Дети России и Украины – цель пропаганды Кремля. Для первых – разговоры о важном в школах, для вторых – перевоспитание брифингами Минобороны и изготовлением окопных свечей. К детям противников войны приходят органы опеки. Обсуждают социолог Виктор Вахштайн, правозащитник Павел Лисянский, директор российского представительства Amnesty International Наталья Звягина, журналист телеканала "Дождь" Нигина Бероева.
Ведущий Иван Воронин.
Видеоверсия программы
Иван Воронин: Президент России Владимир Путин на прошлой неделе анонсировал Год наставника и педагога. Планировалось выступление на людях, но получилось уже в привычном формате из Ново-Огарево. Пока время военное, наставниками власти видят непосредственных участников этой самой войны. Лучшие наставники для неблагонадежных граждан, например, осуждающих войну с Украиной, – это органы опеки.
В студии Радио Свобода – глава правозащитной организации Amnesty International в России Наталья Звягина. Можно ли говорить о новом витке репрессий, теперь уже строящемся на давлении на детей неблагонадежно настроенных граждан?
Лучшие наставники для неблагонадежных граждан, например, осуждающих войну с Украиной, – это органы опеки
Наталья Звягина: Это, конечно, новый рычаг. Школа – изначально довольно репрессивный и авторитарный институт. Это не первый случай, с полгода назад была история Варвары, которую просто вывели с уроков с полицией, потому что она разместила картинку с "Джевелинами". С учителями уже десятки лет работают из управления образования, из полиции, откуда регулярно просачивались какие-то "указилки". Происходящее сейчас –звенья этой цепи, реальное следствие. А школьные учителя – довольно зависимые люди, бюджетники. Деваться им особенно некуда, и они вынужденно с вниманием слушают рекомендации, поступающие сверху.
Иван Воронин: У нас на связи социолог Виктор Вахштайн. Означает ли этот новый виток преследований, что реальная поддержка войны на самом деле гораздо ниже (о чем рассказывают независимые исследования), поэтому властям приходится искать кнуты подлиннее, или это конкретные перегибы на местах?
Виктор Вахштайн: Никто не знает, что такое реальная поддержка войны. В ситуации военной цензуры бессмысленно проводить количественные социологические опросы. Любые цифры, от супервысоких, которые демонстрирует ВЦИОМ, до 22%, которые показывают независимые исследователи, – это попытки вглядываться в шум на мониторе и как-то разглядеть, что там видно за этими помехами. Даже при отсутствии жесткой военной цензуры, но в ситуации военных действий опросы дают очень сильные сбои. Если бы мы с вами накануне Октябрьской революции по репрезентативной выборке спросили у людей: поддерживаете ли вы политику государя-императора? – мы бы получили устойчивое поддерживающее его большинство.
Что касается перегибов на местах, это не перегибы на местах, а преступления, которые совершаются систематически. Но я был бы чуть осторожнее в плане того, что сама школа – репрессивный институт: это не совсем так. Последние 15 лет мы делали исследования по поводу того, как развивалась система школьного образования в России, и того, как развивалась система политических репрессий: они развивались в прямо противоположных направлениях. Есть много школ, которые как раз являются такими пузырями – не скажу свободомыслия, но относительно нормального существования.
Другое дело, что органы опеки являются, несомненно, репрессивным институтом с откатанными репрессивными практиками на лишение родительских прав и так далее. Но почему-то никто о них не говорил все эти годы, а сейчас, когда их запустили: есть карательная психиатрия, а есть карательная опека, – вот в этот момент все вдруг вспомнили, что у государства есть еще и такой инструмент давления. Здесь просто нужно не связывать разные вещи, а анализировать их отдельно: что происходит в школах, как используются органы опеки, как работает пропаганда в "Разговорах о важном", какие за этим стоят цели.
Непонятно, какова реальная поддержка войны: при военной цензуре бессмысленно проводить опросы
Иван Воронин: Идеология милитаризма в отдельных школах всплывала и до полномасштабного вторжения в Украину. Теперь те самые наставники, о которых говорил Путин, пришли с фронта в школу. На этой неделе была новость из Екатеринбурга, где в одной из школ ученики учат песню Шамана "Я русский", с которой он то на фронт сгоняет, то на "путинге" в "Лужниках" выступит. Это дети сами выбрали: так, по крайней мере, рассказала директриса этого учебного заведения.
Может ли эта пропаганда милитаризма сказаться на длинной дистанции, или она больше направлена на родителей? Они же приходят на эти импровизированные парады, когда детей одевают в военную форму, фотографируют, умиляются...
Виктор Вахштайн: Такого рода пропаганда в российских школах появилась не с началом военных действий, а гораздо раньше. Было два основных праздника, которые были такими центрами пропагандистского воздействия: 23 февраля и 9 мая. Это отработано как минимум с 2015 года. Даже в московских школах, где идеологический диктат всегда заметно меньше, 23 февраля дети в военной форме маршировали с георгиевскими ленточками и пели песни военных лет. Милитаризм довольно давно обосновался в российских школах. Другое дело, что это фейковый милитаризм – это то, что использует в качестве некоторой индульгенции руководство школ, чтобы от них отстали. Точно так же, как "Разговоры о важном" до определенного момента очень сильно зависят от политического режима внутри школы – это мимикрия, это никоим образом не связано с попыткой внедрить НВП, как в советские годы, в чистом виде. Здесь все немножко сложнее, чем выглядит на первый взгляд.
Тут первая переменная – как устроена школа; очень многое зависит от личности директора, а также от статуса семей, чьи дети учатся в этой школе. Второй фактор – какую стратегию выбрал местный департамент образования. Если там сидят люди, которые в меньшей степени заинтересованы в карьерном продвижении и побаиваются своих директоров школ, учительского сообщества и родителей, то там будет больше спускаться на тормозах.
Реакция детей предсказуема. И если в показанном сюжете вы обратите внимание на выражение лиц школьников, то это хорошая метафора того, как воспринимается идеологическое давление – как еще один признак безумия внешнего мира, которому нужно сопротивляться. Школа – это институт, где вас учат сопротивляться государству, как минимум не принимать всерьез все, что оно через нее транслирует.
Милитаризм довольно давно обосновался в российских школах
Иван Воронин: Были прецеденты доносов учеников на антивоенно настроенных учителей. Есть приговоренная за это к условному сроку учительница из Пензы. Это потому, что по телеку сказали "кругом враги", и нужно проявлять бдительность, или такие случаи тоже стоит аккуратно рассматривать по отдельности?
Виктор Вахштайн: Все случаи нужно рассматривать аккуратно, по возможности – по отдельности. Школа – это не машина по штамповке мозга, наоборот, это место, где либо учатся не доверять государству и понимать, как можно при помощи мимикрии или прямого сопротивления этому сопротивляться, либо нет. История в Пензе – яркий показательный случай. Однако на каждый такой пример есть встречный пример, когда дети записывали очередное безумие очередного учителя. В одной школе это было предано огласке, вызвало возмущение учительского сообщества, и учительница уволилась. Таких кейсов ничуть не меньше. Эволюция российской школы за последние 20 лет создала огромные рычаги воздействия, которые есть и у родительского, и у учительского сообщества. Не надо воспринимать их всех как податливый материал, на котором государство проставляет свою пробу, – это не так.
Иван Воронин: Сам факт того, что ученики теперь могут фиксировать реальность в школе, может повлиять на ситуацию, пролить свет на то, к чему уже привыкли те, кто оканчивал школу без мобильников: к насилию, в том числе психологическому, к крикам?
Виктор Вахштайн: Опрозрачивание любого закрытого института, будь то школа или тюрьма, это просто еще один из рычагов воздействия на него. Он может быть использован к добру или к худу. Его можно использовать и для того, чтобы вызвать возмущение родительской общественности тем, как пытаются промыть мозги их детям. Все-таки сохраняется основной императив хороших школ: 10-11 класс – сдать ЕГЭ, а вовсе не воспитание, что бы ни заявлял об этом Владимир Владимирович по простоте душевной. Или же этот инструмент опрозрачивания может использоваться для того, чтобы писать доносы на оппозиционных учителей.
Иван Воронин: У Amnesty International в мае прошлого года был подробный отчет и заявление о преследованиях за антивоенные высказывания в российской образовательной системе: и учителей, и преподавателей, и учеников, и студентов. С тех пор стало ли это усугубляться?
Наталья Звягина: К сожалению, тенденции, выявленные в мае, усугубляются. Часто у учителей нет выбора, о чем рассказывать, им приходят уже готовые программы уроков с "Разговорами о важном". В школах, где есть более-менее либеральная риторика или свобода, как правило, и родителей спрашивают, каким они хотят видеть будущее своих детей. В соседних странах, где у школ такое же советское прошлое, события развиваются совершенно по-другому. Так, в Кыргызстане в образование вводят обязательный компонент "права человека".
Идеологическое давление воспринимается как признак безумия внешнего мира, которому нужно сопротивляться
Учителя в любом случае довольно хорошо улавливают сигналы: если вы хотите продолжать работать в бюджетном учреждении, вам стоит следовать этой политике. Мы видим, что будущие учителя проходят самый неоднозначный опыт еще в качестве студентов, со всем этим в голове они придут к детям, и это совершенно системная история, в том числе потому, что у студентов, учеников и родителей нет возможности повлиять на контент. Я уверена: дай возможность ученикам закладывать больше своих пожеланий, они захотели бы видеть разное. Мне лично в школе никак не помешало изучение книги "Как закалялась сталь". И даже полученный в детском саду пропагандистский материал про то, как Ленин обманул жандарма во время обыска, оказался одной из самых полезных в моей сегодняшней жизни историй. Но при этом в мое школьное время в программе был и Эдуард Лимонов: "Это я – Эдичка". Если в программах будет сохраняться разнообразие, детям после школы не понадобится проходить специальные курсы адаптации к реальной действительности, где есть и ЛГБТ+, и насилие, и гендерная, расовая и прочая дискриминация, ученики будут к этому готовы. Сейчас эту функцию выполняет не школа, а "Нетфликс".
Опрос прохожих на улицах Москвы
Комментариев нет:
Отправить комментарий