КИНО ДЛЯ МИЛЛИОНЕРА

Кино для миллионера

0

0

0

0

1.

Безучастные глаза. Такие глаза бывают у людей, которых что–то мучает в душе. То ли неразделенная любовь, то ли тяжелая ностальгия, от которой – не отцепиться. 

Лео Шнэуру было 76 лет. Он был миллионер. Говорили, что он мультимиллионер. У него была вилла, три автомобиля и жена Джоан, которая была младше его на 20 лет и по–прежнему красива. Впрочем, и самого Лео трудно было назвать стариком. Скорее – элегантный пожилой джентльмен. В прежние годы он делал большие дела на бирже. Теперь этим занимался его сын Боб. Не хуже, чем отец. 

Джоан позвонила Бобу: 

– С папой что–то происходит – уже несколько дней. Его перестали интересовать друзья, яхта, рыбалка. Приезжай. Надо поговорить. Срочно! 

Через час Боб приехал на виллу. Горничная накрыла стол на террасе. 

– Лео, – сказала Джоан, – я позвала Боба, потому что у меня кончилось терпение. Что с тобой происходит? Ты уже и со мной почти не разговариваешь. Я встревожена. 

– Я хочу в Бердичев, – ответил Лео. 

– Куда?! – не понял Боб. 

– Я сказал – в Бердичев! Но я туда не поеду. Там теперь все другое. Боюсь, что сердце не выдержит переживаний. Нет, я туда не поеду. 

– А где это? – спросил Боб. 

– У тебя плохая память! – недовольно произнес отец. – Ты даже не помнишь, где родился твой отец! 

– Ах, Бердичев! – сказал Боб. – Россия? 

– Украина! Ты слышал про город Киев? От Киева туда едут поездом. Но я в Киеве никогда не был. Мы уезжали пароходом из Одессы. На днях я начал писать мемуары, но кончил их на первой странице. Я понял, что ничего не помню о Бердичеве. Почти ничего. А ведь это – часть моей жизни. Как бы я хотел это опять увидеть и вспомнить себя ребенком! 

– Если ты не против, я возьму эту страницу, – сказал Боб. – Я попробую понять, в чем дело. 

– Бери, – пожал плечами отец. – Она мне уже не нужна. 

2. 

Вечером, у себя дома, Боб сел в кресло и стал внимательно читать эту страницу: 

«Я с трудом помню Бердичев. Я там родился в 1920 году. Мой отец был рабочим на кожевенном заводе. Мама была модистка, она брала заказы на дом. Мы уехали в Америку, когда мне было шесть лет. 

Что еще я помню про Бердичев? Две улицы – Белопольская и Махновская. На Белопольской стояли большие магазины. А в начале Махновской – синагога. Где–то рядом с площадью. Помню старую крепость и рядом – Пески, там жила бабушка, а внизу была река. А мы жили тоже у реки, но это были кварталы Качановки. Я запомнил такой момент: мама полоскала белье в реке. Я был босиком, в матроске. Я окликнул маму. Она оглянулась и засмеялась: «Левэню, майн гликэлэ!» Я помню как сейчас ее смех и ее улыбку. На ней было темное, длинное платье, подобранное до колен. У нее были полные, белые ноги. Ее темные распущенные волосы лежали на плечах. 

Больше я ничего не помню о Бердичеве – о моей маленькой родине. Это приводит меня в отчаяние! Черт возьми!» 

В самом деле – черт возьми, подумал Боб. Но такое, наверное, бывает у старых людей. Чем старше человек, тем пронзительнее для него эти воспоминания. Особенно – детство: самая безоблачная часть жизни. Корни! Да, корни. 

Боб не был сентиментальным человеком. Но он был деловым человеком. У него мелькнула мысль о психотерапевте, однако он отбросил эту мысль: нет, это бесполезно. Он любил отца и знал, скольким ему обязан. Он подумал, прикинул несколько вариантов и остановился на одном. Он позвонил отцу: 

– Папа, займись пока опять яхтой. Это свежий воздух и азарт. А Бердичев у тебя скоро будет. С доставкой на дом. 

3. 

На другой день у него состоялась встреча с Джозефом Мильманом. Это был молодой человек лет тридцати. 

– Мне вас рекомендовали, – сказал Боб. – Вы кинооператор и режиссер. Ваши дела идут… средне? 

– Средне, – согласился Мильман. – Но месяца через три у меня опять будет работа. 

– Это прекрасно, – сказал Боб. – Настоящий художник – это вечный поиск. Как давно вы в Штатах? 

– Восемнадцать лет. Мне было 12 лет, когда мы сюда эмигрировали из Киева. 

– Вы не забыли русский? 

– Нет. С родителями я говорю только на русском. А моя жена родом из Петербурга, она тут всего четыре года. Мы общаемся с ней тоже на русском. 

– Моего отца в детстве называли Лева. А вас? 

– Ося. 

– Ося, – повторил Боб. – Хорошо, Ося. Пожалуйста, прочтите этот текст. Это начало мемуаров моего отца. 

Боб ждал, пока Ося читал. Затем тот спросил: 

– А при чем тут я? 

– Я предлагаю вам съездить в Бердичев и снять там фильм для моего отца. На хороших условиях. 

– О чем? 

– По этой странице текста. О Бердичеве. 

– Но это – не сценарий! – сказал Ося. 

– Вы отказываетесь? – поднял брови Боб. 

– Нет, я согласен! – быстро ответил Ося. – Но это недешево, мистер Шнэур. Съемки, ассистент, монтаж фильма. Плюс поездка туда, куда мирные люди не очень–то любят ездить. Там красивая природа, но бандитов там больше, чем листьев на деревьях. 

– Все расходы я оплачу. Проезд, отель, суточные по 200 долларов плюс 10 тысяч на непредвиденные расходы. А как вы оцениваете свой личный гонорар? 

– Пятьдесят тысяч. 

– А не много ли? – прищурился Боб. 

– Можно дешевле! – раздраженно ответил Ося. – Например, закажите этот фильм кому–нибудь в Киеве. Они тоже умеют работать. 

– У меня нет времени на переговоры с Киевом, – улыбнулся Боб. – Я очень занят. Да и дело это – интимное. Поэтому – работайте, Ося. Вы мне понравились. У меня есть чутье на талантливых людей. 

4. 

Ассистента звали Стив. По–русски он знал одно слово: спа–си–ба. 

– Как называется этот город? – спросил он в самолете у Оси. 

– Бердичев. 

– Нас там не ограбят? 

– А черт их знает, – сказал Ося. 

В Киеве они взяли такси и поехали в Бердичев. Номера в гостинице были заказаны. Ося позвонил в синагогу: нет ли у них старого–старого еврея на роль экскурсовода? Ему ответили: найдем, приезжайте через час. 

В синагоге их ждал сухой старик в соломенной шляпе. Он смотрелся бодро. 

– Сколько вам лет? – спросил Ося. 

– А что? – спросил старик. 

– А именно? – спросил Ося. 

– Восемьдесят три. Это бесплатно или я надеюсь на премию? 

– Сколько вы хотите? 

– Сто долларов. 

– Будете работать хорошо – дам вам двести. Вам знакома фамилия Шнэур? 

– Митя Шнэур, композитор, у него есть свой ансамбль, они ездят на гастроли. Митя написал парочку песен про Бердичев. 

– А из двадцатых годов? Шнэуры с Качановки? 

– Которые фуранули в Америку? 

– Да. 

– Которые жили на Качановке? 

– Да! 

– А что? – спросил старик. 

– Так вы знали этих Шнэуров или нет?! – вскипел Ося. 

– У них был сын? 

– Да! 

– Лева? 

– Да! 

– Это будет еще сто долларов, – сказал старик. – Я один, кто это помнит. Итого – двести. Деньги вперед! 

– Какая у вас память! – восхитился Ося и дал старику двести долларов. – А что вы помните про этого Леву? 

– Э, это был засраный шмындрик. Я был старше и раза два топил его в речке. Жаль, что не утопил. Но его папу я помню лучше. Он у нас бывал на Песках, там жила его мать. Этот папа тоже был засранец, а мама – стерва. 

– Будем работать! – сказал Ося. – Дедушка, вы золотое дно! 

Ох, не надо было Осе это говорить. Комплимент в Бердичеве – это повышение цены. 

– Я счастлив с вами работать! – вдруг прослезился старик. – Дайте мне за мое счастье еще 100 долларов! 

Ося нахмурился, но выхода не было, и он дал сто долларов. 

– А кто теперь этот Левка Шнэур? – спросил старик. – Зять Рокфеллера? 

– Не–ет, – сказал Ося. – Это бедный пенсионер. Ни семьи, ни квартиры. Живет на мусорной свалке. 

– Так ему и надо! – сказал старик. 

– Стив! – сказал Ося по–английски. – Этот старый хрыч меня доконает! Если бы он знал, для кого мы делаем этот фильм, то у сына Шнэура не хватило бы миллионов, чтобы это оплатить! 

– Евреи – это деловые люди, – с одобрением сказал Стив. 

Сделали план: где снимать и кого снимать. 

– Без меня вы тут ничего не сделаете, – сказал старик. – Но я старый коммунист. Я не люблю западные фокусы. Запад, – вдруг закричал он, – это прогнившее общество плюс империализм! Поэтому в конце работы я требую еще 300 долларов. А иначе я сделаю скандал. С прокурором! 

– Не надо прокурора! – ответил Ося. – Под конец вы получите еще триста долларов. 

Он подумал и добавил с улыбкой по–английски: 

– Чтоб ты сдох, старый грабитель! 

5. 

Работали сильно. 

Старик был в самом деле – золотое дно. Он знал все старые дома, построенные до революции. Он помнил все и всех. Заодно он потребовал для себя отдельное такси и каждый день – обед в ресторане. 

Ося снимал синагогу и старые дома на Белопольской, Махновской, на Песках. Снимал крепость, речку и кварталы бывшего гетто – там в 41–м году была семья с фамилией Шнэур. Записал рассказы старых евреев про Качановку, но Леву Шнэура эти старики не помнили. На всякий случай Ося снял даже тюрьму – она тоже была построена до революции. Конечно, он снял конезавод. 

Но Осю мучила Качановка. Он не знал, как ее снимать. 

А Стив жил – хорошо. Каждый вечер он спускался в ресторан, а потом приводил к себе в номер женщину. Каждый раз – новую. У Стива был полный восторг. 

– Шеф! – говорил он Осе. – Как жаль, что ты не изменяешь жене! О, если б ты знал, какие это страстные женщины! А какие у них груди! А какие попы! А какие они бесплатные! А как они любят американцев! Они все хотят за меня замуж! 

– Ну, так женись, – отвечал Ося. 

– Но их столько, что мои глаза уже смотрят в разные стороны! О, как бы я хотел тут остаться… но при этом получать американскую зарплату! 

Погода была хорошая. Осю это радовало. Он сказал старику: 

– Дедушка! Сегодня мы запишем ваши лирические воспоминания про Леву Шнэура и его родителей. 

Старик принял умиленный вид и сказал, глядя в камеру: 

– Левочка Шнэур! Я помню этого красивого мальчика, он жил на Качановке. Я был старше, но я с ним дружил и всегда его слушал. Этого мальчика любил весь город. Его до сих пор тут помнит каждая собака! Мой папа работал с его папой на конезаводе. Что у него был за папа – загляденье! Ему надо поставить памятник в центре Бердичева – как Ленину с Качановки. А Левочкина мама?! Она была – ангел! С такими добрыми глазами! И если Левочка пришлет мне, свидетелю его беспримерного, героического советского детства хотя бы тысячу баксов, то я буду помнить его еще сто лет! 

– Спасибо, – сказал Ося. – Вы просто артист. А теперь я знаю, что нам делать на Качановке. Дедушка, найдите мне молодую, красивую еврейку с длинными темными волосами и мальчика лет пяти–шести. 

– Зачем искать? – сказал старик. – Они уже есть! Это моя внучка и мой правнук. Сколько вы им дадите? 

– А сколько? – спросил Ося. 

– А что? – спросил старик. 

– А именно? – спросил Ося. 

– По пятьсот каждому. Ося, детей надо любить! 

– Надо, – согласился Ося. – Но не так сильно! По сто – каждому. Нет – найдем других. 

– Этот Левка Шнэур – большое дерьмо! – сказал старик. – Жаль, что я его тогда не утопил в речке. Я сразу понял, что это не бедный пенсионер. Для пенсионеров такое кино не делают. По триста – это моя последняя уступка! 

– О’кэй, – сказал Ося. – А теперь договоримся об одежде. 

– За одежду – еще по сто каждому! 

Ося вздохнул. Кивнул. И сказал по–английски: 

– Дедушка, чтоб ты сдох, я тебя уже никогда–никогда не забуду! 

6. 

Вскоре Лео Шнэур смотрел фильм, который снял для него Ося. Рядом сидели Джоана и Боб. Фильм был в английском переводе. 

– Папа, кто этот старик в шляпе? – спросил Боб. – Ты его помнишь? 

– Нет, ответил отец. – Наверное, какой–то мелкий авантюрист. 

Его лицо было – безучастным. Боб с тревогой смотрел на отца. Неужели фильм не получился? 

Вдруг на экране появилась река и старые домики на берегу. К реке шла молодая женщина с бельем. На ней было длинное темное платье. На ее плечах лежали темные волосы. Она подоткнула подол и стала полоскать белье. 

– Ох! – произнес Лео. 

Потом он увидел мальчика лет пяти. Тот был босиком и в матроске. Мальчик окликнул женщину: 

– Мама! 

Та оглянулась и радостно засмеялась: 

– Левэню, майн гликэлэ! 

Она обняла мальчика мокрыми руками и поцеловала его. Это был конец фильма. 

Лео сидел неподвижно. 

– Папа, тебе понравился фильм? – спросил Боб. 

Лео помолчал, потом спросил: 

– Сколько ты дал ему за этот фильм? 

– Пятьдесят тысяч. 

– Хорошая работа, – сказал отец. – Спасибо, Боб. Ты мне подарил еще десять лет жизни – как минимум. 

…Ося и Стив получили гонорар и пошли отметить это в ресторан. 

– Шеф, – сказал Стив, – я не могу забыть Бердичев. Не открыть ли нам турагентство – только для мужчин? Будем возить их туда группами по сто человек. Они вернутся в Америку сумасшедшими от счастья! Таких женщин, как в Бердичеве, больше нигде нет. Мы заработаем кучу денег! 

– О, нет! – сказал Ося. – Меня туда больше не тянет. Я до сих пор не могу забыть этого старика. 

– Он обошелся тебе всего в 600 долларов! 

– Плюс 800 – на внучку и правнука вместе с одеждой. Плюс пять тысяч – опять на этого бандита. 

– Как, еще пять тысяч? – удивился Стив. – За что? 

– За то, что меня там не убили. 

— Да–а?! 

– Он сказал мне так: «Если ты хочешь уехать отсюда живым – одолжи мне хотя бы пять тысяч. Иначе я наведу на тебя недисциплинированных мальчиков. Это будет через пять минут!» 

– И ты дал? 

– Дал, – вздохнул Ося. – Я сразу понял, что этот еврейский прадедушка никогда не бросает слов на ветер. 

Ося отхлебнул глоток вина из фужера. Помолчал и с наслаждением добавил по–русски: 

– Чтоб ты сдох, старый хулиган!..

Боря Ройтблат