Яков Фрейдин | УЗДЕЧКА или как Сталин приручил советскую армию

Опубликовано: 3.02.2020

«…Пять лет заняло партию к рукам прибрать, пять лет займёт из аграрной страны сделать индустриальную, и ещё пяток – армию вооружить, обучить и приручить…» – так написал я про задумку товарища Сталина в своём рассказе «Верёвка», опубликованном в интернет-газете «Континент». Там было рассказано, как в Советском Союзе построили «социализм» и всего за четыре года превратили лапотную страну в индустриальную. Ну а что же произошло со второй частью сталинского плана по приручению армии? Как это получилось? Этот рассказ есть попытка художественной реконструкции того, как Сталин прибрал к рукам армию перед Второй мировой войной.

– – –

В далёком, году где-то 1960-м, весенним тёплым днём, когда я пришёл из школы, отец сказал чтобы я сделал уроки побыстрее, так как вечером к нам придёт необычный гость, приезжает из Харькова на пару дней погостить его дядя Семён Туровский, двоюродный брат моей бабушки Берты.

– Я его ещё по Чернигову помню, – сказал отец, – он потом в Ленинграде жил и к нам часто приезжал, вся его родня ведь там в Чернигове жила. Человек он интересной судьбы, отсидел в лагерях много лет за то, что был в Харьковe каким-то большим военачальником, имел звание комбрига, дружил с Якиром. Будет интересно послушать, что он расскажет.

К приезду гостя мать наготовила разной вкусной еды, испекла торт с клубничным вареньем. Вечером отец поехал на вокзал встречать московский поезд, и вскоре в нашей квартире появился крепкий сухощавый старичок с морщинистым лицом и ясными голубыми глазами. Лысый череп обрамляли редкие седые волосы. На вид ему было лет под 80, хотя, как он сказал, недавно справил свой 65-й день рождения. Роста он был совсем невысокого, даже мне, подростку, был лишь чуть повыше плеча. Гостя сразу усадили за стол, отец налил ему рюмку водки, которую тот с радостью принял и проглотил без закуски с лёгкостью бывалого мужика. Когда мать положила ему на тарелку плоды своей кулинарии, он тарелку деликатно двумя ладонями отодвинул и сказал:

– Вы уж извините, хозяюшка, я ничего такого есть не могу. Не привык. А хлеба чёрненького у вас не найдётся?

Подали ему хлеба, он лишь корочку отломил, на крохотные кусочки поделил и медленно один за другим сжевал их своими стальными зубами. Затем очень аккуратно крошки, все до одной, со стола в ладошку смёл и в рот их себе отправил:

– Вот и весь мой обед. Так уж привык с молодых лет. В немалой степени оттого и выжил. У нас ведь как в лагере случалось – зэкам, кто в теле был, хуже всего приходилось. Они без обильной пищи жить не привыкли, потому страдали сильно, быстро чахли и умирали раньше других. А я всегда ел совсем мало, так что мне лагерная пайка почитай в самый раз была.

Когда дядя Семён с корочкой покончил, мои родители стали расспрашивать старика о его жизни. Он охотно нам рассказывал, вертя в руках рюмку, в которую отец периодически подливал. Мне это всё было внове, про лагеря я тогда ничего не знал, и жадно ловил каждое его слово. Из его рассказов я запомнил, что был он зам. командующего округом и близко дружил с Командармом Якиром, с которым они вместе воевали ещё в Гражданскую войну. А когда летом 37-го года Якира арестовали и быстро расстреляли, Семён Абрамович тоже оказался за решёткой. Пытали его зверски, как и всех прочих друзей командарма, а потом был короткий суд. Понимал он, что ничего, кроме как пули, ждать не приходится. Так оно и вышло – проговорили к расстрелу. Но по непонятной причине не расстреляли, а в последний момент заменили расстрел на 10 лет. Отправили в лагеря на север Красноярского края. Впрочем, когда срок кончился в 47-м году, намотали ещё пять лет, а потом ещё пять и вышел он на волю лишь по амнистии 53-го, так всего 16 лет и получилось. Когда документы на реабилитацию подал, там удивились – он проходил по расстрельным спискам и считался погибшим, пришлось долго доказывать, что живой. После реабилитации уехал в Харьков. В прежней квартире другие люди жили, но ему одному много и не надо, рад был когда дали комнатёнку в коммуналке. Там он и поселился доживать свой век.

До позднего вечера рассказывал он удивительные лагерные истории, которые я, к сожалению, основательно позабыл, но вот что хорошо запомнил, так это свой вопрос:

– А скажите, дядя Семён, зачем Сталин уничтожил Якира, Тухачевского и всех прочих командиров? Тогда ведь всё время говорили о фашистах, которые хотели напасть на СССР, так зачем же было уничтожать всех военачальников перед войной? Я читал, что их обвиняли в шпионаже и заговоре убить Сталина, а теперь всех, вот как вас, реабилитировали. Всё это оказалось неправдой. Непонятно тогда, зачем их убили?

Старик помолчал, потом рюмку от себя отодвинул и сказал:

– Дело тут тёмное и всей правды вряд ли кто знает. А если знает – не скоро скажет. Я знаю только маленький кусочек той правды. Вот слушай. Это было в конце апреля того самого 37-го года. Я тогда приехал инспектировать Киевский округ, зашёл в кабинет Ионы, то есть Якира. Мне надо было согласовать с ним приказ войскам по случаю первомайского праздника. В приказе были обычные для такого случая слова, не помню точно, но вроде: «Под знаменем Ленина, под мудрым руководством великого Сталина…» Якир это прочитал, потом ручку в чернильницу обмакнул и к моему изумлению слова про Сталина вычеркнул. Увидел мою растерянность, наклонился к моему уху и тихо сказал: «Никакого Сталина скоро не будет. Нашлись старые документы, из которых видно, что оказывается был он ещё до революции предателем и провокатором. Понятно теперь, почему все эти годы он уничтожает старых большевиков? Руководство армии решило его сместить и предать суду». Тут Иона достал из сейфа два больших фотоснимка и показал мне копии каких-то страниц. Я смотреть не стал, только дух перевёл и говорю: «Ты что, Ёня, с ума сошёл? (Друзья его Ёней звали). Что значит «руководство решило»? Какое такое это «руководство»? Ты понимать должен, если про этот секрет знают хоть только два человека, Усатый об этом сразу же пронюхает и всем нам будет каюк. И потом, вот эти копии – кто их снимал, кто печатал? Разве можно фотографу такое доверять? Если эти бумаги верные, что тут решать? Зачем суд? Надо его немедленно взять и сразу уничтожить!» А Ёня мне отвечает: «Нет, Семён, у нас всё должно быть по закону, через честный суд. Не так, как у него. Иначе мы себя замараем, если будем действовать его методами.» Я разозлился и говорю: «Ну так чистенькие под расстрел пойдёте!». Так оно и случилось.

– – –

Новый 1933 год товарищ Сталин встречал на даче в кругу друзей-соратников. Гостей развлекал его личный охранник и шут Карл Паукер – большого таланта пройдоха! За столом сидели Орджоникидзе, Калинин, Молотов, Косиор, Енукидзе, ещё с десяток соратников. Звал приехать Кирова, но тот сослался на то, будто обещал новый год встречать с ленинградскими товарищами. Пренебрёг, подлец. Какие-то товарищи ему важнее Сталина! Что он там с ними замышляет? Вон Косиор, только намекнули ему – вмиг из Киева примчался, хотя дел у него на Украине с раскулачиванием – выше головы. Впрочем, поди знай, что у него в этой лысой голове? В тихом омуте…

Женщин было мало – только Молотов, Куйбышев и Каганович с жёнами пришли. В первый раз за последние годы товарищ Сталин был один. Чуть больше месяца, как похоронил Надю. Конечно, сама виновата – нечего было у мужа под ногами путаться. Не могла своим бабьим умом понять размах его дела, всё время норовила влезать со своей жалостью. В заступницу играла. Вот и доигралась. Ну, ладно, что было, то прошло. Теперь нужно не оглядываться, а вперёд смотреть.

Пили много, ели вдоволь, веселились. Карл рассказывал еврейские анекдоты, все хохотали, украдкой поглядывая на Сталина. А он только в усы усмехался, да соратников оценивающе рассматривал. «Ну и публика, – думал он, – один гаже другого». Особенно противен был его землячок и «друг» семьи Авель Енукидзе, старый развратник – большой любитель малолетних девочек. Ну так и охотился бы за ними, кто мешает? Но нет, давно уж знал товарищ Сталин, что старый сластолюбец плетёт против него интриги, с военными сговаривается, ждёт удобного момента. Но не дождётся. Ты, Авель, думаешь, что хитрый, а есть кое-кто похитрее тебя. Погоди, придёт час, и товарищ Сталин обернётся Каином для дурака Авеля. Впрочем, остальные гости дорогие тоже только вид подают, что любят товарища Сталина. Лицемеры!

Нет, мировую революцию с такими не сделать. Они не только путаются под ногами, но вообще всё дело могут развалить. Каждый себя умником считает. Тот же Бухарчик. Поди-ка, накинь на такого уздечку! От них лишь вред один. Да и знают они из прошлого слишком много такого, что знать не следует. Всякое ведь было в прошлом…

Именно это прошлое и было самым опасным для товарища Сталина. На каждый роток не накинешь платок. Куда надёжнее такой роток землёй засыпать. Уж сколько сил было положено, чтобы историю партии и революции народ видел по-сталински, а эти лезут с дурацкими воспоминаниями. Правда, видишь ли, им важна. Не могут или не хотят понять, что правда – она не сама по себе правда, а лишь такая, как на неё посмотреть, как осветить. Она ведь, как белый шар. Посвети на него синим лучом, он синий. Посвети зелёным, будет он зелёный. А вот эти твердолобые думают, что свет всегда должен быть красный. Ну нет, его правда будет такого цвета, какой всего удобнее товарищу Сталину. И цвет этот серый.

Вместо этих твердолобых куда надёжнее была бы молодая поросль, выдвиженцы. Те, кто памяти не имеют, кто в товарище Сталине не соперника, а бога будут видеть, знать лишь то, чему их товарищ Сталин научит и туда пойдут, куда он укажет.

А коли нет смысла вот на эту свору уздечку накидывать, придётся накинуть петлю. Эта мысль товарищу Сталину очень даже понравилась. С петлёй он больших проблем не предвидел – соратники дорогие не только с песнями на эшафот пойдут, но и сами себе петли на шеи наденут. Впрочем, петля – это уж слишком романтично. Сгодится и пуля.

Но есть проблема посложнее – а с армией что делать? Вояки – те всё же покрепче будут. На них уздечку надо накидывать не вдруг, а осторожнее, чтобы не спугнуть раньше времени. Да, с военными проблем выше головы, – озабоченно думал товарищ Сталин. – Это ведь не тяжёлая индустрия, которую из Америки привезли. Другую армию заграницей не купишь, придётся переделывать то, что есть.

Только что это за армия! Солдатня – доходяги деревенские, ни роста, ни силы, ни грамотности. Срам один. Чуть вожжи отпусти – разбегутся по своим сёлам, да ещё злобу затаят за уморенных родичей. Не армия, а сброд какой-то. Чтобы эту солдатню держать в узде нужны командиры такой же крестьянской закваски, а не те «аристократы», которые сейчас армией командуют. После гражданской каждый из них себя полководцем мнит и в товарище Сталине военного лидера не ценит. Вот взять хоть этого бездаря Тухачевского, который вообще из себя Наполеона строит, с Авелем сговаривается. По сводкам ОГПУ, единственное, что этот грамотей читает – книги про Бонапарта. Думает, если Наполеон из капралов в императоры вышел, так и он, бывший подпоручик, императором станет. На место товарища Сталина метит, подлец! Мужиков газами травить – это он может, а ни единого настоящего сражения выиграть не сумел. Одна польская кампания чего стоит! Да ещё на других вину сваливает, даже на товарища Сталина наговаривает… Ну ничего, придёт и его час поплакать…

Да разве один Тухачевский! Из командиров кого не возьми – каждый свою линию гнёт. Вот и Якир в Киеве окопался. Что он там замышляет? Хотел его товарищ Сталин перевести в Москву, в Генштаб, чтобы на виду был, так – нет, заартачился, «не поеду», говорит. Каждый сам по себе норовит. Только и ждут момента, чтобы товарища Сталина скинуть. Сначала с Троцким снюхивались, а когда его не стало, всё равно не утихают… Всех, всех их – с дороги прочь, объявить врагами народа и шпионами, а на их места набрать молодых, кто умом попроще да понаивнее, но послушнее и поретивее. Вон военные академии – сколько молодых командиров каждый год выпускают, неужто не найдём там нужных людей на смену?

Пока у себя в доме порядок не наведён, нечего и думать о мировой революции, если уж по сути – о мировой войне, какая там к чёрту революция! Начнём с гражданских сорняков, а когда народ попривыкнет к внутренним врагам в стране, возьмёмся и за военных. Большая прополка нужна!

По плану товарища Сталина Мировой Пожар нужно запалить в 1939 году, то есть к концу второй пятилетки. Чтобы новая поросль командиров к тому времени в силу вошла, в дело вникла и к войне созрела (но не перезрела!) понадобится года два-три, не более. Стало быть, вычистить старую армейскую гниль и новую поросль насадить придётся где-то году в 36-м и 37-м. Так и запланируем.

Вот такую стратегию задумал товарищ Сталин в новогоднюю ночь.

– – –

– Лилечка, ты нам что-ни будь приготовь на стол, закуску там поинтереснее, ну сама знаешь. У меня сегодня вечером дома будут важные гости. Обслугу отпусти часов в пять, а сама можешь к своим друзьям пойти или в кино. У нас разговор будет по службе, тебе неинтересно, – так по телефону сказал своей жене заместитель командующего Ленинградским военным округом комкор Виталий Маркович Примаков.

Лиля Юрьевна всё сделала, как муж просил, и уже выходя из подъезда дома на Рылеева 11, увидела, что почти одновременно подкатили три машины. Из одной вышел невысокой человек с усиками, как у Гитлера. Она его раньше видела только на портретах – генеральный комиссар госбезопасности Ягода. В руке он держал портфель. Из другой машины вышел друг семьи и сослуживец её мужа комкор Путна, который лишь недавно вернулся из Лондона, где служил военным атташе. Третья машина с охраной остановилась через дорогу. Ягода, не глядя на Лилю, прошёл в подъезд, Путна козырнул ей, голову по благородному склонил в приветствии и тоже зашёл. Охрана осталась на улице.

Лиля Юрьевна дошла до перекрёстка, завернула за угол, оглянулась по сторонам, не видит ли кто? Зашла в телефонную будку и набрала номер своего куратора из того самого ведомства, которым командовал московский гость, с усиками, как у Гитлера.

После краткого приветствия Примаков сказал:

– Добро пожаловать в Ленинград, Генрих Григорьевич, рад видеть вас у себя дома. Чему обязан такой чести? Как вы просили, я Витовта Казимировича тоже пригласил.

– Обойдёмся без предисловий, – сказал Ягода, – я решил, что вы двое – самые подходящие люди в командовании РККА, с кем я могу говорить. Да и в Ленинграде как-то спокойнее нам встретиться, чем в Москве. Предупреждаю: до поры до времени – всё строго между нами, а дальше, если сочтёте нужным, решайте, кто ещё может быть посвящён. Моё имя прошу нигде не упоминать. Я распорядился на сегодня с вашей квартиры прослушку снять, так что можем говорить свободно. Речь пойдёт об Усатом.

Долгие годы я делал за него грязные дела, признаюсь в этом. Почему сегодня решил вам об этом сказать? – сейчас поймёте, да и не во мне дело. Он затеял грандиозную чистку всего руководства страной, полетят многие головы. Буквально. Впрочем, уже началось, вы и сами видите. Каждый, кто про него знает что-то тёмное, не выживет. Я, например, знаю слишком много, так что у меня на этот счёт иллюзий нет. Вырезáть будет без жалости, по-восточному, до третьего колена, и число таким – легион. Это и вас лично касается, и ваших семей тоже. Мы этим знанием все повязаны, а потому надо действовать вместе и от Усатого избавляться самым решительным и быстрым образом. Но без поддержки РККА одно моё ведомство не справится, слишком оно нашпиговано его агентами и мне там говорить на эту тему не с кем.

– Если я вас правильно понял, вы, Генрих Григорьевич, предлагаете организовать покушение на главу государства? – после долгой паузы тихо спросил хозяин дома.

– Называйте, как хотите. Только я на это смотрю по-другому, как на спасение страны и старой гвардии от уничтожения. Дело не в ярлыке, а в сути. Если его сейчас не убрать, погибнут тысячи. Мы все знаем про Усатого много нелестного, но то, что оказалось в моих руках – бесспорное доказательство того, что он убийца, провокатор и предатель партии, пробравшийся на вершину власти.

Ягода вынул из портфеля синюю папку, развязал тесёмки и достал верхний листок.

– Я вам только самое интересное покажу и расскажу. Вот, к примеру, отчёт заведующего Особым отделом департамента полиции Ерёмина от июля 1913 года. Он тут пишет: «…В 1908 году Джугашвили становится агентом Петербургского Охранного Отделения». То есть он на Охранку работал почти 10 лет до революции. Или вот полюбопытствуйте – подлинник доноса Кобы датированный июнем 1912 года о положении дел в партии. Здесь имена всех наших выдающихся большевиков, адреса, планы их поездок, встреч, записи разговоров. Вот расписки за деньги, что ему платили в Охранке. Вот его подписи. По этим доносам многие революционеры на каторгу и в ссылку пошли. Здесь масса таких документов, что волосы на голове дыбом встают. Усатый про эти документы знает и за ними давно охотится, но пока безуспешно. Всех, кто эти бумаги видел, или хотя бы слышал о них, он систематически убивал. Не лично, конечно, он ведь трус. Мокрые дела делает чужими руками, а потом исполнителей уничтожает, тоже через других, разумеется.

Ещё факты нужны? Могу рассказать про то, как убили Фрунзе и Кирова. А может вам интересно знать, как на самом деле Ленин умер? Вот послушайте. В декабре 23-года Троцкий заболел какой-то таинственной болезнью, а я прекрасно знаю, что это за «болезнь» такая, сам к ней руку приложил по приказу Кобы. Я организовал секретную лабораторию ядов при ОГПУ и у нас были новые препараты для разных целей. Коба мне передавал приказы через Дзержинского, моего начальника. Когда Лев Давыдович с моей помощью заболел, врачи по настоянию Усатого отправили его лечиться на Кавказ, это Кобе важно было, чтобы Льва не было в Москве. Как Троцкий уехал, он меня вызвал и велел, чтобы я приготовил яд, который убивает не сразу, а за несколько дней. Сказал, что это просьба Ленина, который хочет его иметь при себе, если будет сильно страдать. Я принёс ему флакон, хотя мне было странно, почему для такой цели яд должен быть медленный? 21 января Ленину неожиданно стало совсем плохо, он позвал своего повара Гаврилу Волкова. Говорить он не мог и левой рукой написал: «Гаврилушка, меня отравили, найди Надю, скажи Троцкому, скажи всем». И после этого умер. Вот она, эта записка, можете посмотреть. Я тогда по всему понял, что это был тот яд, который я дал Кобе, только Ленин его не по своей воле принял.

Путна и Примаков с ужасом смотрели на Ягоду, а он продолжал спокойным голосом:

– Если вам мало, вот ещё такой случай. Усатый вначале дружил с Дзержинским, который ему передавал архивные документы на членов партии. Коба их собирал, чтобы шантажировать партийцев и держать их на коротком поводке. До революции ведь не только он на Охранку работал, некоторые наши руководители тоже этим замараны, например, Калинин. Кстати, товарищ Примаков, ваш покровитель маршал Ворошилов тоже доносы в Охранку писал. Усатый про это знает и потому Клима в узде держит. Но вернёмся к этим документам. Их нашли наши работники при разборе архива Охранки и 18 июля 26-го года доставили Дзержинскому. Но Сталин как-то про документы узнал, у него везде свои осведомители. Феликс Эдмундович читал эти бумаги всю ночь, от них в ужас пришёл, а потом спрятал их и поехал на Пленум. Он там выступал, ужасно нервничал, путался в словах, говорил странности и Усатый сразу понял, что его так взволновало. Там же на трибуне по указанию Кобы Дзержинскому дали яд в стакане воды, и он прямо на Пленуме умер. Коба запретил делать вскрытие, боялся, что яд найдут, и труп сразу кремировали. Я много таких историй могу вам рассказать. Почему думаете он особенно здесь, в Ленинграде, столько людей уничтожил? Знали много.

– А как эти документы к вам попали? – хриплым голосом спросил Путна.

– Я их нашёл в сейфе у покойного Менжинского, когда разбирал его бумаги. A как они к нему попали? Видимо, от Феликса Эдмундовича. Два года держал, не знал, что с ними делать. Но сейчас понял, что их надо использовать чтобы Усатого убрать и показать стране, кто он был в действительности.

– – –

Поначалу у товарища Сталина всё складывалось удачно – почти вся оппозиция была стёрта в пыль и зарыта на кладбище Донского монастыря. Кое-кто пока остался из прежних «соратников», но скоро их тоже пропустим через показательные процессы, а затем туда же, в «монастырь». Промышленность даёт армии новейшее оружие, международная обстановка стабилизировалась. Гражданская война в Испании – не в счёт. Так, проба пера, прощупывание будущих противников. Пришла пора расчищать авгиевы конюшни у себя дома и готовить страну и армию к Великой Войне.

Работал вождь напряжённо – это ведь сколько показательных процессов надо подготовить, всё и всех увязать, решить кого раньше, кого позже. Кто судьями будет? Продумать, как кого и где брать, чтобы сопротивления не было, кому сразу высшую меру, кому пока отложить. Что с родственниками делать? Кадры на замену подобрать. Уйма работы! И никому ведь не доверишь, всё сам. Сам должен продумать и сам организовать. Áдов труд и никто спасибо не скажет…

Но неожиданно навалилась беда – от своего агента в НКВД получил сигнал, что Ягода спутался с Путной и Примаковым. Встреча у них была не в Наркомате, а поехал он к ним в Ленинград, имея при себе какие-то документы. О чём они там говорили, агент не знал. Но, что за документы он повёз? Не те ли самые? Хорош Ягода! Вот ведь подлец – всем обязан товарищу Сталину, а чуть-что не так, готов нож в спину воткнуть!

Действовать надо было быстро, Путну и Примакова пришлось сразу арестовать. Очень нравилось товарищу Сталину расправляться с противниками руками их друзей, так что работу эту сначала он поручил тому же Ягоде и его подручным. А как только посыпались зубы комкоров-заговорщиков, написал товарищ Сталин записку Ягоде, где просил его об одолжении, возглавить наркомат связи – запущенное ведомство, которое только такой талант, как Ягода, и сможет вытащить из болота. А на его место главой НКВД в тот же день назначил карлика Ежова, инициативного работника. Вот уж у кого действительно был наполеоновский комплекс! Впрочем, в его работе это даже полезно.

Путна и Примаков пока признаваться не хотели и никаких имён не называли. Твёрдые оказались орешки, и товарищ Ежов, бедняга, с ними совсем умаялся. Поэтому решил товарищ Сталин с арестом Ягоды пока повременить – надо выяснить, кто ещё в их сговоре замешан? Пусть пока перетопчется в Наркомате связи, там от него вреда большого не будет.

– – –

Коротко звякнул телефон, Сталин поднял трубку, услышал голос Поскрёбышева:

– Товарищ Канделаки прибыл.

– Пусть зайдёт.

В кабинет вошёл высокий сухощавый человек лет под пятьдесят, в элегантном синем костюме европейского покроя. Сталин вышел из-за стола, протянул руку и сказал по-грузински:

– Здравствуй, Давид, давно не виделись. Как жена? А Тамара, наверное, уже совсем взрослая, не скучает без тебя?

– Здравствуй, Сосо, всё прекрасно, живут хорошо. Как ты?

– Давай тогда к делу. Ты когда из Берлина? Рассказывай. Все детали. Самого видел?

– Сегодня утренним поездом вернулся. Несколько раз там встречался с Шахтом, обсуждали всякие торговые дела. Просил его, чтобы он меня Гитлеру представил. Шахт долго отнекивался, говорил, что это слишком сложно, но, когда я ему сказал, что имею от тебя личное послание фюреру, он обещал.

– В посольстве об этом знают? Сýрицу говорил?

– Нет, никто не знает, даже посол. На следующий день Шахт мне позвонил и сказал, что фюрер меня в тот же день примет. Я приехал в канцелярию один. Там служба охраны серьёзная, почти, как у тебя. Долго проверяли, обыскивали, пока впустили.

– Кто там ещё был при разговоре?

– Только его переводчик Шмидт. Я как вошёл, поздоровался и сразу сказал Гитлеру, что послание от тебя только для его ушей. Он тогда стенографистку и секретаря выгнал, и мы остались втроём. Гитлер был очень любезен, подробно интересовался тобой, говорил, что из всех лидеров, он только тебя по-настоящему уважает, ценит и даже считает своим учителем. Спросил – послание от тебя в письменном виде или устное? Я ответил, что это совершенно конфиденциально и бумаге доверять такое не стоит. Добавил, как ты велел, что ты его тоже очень высоко ценишь и считаешь своим партнёром. Но это надо держать в совершенном секрете и внешне показывать подозрительность и противостояние, тогда легче будет водить за нос англичан, американцев и всех прочих. Передал ему, что от нас он может получать в любом количестве сырьё, хлеб, всё, что надо, а взамен хотим, чтобы мы могли разместить в Германии военные заказы и получить образцы новой военной техники. Добавил, как ты велел, что предлагаем тесную кооперацию между спецслужбами Германии и НКВД. Ну и, разумеется, передал твои предложения по разделению сфер влияния в восточной и северной Европе. Что ему отойдёт, что нам. Отдельно про Польшу сказал, что хорошо бы её, как государство, ликвидировать.

– А он что-то просил от нас?

– Гитлер просил помощь в борьбе с германской оппозицией, особенно с теми политэмигрантами, кто сейчас укрывается в СССР. Я ответил, что этот вопрос ты рассмотришь. Кроме того, он сказал, что его беспокоит антифашистская деятельность Коминтерна в Германии и просил снизить её активность.

– Про документы то ему сказал?

– Когда я увидел, что он очень доброжелательно отнесся ко всем твоим предложениям, попросил о личном тебе одолжении. Сказал, что против тебя есть в СССР сильная оппозиция, особенно со стороны военных, которые рвутся воевать с Германией и плетут против тебя заговоры. Ты их пока сдерживаешь, но решать эту проблему надо радикально и быстро. Сказал, что хорошо бы получить из Германии, непрямым разумеется путём, документы о работе некоторых советских командиров на германскую разведку. Гитлер даже в ладоши хлопнул от удовольствия и сказал, что прекрасно тебя понимает и всё сделает самым скорым образом. Я продиктовал ему имена, на кого подготовить документы, переводчик записал. Потом Гитлер меня обедом угостил и лично проводил до машины. Велел передавать тебе привет.

– – –

Автомобиль, в котором ехал Тухачевский, свернул с Ильинского шоссе и по аллее, сверкающей на солнце весенней листвой, покатил к дому отдыха наркомата обороны «Архангельское». Остановились у подъезда усадьбы, с крыльца сбежал адъютант, козырнул, открыл дверцу и сказал:

– Товарищ маршал, гости в сборе, ждут вас. Обед накрыт в большой гостиной.

– Нет, Коля, ты вот-что, распорядись, чтобы стол накрыли в Чайном Домике, пусть сейчас туда всё перенесут, там нам будет поуютнее. Да скажи, чтобы камин разожгли, а то что-то зябко сегодня, холодный апрель в этом году. Проследи, чтобы к домику никто не подходил, даже охрана. Обслугу удали, как всё приготовят.

За столом расселись девять человек – маршалы, командующие округами. Был там и Петерсон, бывший комендант Кремля, а ныне заместитель Якира. Выпили по первой рюмке, закусили наскоро и Тухачевский начал так:

– Решил собрать вас всех тут на природе, подальше от чужих глаз и ушей. Дело срочное и жизненно важное. Всё, о чем здесь пойдёт речь – строжайший секрет. Не обсуждать это абсолютно ни с кем и записей не делать. По приказу Усатого идут повальные аресты и показательные процессы против «троцкистов». Ещё прошлым августом были арестованы Путна и Примаков. Но это только начало. Скоро станут брать весь командный состав РККА и флота, это ясно. Потому перед нами вопрос стоит ребром – кто кого раньше скрутит, он нас или мы его? – помолчал и добавил, – Если у кого есть иное мнение, прошу высказаться сейчас.

Тухачевский внимательно оглядел присутствующих. Все сидели молча, не глядя друг на друга. Наконец маршал Егоров спросил:

– Ты что же, Михаил Николаевич, хочешь устроить государственный переворот?

– Никто не собирается устраивать никакой переворот. Как раз наоборот – надо переворот остановить. Во главе государства встал провокатор, предатель и убийца. Он ведёт страну к катастрофе и уничтожает ветеранов революции. Сейчас он взялся за РККА и её командиров. Полагаю, это наш долг очистить партию он врага, спасти страну, да и самих себя. Какой же это переворот?

– Да как мы можем без каких-либо серьёзных оснований убрать главу государства? – протирая пенсне, сказал командарм Уборевич, – вы вот говорите, что он провокатор, но это голые слова. Что мы народу скажем? Нужны доказательства…

– Вам доказательства нужны? Их с избытком. Я получил, неважно от кого, эти фотокопии, – маршал пустил по кругу фотографические листы, – в них документы о преступной деятельности Усатого. Этого с лихвой хватит, чтобы народу объяснить.

– Ну, если так, значит надо его арестовать, материалы опубликовать и провести открытый суд, – сказал командарм Якир.

– Какой суд, Иона! – воскликнул Тухачевский, – Ты что, не знаешь его? Он нас всех вокруг пальца обведёт и – пулю в затылок. Его надо арестовать и сразу уничтожить, а потом объясним народу, почему.

Вот примерно в таком духе спорили командиры. В делах военных они, думаю, разбирались весьма неплохо, многие из них учились в своё время в военной академии Германии. Но вот в вопросах политики и дворцовых интригах были они не на высоте. Слишком по-военному прямолинейны – вот чёрное, вот белое. А в интригах оттенки важны. Сначала решили было арестовать Сталина прямо на первомайском параде. Думали, что так будет проще оцепить Кремль, не вызывая больших подозрений. Потом засомневались, успеют ли – времени маловато на подготовку, да и Тухачевский в те самые дни должен был лететь в Англию в командировку. Как без него? Решили арест Сталина пока отложить.

А вот товарищ Сталин важных дел не откладывал и ухо держал востро. Официант, работавший в «Архангельском», сообщил о секретном совещании высшего военного командования. А потом один из участников совещания сам попросился на приём к Сталину и рассказал о заговоре. Доносчика, разумеется, пришлось немедленно перевести на службу в дальний округ и там тихо ликвидировать. А тут как раз доставили из Германии долгожданный компромат. Сработано было всё замечательно, любо-дорого посмотреть, комар носу не подточит. Вот что значит профессионалы!

Товарищ Сталин был предусмотрительный, после важного дела – обязательно концы в воду, чтобы потом всё шито-крыто. Поэтому он вызвал товарища Ежова и сказал:

– Наш торговый представитель в Германии некто Канделаки спутался с немецкими фашистами, стал продавать наши секреты. Его надо немедленно отозвать и арестовать. И шпиона Ягоду арестовать, хватит ему прохлаждаться в наркомате связи.

Товарищ Ежов себя чудно проявил на раскулачивании, не миндальничал с мужиками, основательно прополол деревню. Вот пусть теперь из Ягоды весь сок выжмет.

Ну а что касается заговорщиков-командиров – тут надо поосторожнее. Сначала всех друг от друга отделить, раскидать по разным округам и брать не сразу, а с хитрецой. Не дома и не на службе, лучше всего на природе или в поезде, скажем, по дороге на новое назначение или на дачу. 14 мая 1937 года и началось – почти всех удалось взять живыми. Правда некоторые, вроде Гамарника, обманули товарища Сталина, увильнули от ареста – сами застрелились. Однако вычистили всех и на всех уровнях – от лейтенантов до маршалов. Так что и года на прошло, как почти никого из них в живых не осталось и образовались в РККА и на флоте многие тысячи вакансий. Их и заполнила молодёжь – выпускники военных академий и училищ, партийные выдвиженцы с самых низов. Те, кто и мечтать не мог о скором продвижении по службе, а тут – отец родной товарищ Сталин заботу проявил, места освободил и себе под крыло взял. Да они за него жизни не пожалеют, что прикажет, то и исполнят!

Вот с такой послушной армией начинать Мировую Революцию – залог успеха.

Так и приручил товарищ Сталин свою армию перед большим мировым пожаром.

– – –

За день до самоубийства в апреле 1945 года Гитлер дал последнее интервью швейцарскому журналисту Курту Шпейделю. В частности, фюрер сказал: «…вермахт просто предал меня, я гибну от руки собственных генералов. Сталин совершил гениальный поступок, устроив чистку в Красной Армии и избавившись от прогнившей аристократии…”

Наверное, ему было виднее, всё же родственные души…

©Jacob Fraden