«Огонь сильней и ярче всей вселенной»

КУЛЬТУРА 29.12.2021

Заканчивается год, отчасти прошедший для музейщиков «под знаком Фета». И потому есть смысл рассказать о посвящённой поэту выставке «Быть Фетом», а также выпущенному к юбилею альбоме. Это великолепно оформленное издание, представляющее материалы из собрания Музея истории российской литературы имени В. И. Даля, посвящено творчеству кудесника-заклинателя, до конца дней любимому неуловимой и изменчивой музой.

Фет в Воробьёвке фото С.Д. Боткина

Роль Фета как предтечи поэзии Серебряного века, да и поэзии современной, очевидно, ещё предстоит осмыслить. Всеобъемлющая биография поэта, написанная профессором кафедры истории русской литературы МГУ имени Ломоносова Михаилом Макеевым (презентация которой проходила в музее) издана в серии ЖЗЛ. Выпущен замечательный сборник «Добро и зло», снабжённый известным культурологом Верой Калмыковой развёрнутым комментарием стихов. И всё же со словами директора Государственного музея истории российской литературы Дмитрия Бака, утверждавшего в предисловии к альбому, что «нам до сих пор трудно выйти за пределы магического круга готовых определений», нельзя не согласиться. Ведь ощущение, что поэзия и жизнь Фета находятся в трагическом противоречии, «противоположности двух миров», рассеивается не так быстро.

«Я между плачущих Шеншин, и Фет я только средь поющих», – говорил о себе Афанасий Афанасьевич. Едва отложив в сторону послание соседского помещика с рассуждением о лошадях, Фет мог, перевернув его обратной стороной, начертать строчки о поэте, чувствующем в своей груди «огонь сильней и ярче всей вселенной. Его повседневные занятия нередко были безмерно далеки от поэзии. Неоднозначную деятельность Фета в качестве мирового судьи и эпикурейские привычки на заре туманной юности умело пародировал поэт-сатирик, публицист и драматург Виктор Буренин. Однако после выхода в 1883 году сборника «Вечерние огни» он защищал Афанасия Афанасьевича от нападок «дураков» и «ослов». Фет не идеализировал общину. Основой крестьянского благополучия он считал свободную инициативу и вольнонаёмный труд. Впоследствии подобного рода взгляды высказывали философ Николай Бердяев и известный реформатор Петр Столыпин.

В высшей степени прагматичный отец и абсолютно оторванная от реальной жизни, меланхоличная, погружённая в поэтические грёзы мать – две крайности, между которыми формировался его характер. Впоследствии Фет жаловался, что отец совершенно безразлично отнёсся к выходу в свет его первого поэтического сборника. Но разве это означает, что тот был равнодушен к судьбе своего талантливого сына? Поступки Афанасия Неофитовича говорят о другом. Сначала по совету Жуковского юного Фета отправили в пансион Генриха Крюммера (которого поэт с благодарностью вспоминал много лет спустя), затем, уже подросшего, привезли в пансион известного историка Михаила Погодина, который готовил его в Московский университет. После поступления никто не препятствовал переходу юноши с юридического на историко-филологический факультет. По просьбе Афанасия отец без лишних колебаний согласился на его переезд к Аполлону Григорьеву, чьи родители, не чая души в единственном сыне, «были чрезвычайно щедры на все развлечения», которые помогали его развитию. И здесь с помощью «ревностного собирателя» его «литературных набросков» и близкого друга Фет составил первый сборник своих стихов.

С ранней юности он оказался в центре литературной жизни. Во время юношеских споров с участием Толстого он всегда был на стороне обладавшего шаткой нервной системой, импульсивного Тургенева (усадьбу которого знал как свои пять пальцев). Впоследствии уже в качестве критика был готов защищать от любых нападок Толстого. И предшествующий опыт обращения Музея истории российской литературы к его жизни и творчеству показал, что без людей, которые считались гуру его эпохи, Фет обходиться просто не мог.

Подготовка альбома-каталога стала совершенно отдельным проектом Музея Истории Российской литературы им. В.И.Даля, приуроченным к празднованию 200-летия поэта. В отличие от создателей грандиозной, содержательной, авангардной выставки «Быть Фетом», его авторы Генриетта Львовна Медынцева, Татьяна Юрьевна Соболь не ставили перед собой цель всесторонне представить биографию Фета. Зато это издание (замысел которого возник ещё четверть века назад) во многом обобщает не менее ценный опыт предшествующих юбилейных торжеств. Ведь две отличавшиеся «пленительностью» зрительных впечатлений, строгостью и изяществом оформления литературных сюжетов фетовские выставки («За рубежом вседневного удела» (1995) и «За гранью прошлых дней» (2015) музеем уже проводились. По словам одного из куратора многочисленных проектов постоянных экспозиций и выставок ГМИРЛИ имени В.И. Даля Генриетты Львовны Медынцевой, «коллекцию музея отличает необыкновенная …взаимосвязанность «составных частей, создающих собственно драматургию, своего рода сцену творческой жизни Фета».

Установка на театральность была в высшей степени свойственна этой выставке, посвящённой 200-летию со дня рождения поэта. Подготовлена она была творческой лабораторией ГМИРЛИ во главе с заведующей Музеем Б. Л. Пастернака в Переделкине Ириной Ерисановой и заведующей отделом научно-исследовательской работы Кристиной Сарычевой. Поскольку в её организации участвовали ведущие музеи, библиотеки и архивы, перипетии хозяйственной, военной и судейской карьеры поэта показаны довольно подробно. В первом экспозиционном зале перед зрителем возникали выхваченные лампочками из утопающего во мраке пространства стихи. В чёрных кубах размещалась земля из Новосёлок (имения отца в Орловской губернии), из столь притягательной для культурной элиты усадьбы Фета Воробьёвки, с места захоронения в селе Клеймёнове (где его тело покоится в склепе Покровской церкви). Слышался шум ветра и пение соловья. В альбоме творения поэта предстали перед читателем в окружении одухотворённых лиц современников, романтических ландшафтов российских и европейских городов и загородных усадеб, пронзительных пейзажей Алексея Саврасова, Александра Маковского, Станислава Жуковского.

Вместо улетающего ввысь горящего платья, напоминающего о трагической судьбе беззаветно влюблённой в поэта виртуозной пианистке, дочери отставного генерала Марии Лазич, мы видим в альбоме вызывающую элегические чувства автолитографию С. Ф. Галактионова «Гробница». А привлекающие внимание замечательные карандашные рисунки Якова Полонского получают дополнение в виде интереснейших живописных работ поэта.

Иллюстрированные многочисленными портретами воспоминания показывают, как менялся с течением времени внутренний и внешний облик имевшего столь неоднозначную репутацию Фета. Меланхолический, робкий юноша превратился в уставшего от военной службы и «мечтающего об эскадроне» «отяжелевшего штаб-ротмистра», которого к концу жизни уже невозможно узнать в философски настроенном «всеобъемлющем и всепонимающем» мэтре. Мы начинаем лучше представлять, как на антресолях расположенного в Замоскворечье небольшого дома Аполлона Григорьева в беседах о стихах Шиллера, Байрона и Гейне, о неистовой игре трагика Павла Мочалова с будущим создателем теории органической критики происходило взросление Фета. Хотя мы не видим «покаянных писем» самого Аполлона Григорьева, нас не может не волновать дальнейшее резкое охлаждение Фета к близкому другу. Не оставляют равнодушными перипетии взаимоотношений с кумиром юношеских лет, хлёстким критиком и неумолимым редактором Иваном Тургеневым. На выставке представлен муляж книги стихов Фета 1850 года с многочисленными, носящими директивный характер правками старшего товарища. Между тем, спустя всего лишь год, он позволил себе говорить с Тургеневым на равных: отравил ему письмо с критическим разбором повести «Ася» (подлинник хранится в ГМИРЛИ имени В. И. Даля). Признавая ни с чем не сравнимую силу Тургенева, отдавая должное поэтическим красотам «Аси», Фет назвал начало повести сухим, а целое – слишком умным.

Противоречивые, иногда взаимоисключающие оценки современников дают возможность составить более полное представление о личности Афанасия Афанасьевича. Прагматиком, соприкасавшимся «с поэзией не более, чем один из его кучеров», человеком сомнительных душевных качеств представляется Фет присяжному поверенному Моисею Гольденвейзеру, дяде известного пианиста. На выставке можно было ознакомиться с нелицеприятной историей, связанной с племянницей поэта Ольгой Галаховой, написанной им от руки поверх «Моих воспоминаний» Фета. А в мемуарах Сергея Львовича Толстого Фет предстаёт «умным, хорошо образованным, обладающим верным и тонким художественным вкусом, искренним и оригинальным человеком». Да и сам Лев Толстой, состоявший с поэтом в многолетней разносторонней переписке, говорил, что не знает никого «сильнее и свежее» Фета. И по его заказу даже сшил пару ботинок, которые с гордостью приобрёл поэт (о чем на выставке свидетельствовала соответствующая расписка с именной печатью Фета). Кажется, женитьба на воспринимавшейся с большой симпатией в семье Толстого добрейшей Марии Петровне Боткиной (в преддверии свадьбы на ней поэт чувствовал себя таким счастливым, что был «готов дома ломать») стала для Фета продолжением дружеских и литературных связей с её братом. Известный критик Василий Петрович Боткин был не только страстным поклонником сохранившей «чувство вечной красоты» музы Фета, но и соавтором некоторых его статей.

Между тем, поэзии Фета, в которой «находила природа свои отраженья», курили фимиам не только современники, помимо всего прочего ценившие его как переводчика “Фауста” и сочинений Шопенгауэра, уверенные, что он способствует «сближению русской образованности с античным миром» и удостоившие Афанасия Афанасьевича Пушкинской премии за перевод Горация. Полагая, что стихи Фета находятся на «границе между поэзией и музыкой», видели в них «путеводную звезду», «песню песней», «сплетение отдельных воплощений красоты без конца», «божество» поэты Серебряного века. Зодчим книги «Вечерние огни» Фет не без основания называл Владимира Соловьева, чьё стремление к единству, примирению, соединению поэт высоко ценил.

Уже после смерти Фета поэты Серебряного века по-новому открывали поэта в своих великолепно иллюстрированных художественных изданиях («Северные цветы», альманах издательства «Скорпион», «Мир искусства»).

А автор замечательных книг «Рождение поэта. Повесть о молодости Фета», «Фет и Бржеская», «Летопись жизни и творчества Фета» Георгий Петрович Блок, двоюродный брат Александра Блока, передал в дар Литературному музею фотографию дома Аполлона Григорьева. «Самое же поразительное – диалог и перекличка эпох, сопровождающие почти каждое изображение, каждый документ или книгу», – утверждают хранители собрания.

Но при взгляде на белый фон портрета Афанасия Афанасьевича (литография П. Ф. Бореля) на титульном листе ассоциация с помещённой на выставке в огромную раму крошечной фотографией всё же возникает. Творчество Фета с присущей ему страстностью, свежестью восприятия жизни мириадами тончайших оттенков явно выходит за рамки рационально выстроенной личной судьбы. А сам поэт, несмотря на множество известных о нём фактов, продолжает оставаться для нас terra incognita.

Александра Гордон