или распятья. Есть столб, на котором отшельник вел засечками свой календарь – и все.

Робинзон разговаривает только с Всевышним. Он обращается лишь к имени Творца. В той же лекции, прочитанной Робинзоном Пятнице, мы находим и вовсе удивительный для правоверного христианина англиканской веры текст. Вот он: «…мало интересовались мы вопросами церковного управления и тем, какая церковь лучше. Все эти частности нас не касались, да и кому они нужны? Я, право, не вижу, какая польза была бы нам оттого, что мы изучили бы все спорные пункты нашей религии, породившие на земле столько смуты, и могли бы высказать свое мнение по каждому из них. Слово Божие было нашим руководителем на пути к спасению, а может ли быть у человека более надежный руководитель».

Сказано это Робинзоном, способным на размышления о Б-ге. Сказано зрелым и мудрым человеком. Но попал он на остров совсем иным существом, созданием бесхитростным, подобным растению.

Приведу характерный отрывок из книги: «Моя душа не знала Б-га: благие наставления моего отца испарились за восемь лет непрерывных скитаний по морям в постоянном общении с такими же, как я сам, нечестивцами, до последней степени равнодушными к вере. Не помню, чтобы за все это время моя мысль хоть раз воспарила к Б-гу или чтобы хоть раз я оглянулся на себя, задумался над своим поведением. На меня нашло какое-то нравственное отупение: стремление к добру и сознание зла были равно мне чужды. По своей закоснелости, легкомыслию и нечестию я ничем не отличался от самого невежественного из наших матросов. Я не имел ни малейшего понятия ни о страхе Б-жием в опасности, ни о чувстве благодарности к Творцу за избавление от нее».

Библейскому Иову хватило силы и мужества сохранить веру, пройдя через множество личных катастроф. Робинзон пришел к вере через муку одиночного заключения на необитаемом острове.

Есть в романе и прямое указание на то, что история Иова была для Дефо одним из основных источников вдохновения, как, впрочем, и сама Библия. В награду за обретение веры писатель возвращает своему герою богатство. Вот как пишет об этом Дефо: «Могу сказать, для меня, как для Иова, конец был лучше начала».

Век рационализма и либеральных иллюзий породил другой роман о необитаемом острове. В нем героям не нужен Б-г, потому что они не одиноки. Им не нужен промысел Б-жий, потому что они сами готовы из ничего создать все. 130 лет назад Жюль Верн сочинил свою робинзонаду под названием «Таинственный остров».

Этот блестящий французский писатель был отмечен юдофобией, а потому и с идеей Б-га он особо не церемонился. В подарке, подброшенном колонистам капитаном Немо, была Библия. Но что-то не помню, чтобы кто-нибудь из героев романа хотя бы раз раскрыл ее.

Есть еще одна некая странность романа Дефо по сравнению с книгой Жюль Верна. Каких только зверей нет на необитаемом острове. Робинзон – охотник, но ни разу не полакомился он мясом дикого кабана, не попробовал столь любимых англичанами бекона или ветчины.

Герои Жюль Верна трескают поросятину почем зря. Даже знаменитую дробину они находят в мясе поросенка – пекари. Но это так, к слову. Существенно иное.

Сам Жюль Верн уничтожил свой таинственный остров. Нет его ныне, как нет больше надежды на мир, построенный одним техническим гением человека, и мифа о его способности сохранить нравственную высоту в тисках технократии.

Уверен, что остров, приютивший героя Дефо, по сей день стоит посреди океана.

В дневнике Робинзон пишет: «…мне приходится бороться с трудностями, превышающими человеческие силы – бороться одному, без поддержки, без слов утешения и совета. И я воскликнул: “Г-споди, будь мне защитой, ибо велика печаль моя”. Это была первая молитва – если я могу назвать ее так – за много, много лет».

В советской орфографии моей книги о Робинзоне слово «Б-г» писалось с маленькой буквы. Конечно, при первом чтении, я не понял смысла приведенного текста. Помню только, как заворожила меня эта молитва, и я не раз повторял ее, после очередных горестных приключений в той школе. «Г-споди, будь мне защитой, ибо велика печаль моя».

Сегодня я думаю, что одиночество и отчужденность еврейского народа – необходимые условия для подлинного обращения к Б-гу. Дети Иакова были задуманы Высшей Силой как народ печали, народ преодоления, народ, который обречен на существование на необитаемом острове, посреди океана вражды, ненависти и непонимания.

Что привело Робинзона на остров? Страсть к путешествиям? Алчность? Отправив своего героя в последнее, фатальное кораблекрушение, Дефо пишет: «Дурное употребление материальных благ часто является вернейшим путем к величайшим невзгодам».

И будто в насмешку Дефо, приговорив своего героя к одиночному заключению на острове, почти сразу после кораблекрушения делает его богачом. Робинзон находит на разбитом корабле ящик с деньгами. И что же: «Я улыбнулся при виде этих денег. «Ненужный хлам! – проговорил я, – зачем ты мне теперь? Ты и того не стоишь, чтобы нагнуться и поднять тебя с пола».

Однако, «поразмыслив», Робинзон денежки все-таки прихватил с собой. Он еще не понял до конца, куда попал, какая жизнь его ждет и какой путь пройдет его душа на этом острове. Гений Дефо шел за правдой характера и поступка.

Невзгодами, кстати, хитрый писатель называет те обстоятельства, которые вернули душу его «материальному» герою. Дефо вдруг забывает о «невзгодах», когда пишет: «Теперь, наконец, я ясно ощущал, насколько моя теперешняя жизнь, со всеми ее страданиями и невзгодами, счастливее той позорной, исполненной греха, омерзительной жизни, какую я вел прежде».

Счастлив – благодаря невзгодам, в полном одиночестве, без связи с прежним миром людей, даже без надежды увидеть когда-нибудь лицо человека. В этой удивительной двойственности и вся гениальность романа, его исключительная честность.

Дефо – верный ученик Библии, Ветхого Завета, как обозначают Тору христиане. Ветхий Завет в романе Дефо вовсе не являет следов ветхости. Он – новая, совершенно новая Книга для Робинзона. Не Ветхий Завет, не Новый, а единственный.

Прародитель евреев Авраам на пути к вере был грешен и противоречив в своих поступках. Всевышний терпеливо лепил из греховного праха человека Б-жьего. Гениальность Библии и состоит в ее исключительной, часто поразительной, честности и железной логике гениального литературного произведения в сочетании с естественным, как сама природа, дыханием Текста.

Б-гу не нужен был идеальный герой из языческого мифа для сотворения своего народа. Идеальный герой, без сучка без задоринки, никогда не существовал. Такому фантастическому существу и не нужно присутствие Б-га во Вселенной, не нужна вера.

Есть еще одна удивительная особенность романа Дефо. Как известно, в христианской религии все держится на постулате: чудо, тайна, авторитет.

Тайна и авторитет взяты из иудаизма. С чудом все сложнее. В иудаизме нет однозначного отношения к мистике. Чудо простое, на уровне фокуса, требовалось народу Книги только на первых порах его становления. В дальнейшем чудесное не играло особой роли в религиозном сознании евреев. Культ знаний всегда противился этому, утверждая, что в монотеизме вполне достаточно самого чуда присутствия Всевышнего в этом мире. 

Все – как в одной из историй, пережитых Робинзоном. Помните, на острове неожиданно появились колосья ячменя. «Невозможно передать, в какое смятение повергло меня это открытие!… Я был потрясен до глубины души и стал верить, что это Б-г чудесным образом произрастил его без семян».

Однако Дефо не позволяет своему герою упростить задачу обращения к Творцу. Никакого банального чуда. Робинзон вспоминает, что в этом месте он вытряхнул на землю мешок с испорченным кормом для птиц.

«Чудо исчезло», – пишет Дефо, но тут же усложняет своему герою задачу: «Не перст ли Провидения виден был в том, что из многих тысяч ячменных зерен, попорченных крысами, десять или двенадцать зернышек уцелели, и, стало быть, все равно что упали мне с неба. Надо же было мне вытряхнуть мешок на этой лужайке, куда падала тень от скалы и где семена могли сразу же взойти».

Б-жьего промысла гораздо больше в повседневной реальности, чем в разного рода, чудесах. Разве это не еврейский взгляд на мир?

Тот же сюжет с хлебным зернышком использует Жюль Верн. Только одно оно, единственное, случайное. Все остальное, связанное с обильным урожаем, – дело знаний и труда колонистов. Благоприятный случай плюс энтузиазм и трудолюбие дружной, ведомой мудрым вождем компании, и можно вполне обойтись без Провидения на пути к светлому будущему.

Удивительно и то, как в своем бессмертном романе Дефо примирил две ветви современного сионизма – религиозную и светскую.

Дело в том, что рассуждает Робинзон Крузо в книге не так уж много. В романе он, прежде всего, занят делом. Он, ничего не умеющий делать руками, ничего не освоивший в жизни, кроме торговли, посредничества и хитростей колониального предпринимательства, вдруг становится обычным пахарем, скотником, плотником, столяром, портным и так далее.

Первые халуцим в Палестине были убеждены, что только возвращение к простому труду позволит евреям вернуться к самим себе и на свою землю.

Век социализма сформировал их сугубо базисное сознание. Так называемой надстройке отводилась незначительная роль. Связь между действием руки и движением мозга не принималась во внимание. Отсюда и ряд труднейших проблем, с которыми Израиль и сейчас не может справиться.

В книге Дефо возвращение Робинзона к своей богодуховной сущности обусловлено простотой самого необходимого труда, освещенного величием отвлеченной мысли.

Без этого синтеза нет романа, нет Робинзона Крузо, познавшего в бедах и одиночестве счастье, нет и самого секрета бессмертия этой книги великого английского писателя.

Труд и вера – это то, что не позволило Робинзону сойти с ума. Труд и вера построили еврейское государство на островке посреди океана коварства и злобы...

Не только техническое превосходство позволило Робинзону одержать победу над дикарями, но и его ненависть к ритуалам язычества, его религиозное сознание. Кстати, напрочь лишенное даже тени ксенофобии.

Помните, как «дикарь» Пятница точно отреагировал на кровожадность пиратов: «О, господин! Смотри: белые люди тоже кушают человека, как дикие звери».

Пятница был недалек от истины.

В любом случае каждый выход Робинзона за рамки одиночества и чуждости был чреват кровавыми столкновениями с язычниками – белыми или цветными.

Разве в этом нет подобия еврейской судьбе.

Долгий путь изгнания, путь крови, унижений, боли, привел потомков Авраама на свой остров. Остров, который они когда-то были вынуждены покинуть.

Евреи вернулись в Ханаан, в какой-то степени повторив судьбу Робинзона Крузо. И еврейская душа тоже не знала Б-га, и по своему легкомыслию и нечестию они мало чем отличались от «невежественных матросов».

Им, как было некогда с героем Дефо, был предложен единственный выход, чтобы в очередной раз не сойти с ума, не потерять свою землю: труд и вера.

Увы, путь, по которому идет Израиль сегодня, во многом повторяет дорогу колонистов из романа Жюля Верна, книги об острове, исчезнувшем в морской пучине.