ПАМЯТНИК ТЕЛЕФОНУ-АВТОМАТУ

«И так захочешь теплоты,

Не полюбившейся когда-то,

Что переждать не сможешь ты

Трёх человек у автомата.

Вот как захочешь теплоты..»

Замечательные слова из песни Вероники Тушновой и Марка Минкова. Нынешним влюбленным не нужно ждать  своей очереди у промерзшей будки с выбитыми стелами и вечно не работающим телефоном-автоматом. У нынешних есть сотовая связь разных качеств. Перед нынешними влюбленными нет искусственных преград. Но я бы поставил памятник тому телефону-автомату и той очереди из трех, обязательно из трех, человек.  Молодые не поймут все величие этого монумента, как вряд ли понимают, почему Дон Кихот совершил столько подвигов во имя придуманной им самим избранницы  сердца. Кстати, «рыцарь печального образа» вполне мог бы атаковать  ту несчастную будку на семи ветрах, приняв ее за злого, равнодушного великана. Помню, что мне казался жизненно важным тот звонок. Я должен был позвонить немедленно и сказать ей ВСЕ. Мне казалось, что в тот день и в тот час решалась моя жизнь. Вот накручу диск с родным номером – и все: я счастлив навеки. Но ближний автомат не работал, бегу под моросящим дождем к другому через два квартала за ужасом оторванной трубки, бегу к третьему – очередь. Жду, переминаясь с ноги на ногу, и ненавижу каждого человека в той веренице людей под дождем. Мне кажется, что говорят они за скрипящей дверцей глупости, чепуху и слишком долго не покидают будку.

 - Сволочи! – думаю я. – От дождя, небось, прячутся, а ты тут мучайся.

 Подходит моя очередь. Сжимаю в кулаке теплую от чужой руки трубку и вдруг обнаруживаю, что в горстке моей мелочи нет нужных двух копеек. Высовываюсь из автомата, прошу помочь, стою с протянутой рукой. Умоляю прохожих составить двухкопеечное счастье моей жизни. Я готов отдать рубль за две копейки. Что там рубль – пол жизни. Старушка с ветхим зонтиком, вздохнув тяжко, подаёт мне «милостыню». Я и сейчас помню, как она выглядела. Помню дурацкую шляпку горшком, штопанную шерстяную кофту и разношенные боты. Я готов был поцеловать у той старушки руку, подавшую мне две копейки… Снимаю трубку, просовываю в щель своё сокровище, кручу диск. Вот сейчас, сейчас я скажу ей всё. Номер занят. Вредная, болтливая тетка живет в той коммунальной квартире, куда я звоню. Она постоянно «висит» на телефоне. Накручиваю диск еще раз и еще – занято. Я вынужден освободить автомат для следующего в очереди. Я жду, когда он решит свою проблему – и вдруг вижу ту, кому я звонил только что. Они идет мне навстречу.

 - Привет! – говорю я.

 - Кому звонишь? – спрашивает она.

 - Да так, - говорю,- одному знакомому.

 - Ну, звони, - разрешает она.

 - Успею, - говорю я.

 Потом я иду рядом с ней, не в силах сказать то, что намеревался сказать по телефону. Она направляется в магазин за хлебом и молоком. Мне не нужны продукты. Я жду ее у магазина и молча провожаю к дому в Манежном переулке.

 - Я позвоню, - прощаясь, говорю я.

 - Звони, - великодушно разрешает она.

 Тот телефон-автомат на углу Кирочной и Маяковского на этот раз пуст. Проходя мимо, я пинаю ногой ни в чем не повинную будку, но потом, сменив гнев на милость, решаю подождать у автомата, когда она вернутся домой, откроет дверь, направится к своей комнате по коридору, а тут мой звонок. Она поднимет трубку и услышит все, что я ей должен сказать. Звоню, прижимая к уху холодную трубку. Все точно рассчитано.

 - Слушаю, - говорит она.

 Я молчу.

 - Кто вам нужен? – сердится она.

Помедлив, я вешаю трубку на рычаг и стою, оцепенев, в будке до тех пор, пока в стекло не начинают стучать монетой…

 Нет, я все-таки поставил бы памятник телефону-автомату, как один из памятников нашей молодости, причем именно на том углу, на углу Кирочной и улицы Маяковского. Пусть нынешние "крутые ребята" смотрят и нам завидуют.