НаркоманИя

Vladimir Rabinovich

НаркоманИя

----------------------------------

Из Минской тюрьмы на Мядельскую химию наш этап привезли на автобусе перед самым Новым годом.

- На яки чорт вас у такое время вязуць, - сказал дежурный мент. - Каму вас афармляць. Начальства да другога чысла не будзе. Идице шпацыруйце ў горад. Каб да праверцы да девяти а ўсе былі ў спецкамэндатуре. Непрыход або прыход у пьяным виде буде расматрываца як пабег.

- А как на счет пожрать? - спросил кто-то.

- Гэта не цюрма, тут вас кармиць нихто не будзе. Хочаце ести, идзице ў Мядзел и там сами кармицеся, - ответил дежурный мент.

- Так отпустили бы домой хотя бы на сутки.

- За пределы администрациунай зоны я вас адпускаць не упалнамочаны.

- А кто уполномочен?

- Майор уполномочены.

- Когда же он будет, этот майор?

- Я вам руским языком сказау, што начальства будзе пасля другога чысла. У нармальных людзей цяпер праздник.

- Одевайтесь теплее, у нас здесь север, с Мястры дует, - сказал мне бывший врач скорой помощи по фамилии Белинский, который отбывал трехлетний срок за подпольные аборты. - У вас нет головного убора. Это плохо. Переохлаждать голову очень опасно, в голове находится мозг и множество кровеносных сосудов. Переохлаждение головы ведет к общему переохлаждению организма. Возьмите это, - он дал мне ношенный строительный шлем. Я надел на себя весь запас одежды, который имел, но все равно замерз.

- Вокруг озера, хлопцы, вам будет далеко, идите через металлоремонтную, там дырка в заборе, а с той стороны вообще ничего нет, - сказал нам местный мужик у которого мы спросили дорогу в город.

- А если остановят? – поинтересовался я.

- Кому ты нахер нужен, сорок лет советской власти, всем все похуй, - сказал абориген-диссидент.

Я зашел на почту и отправил домой телеграмму: 'Свободен вскл знк'. Завтра приедут, привезут еду одежду, деньги. После телеграммы у меня остался рубль.

На главной площади города стояла новогодняя елка с единственной елочной игрушкой.

В мядельском доме культуры шел фильм 'Признание комиссара полиции прокурору республики'. До начала сеанса оставалось около получаса и я решил заглянуть в кафе под названием 'Ветерок'.

- Дайте мне, пожалуйста, двойной кофе, - попросил я у буфетчицы.

- Как это двойной? – спросила она недоуменно.

- Сколько ложек кофе вы кладете в стакан?

- Одну чайную ложку с верхом.

- А мне - две ложки с верхом и налейте полстакана.

- А как я вам посчитаю тогда?

- Посчитайте, как за два стакана.

- Ой, так нельзя. Я не могу считать за два стакана, если вы берете один.

- Ну, хорошо. Дайте мне два стакана. В один стакан две ложки кофе и полстакана воды, а в другой только воды.

- Зачем вам это?

Только сейчас я посмотрел на нее внимательно. Сколько ей. Лет двадцать пять, наверное. Красивая.

- Мне так нравится.

- Что же тут может нравится. Давайте я вам хоть сахара насыплю.

- Насыпайте. Одну ложку.

Из-за спины вижу, что насыпала две. Вышла из-за своей загородки и поставила на мраморный столик два стакана. Я только ахнул, когда увидел какого она роста и сложения. Вот она - лесная, болотная шляхта.

- Спрашивает у меня:

- Вы наркоманию будете делать?

- Откуда вы знаете?

- Вы же не из наших, вы из зековской общаги из поселенцев. Наши только пьют, а ваши пьют и занимаются наркоманией.

- Но вы меня не выдадите?

- Нет, не бойтесь, я вас не выдам, - говорит искренне и прижимает руки к груди.

- Делаю первый глоток, еще один. Провожает взглядом каждое мое движение.

- Вас только из тюрьмы привезли? – спрашивает она.

- Как вы догадались?

- По вам видно. И еще запах от вас.

- Вам неприятен запах? - спрашиваю я.

- Ой, мы деревенские запахов не боимся.

- Откуда вы? – спрашиваю.

- Из Урликов, с Нарочи. Я здесь временно, я маму заменяю. Я учительница младших классов в мядельской школе. У нас сейчас каникулы.

- Можно у вас курить?

- Да, курите. Здесь все курят, не спрашивают.

Закуриваю дешевую сигарету, ужасный табак трещит и воняет.

- Наркомания, - говорю я с ударением на последнее 'и'. А мне и в самом деле в кайф, притворяться не нужно, первый день свободы после года в тюремной камере. Кофе и сигарета. Год я не пил кофе. А рядом молодая, красивая дева смотрит на меня с интересом.

- Скажите, можно мне где-нибудь присесть? – спрашиваю я.

- Садитесь здесь, возле батареи, - показывает она, - я недавно вымыла, здесь еще не натоптали. Ваши с работы пойдут только в шесть.

- Хотите я почитаю вам стихи, - говорю я.

- Ой, почитайте.

Плывет в тоске необъяснимой

среди кирпичного надсада

ночной кораблик негасимый

из Александровского сада,

ночной фонарик нелюдимый,

на розу желтую похожий,

над головой своих любимых,

у ног прохожих...

- Нравится? – спрашиваю я.

- Да, очень, - говорит она, - наркоманские у вас стихи. Дальше, пожалуйста, дальше.

Плывет во мгле замоскворецкой,

плывет в несчастие случайный,

блуждает выговор еврейский

на желтой лестнице печальной...

- А вы еврей? – спрашивает она.

- Еврей.

- Я сразу поняла. Мне еврейские мужчины нравятся. У них глаза красивые.

Она сидит возле меня на корточках и шевелит губами, повторяет за мной:

Как будто жизнь качнется вправо,

качнувшись влево.

- Это вы написали, - спрашивает она?

- Нет, говорю я, - это написал один поэт.

- Из ваших?

- Из наших.

Из сборника "Рабинович, как тебе не стыдно!"