КАК НЫНЧЕ ДЕЛАЕТСЯ КИНО

Как нынче делается кино? Получаю письмо от одного продюсера – человека симпатичного и вполне достойного. Он пишет: « Аркадий привет! тут появился какой-то тип удачливый продюсер желает говно для Второго канала ему нужны сценарии про женщин трудной судьбы (одна растит ребенка без мужа, ну типо того) Может че готовое есть?»

 Я и не думаю обижаться, что ко мне обращаются за «говном». Я знаю, что не говно ныне никому не нужно. Я так же знаю, что могу писать хуже, лучше, но вонючий товар все-таки не произвожу. Но я не спорю. Кое-что есть на требуемую тему, а вдруг проскочит за «говно». И я отвечаю: « Всегда все есть, а бедолаг с детьми без мужа мильён. Шлю одну историю».

 А вот и эта история, претендующая на дурно пахнущую товарную продукцию для современного кино.

СТОЯЛ В ПОЛЕ ТЕРЕМОК

Литературный сценарий новогодней сказки

Аркадий Красильщиков

Действующие лица:

Агеева Алевтина Михайловка –  деревенский   фельдшер.

Настя – ее дочь.

Бурыгин Александр Матвеевич – безработный, в прошлом артист цирка.

Чуграй Римма Петровна – деловая дама.

Плотников Павел Маркович – инженер по холодильным установкам, писатель.

Сумин Иван Егорович – сторож.

Жукова Мария Игнатьевна – пенсионерка.

Больные, дед Мороз, главврач, постовой, девицы легкого поведения, шофера, «крутые» ребята: один мелкий, трое крупных, коза Дуся.

  Районная больничка. Отделение травмы на третьем этаже, сортиры работающие на втором. Лифт, естественно, на ремонте. По утрам Алевтина и помогает увечным ( гипс, костыли, палки) спуститься по пятнадцати ступеням в очередь к местам общего пользования.

 Сама она – существо хрупкое, а увечные все, как на подбор, упитаны сверх меры.

 31 декабря. Навстречу Алевтине, волочащей очередного толстяка, поднимается ряженый в Деда Мороза. За спиной мешок. В мешке этом Дед Мороз и роется.

 - Стой, Алевтина, держи подарок!

 - Да пошел ты! – и не думает останавливаться женщина-посох.

 - Злая ты, Агеева, - спешит дальше Дед.

 Алевтина пристраивает толстяка на костылях к стеночке у сортира. На этот раз не торопится за очередным клиентом.

 Стоит, смотрит на ожидающих ее больных.

 - Ненавижу вас всех! – говорит она так, чтобы наверху слышали. Но говорит, судя по всему, не в первый раз, а потому реакции на ее обидные слова никакой.

 Стоят больные молча – ждут. Некуда им деваться, да и «посоху» тоже.

 Поднимается Алевтина наверх с освободившимся больным, наверху   подставляет плечо бедняге на костылях, у которого гипс от бедра до пятки.

 После этой утренней зарядки Алевтина в кабинете главврача.

 Главный по телефону разговаривает. Можем  слышать его раздраженный голос, но видеть больничное начальство  не обязательно.

 - Ты чего, Агеева?

 - Выписать обещали.

 - Обещал… Было… Слушай, давай еще полечимся с недельку. Жду санитарку из областной. Как пришлют –  ты на волю.

 - Дочь второй месяц врозь живем.

 - Так можем и Настю твою…. Найдем койку.

 - Хватит! Я тут у вас за одни харчи лишний месяц кукую вместо лифта, швабры, кухарки….

 - Ну, как знаешь. Собрали мы тебя по кусочкам Агеева…. Ты уже там была, помнишь?

 - Помню, – говорит Алевтина. – Коньяк дорог, денег нет, могу ручку поцеловать.

 - Злая ты, Агеева.

 - Какая есть.

 - Осталась бы. Я тебе премию обещаю каждый квартал.

 - Тошнит меня от казенки, на волю хочу. Хватит!

 Детский дом. На стене ряд больших фотографий детей. Ниже надпись: ОНИ ЖДУТ ПАПУ И МАМУ!

 Алевтина дочь забирает. Дочери – Насте - лет шесть, не больше. Льнет к матери девочка, не оторвать.

 - Хорошая она у тебя, - говорит директор этого «дома скорби». – Только тихая очень и переживальная … Тут на кухне крысенок попал в мышеловку. Она смотрит – и плачет…. Ну, а ты как?

 - Жива, - сухо отзывается Алевтина, одевая дочь.

 - Слушай, - говорит заведующая. – У меня с медперсоналом совсем зарез. Я тебе ставку выбью. Плюс, считай, харчи тебе и Насте.

 - Нет! Не хочу…. Хватит. У меня свой дом есть…. Свой.

 Пункт ГБДД. За будкой площадка с покалеченными насмерть машинами. Милиционер подводит Агееву с дочерью к останкам мотоцикла. Машина снегом запорошена, заледенела и выглядит скверно.

 - В металлолом, - говорит постовой. – Куда еще…. Сама-то как?

 - Починили, - говорит Алевтина, притронувшись к рулю мотоцикла, будто прощается с ним.

- Авто купи, - советует милиционер. – Я тебе как скажу, Агеева: в машине ты как рыцарь в латах. На этом самокате – голая совсем. Купи и все дела.

 - Завтра, - обещает Алевтина. – Сниму в банке лимон зеленых – и в магазин.

 - Да ну тебя, - отмахивается постовой.

 Лесная дорога. Рейсовый автобус от райцентра до деревни.

 Над кабиной шофера лапы ельника с шарами.

 - Тебе мотоцикла жалко? – спрашивает дочь.

 - Еще как, - отзывается Алевтина. – Восемь лет возил. Друг все-таки.

 - А потом устал дружить?

 - Точно, устал, - улыбается Алевтина. – Голодная? Не замерзла?

 - Нет.

 - Ничего, скоро дома будем. Печь затопим, кашу гречневую сварим…. Сметану я купила. В больнице гречку не варят, все пшено и перловку.

 - А там у нас никто не живет, в нашем доме?

 - Как это?

  - Как в сказке про теремок. Помнишь?

 - А как же, - вспоминает Алевтина. - Построила муха терем и живёт в нем. Бежит блоха-попрыгуха, увидала теремок и стучится — Кто, кто в терему? Кто, кто в высоком? — Я — муха-горюха. А ты кто? — А я — блоха-попрыгуха. — Иди ко мне жить!

 - Правильно, - довольна Настя. – А я думала, ты все сказки забыла.

 У трассы торговый центр, заправка. Здесь автобус  выпускает Алевтину Агееву с дочерью.

 До деревни еще идти нужно по грунтовке. Идут. За спиной матери большой рюкзак, у Насти на попечении плюшевый медведь. Зимние сумерки. Будто в тумане идут мать и дочь. И диалог их нехитрый будто глушит туман.

 - А как это, на металлолом? – спрашивает Настя.

 - Ну, расплавят в печи, потом что-нибудь новое из железа сделают, - отзывается Алевтина. – Другой мотоцикл или кастрюлю.

 - Это хорошо, - говорит Настя.

 - Лучше некуда.

 - А человека можно? – спрашивает девочка.

 - Что?

 - Ну, чтобы расплавить и нового сделать?

 - Не говори глупости!

Избы деревенские – темные, будто нежилые. Кое-где высятся хоромы, недавно возведенные, но и они без следов человеческого проживания. Зима – дачный сезон закрыт.

Перед Агеевой и Настей  не дом, а пепелище. Смотрит Алевтина – глазам своим не верит. 

 - Это не наш дом, - говорит Настя.

 - Наш, только вот сгорел.

 - Как это?

 - Взял - и сгорел…. Пожар…. Бывает.

 - Мы теперь на улице спать будем, - говорит дочь, – прямо на снегу?

 - Ничего, что-нибудь придумаем…. Только не ной.

  Рядом на участке домина кирпичный в три этажа. Прямо не дом, а замок. Ограда высокая, ворота крепкие. У ворот стоит старик - Егорыч: валенки, треух, добротный тулуп. Молча на мать и дочь у пепелища смотрит. Затем вытаскивает из кармана сотовый, неловко тычет пальцами в кнопки, говорит с кем-то….

 У пепелища горка вещей, покрытая брезентом. Алевтина смахивает с брезента снежок, отогнув край, видит остатки мебели, особо заметна большая железная кровать с шишками, выкрашенная зеленой краской, старые чемоданы, узлы. Из одного узла торчит детская скакалка. Алевтина вытаскивает ее, в руках держит, как непонятную вещь.

 - Ой, моя! – рада Настя и забирает скакалку.

 Пристроив медведя на брезенте, начинает прыгать. Не очень ловко делает это на талом снегу, в зимней одежде. Запнувшись, сворачивает скакалку, плачет…

 - Ну вот, - сердится Алевтина. – Говорила тебе – не ной!

      

 Барак. Табличка у двери, забитой наискось доской. На табличке значится: «Мележинский Ф.П.», далее часы приема. Алевтина отрывает доску, но замок открыть сразу не может.

Тут  за ее спиной появляется сторож.

 - Дай-ко мне?

Женщина будто не слышит. Егорыч терпеливо ждет. Наконец Алевтина решается принять помощь.

  Но и старик замок открывает не сразу. Дверь  поддается с трудом.

 Фельдшерский пункт. Вспыхивает голая лампа под потолком. Стол, два стула, топчан, шкаф с медикаментами, печь, обитая рифленым железом. На полу горка снега. Метель намела через разбитое, зарешеченное окно.

 Окном этим и начинает заниматься Алевтина. Снимает она со стены плакат с медицинскими советами, приспосабливает его  вместо стекла, потом  садится на стул, прижимает к себе дочь. Сторож молча стоит у двери.  Агеева будто и не видит его больше.

 - Ты кто? – спрашивает у старика Настя.

 Егорыч не отвечает. Маленький человек для него будто и не человек вовсе.

 За печью остатки дров. Алевтина растопку лущит тупым ножом, не без труда растапливает  печь, а старик все стоит у дверей и следит за ее действиями.

 Горка снега у окна, на полу, начинает подтаивать. Девочка прикасается к талой воде пальцем.

- Мойся, не мойся, а грязи на человеке килограмм, не мене, - вдруг говорит сторож. – Тут три, не три, сто мочал сотрешь, а все одно.

 Алевтина впервые внимательно, но взглядом недобрым, на сторожа смотрит.

 - Пошли, - роняет старик. – Дело есть.

 - Какое дело?

 - Важное.

 Убежденный, что за ним последуют, сторож уходит.

  Снежок мелкий сыпется. Впереди Егорыч, за ним Алевтина и Настя. Идут мимо пепелища.

 - Ваша недвижимость сгорела? – не поворачиваясь, спрашивает сторож.

 - Наша. 

 Нет больше вопросов у старика.

 За оградой, во дворе «замка» ель стоит, украшенная к празднику. Насте елка в радость, но тянет ее за собой Алевтина, не дает рассмотреть  новогоднюю мишуру.

 Просторный холл отделан вагонкой.  Бар с кухней. Тепло. Персидский ковер перед камином. В камине потрескивают дрова. В центре комнаты большой стеклянный стол, мягкие кресла «дворцовой» выделки. Широкая, деревянная лестница ведет на второй этаж.

  Мать и дочь стоят у огня. Насте тепло и огонь по сердцу. Алевтина ждет продолжения.

 Сторож молча вытаскивает из двухстворчатого холодильника разные яства. Все это мечет на стол. Настя глаз от угощения глаз отвести не может.

 - Ешьте, - говорит сторож. – Тепло… разделись бы.

 Мать и дочь стаскивают верхнюю одежду, устраиваются в креслах, едят….

 Сторож смотрит на них. Без всякого выражения смотрит, как расправляются с его угощением голодные люди.

 Все – Алевтина и Настя сыты.

Женщина тянется за шубой дочери.

 -Ты меня не знаешь, - говорит сторож. – Я был печник из Аленино. Потом в городе при банях. Я тебя знаю, ты за старухой Макеева Глеба ходила…. Ты хорошо ходила. Про тебя вообще говорят, что сердечная.

 - Чего дальше? – сухо интересуется Алевтина.

 - Погоди, - сторож впервые обращает внимание на ребенка. – Ты, девочка, выйдь. Мне с мамкой твоей поговорить нужно.

 - Секрет? – спрашивает Настя.

 - Ну, - кивает сторож.

 Настя на мать смотрит вопрошающе.

 - Иди, я позову, - говорит Алевтина.

 Уходит девочка в соседнюю комнату, но дверь оставляет открытой. Сторожу приходится створки прикрыть.

 - Избенка твоя при мне сгорела, - помолчав, сообщает старик Алевтине. – Среди ночи. Вдруг, как свечка. Я пожарку вызвал, да пока они из города…. Проводка, наверно, дело обычное.

 - Врешь, дед, - хмурится Алевтина. – Поджег кто-то, может и ты сам…. Не пойму только зачем?

 - Плохо говоришь на невиновного человека, - обижен старик. – Вот она благодарность от людей. Я твое барахло их огня волок, сколько успел, сложил аккуратно.

- Ладно, дед, не серчай, - говорит Алевтина. Пойдем мы. Спасибо, что накормил и согрел.

 - Не торопись. –удерживает Алевтину сторож. – Хозяин мой… Ждать велел,  скоро будет.

 Алевтина открывает дверь в соседнюю комнату. Пуста комната совершенно, только в центре стоит стремянка. На нижней ступеньке Настя сидит спиной к матери, в окно смотрит.

 - Снег пошел большой, - говорит она. – Это хорошо, что снег.

 - Хорошо, вон как валит, - согласна Алевтина. - Это к новому году подарок.

 - Кому? – спрашивает девочка.

 - Всем.

 - А на севере снег  и не тает …. Это весь год людям подарок.

 - Получается так.

 - Поедем на север жить?

 - Зачем… Наш дом здесь.

 - Был здесь, - поворачивается к матери Настя. – А теперь нет совсем.

 Алевтина подходит к окну и видит, как лихо вкатывает во двор, прямо к елке, джип. Из машины, еще тормозящей, на ходу, выскакивает голый до пояса  мужчина лет тридцати. За ним попса звуковая. Широкоплеч мужчина, красив, высок. Загар по зиме завидный.

 За красавцем три девицы в одежде, потом  и шофер в кожаной куртке. Девицы сразу на красавчике виснут, а он бутылку шампанского ловко открывает, пьет из горла, спутниц поит…

  Лицо Алевтины непроницаемо. И не поймешь, что думает, что чувствует.

 - Холодно ему, - вдруг говорит Настя. – Бедный.

 А гости вокруг елки устраивают хоровод под музыку из машины.

 Алевтина к столу возвращается, застегивает шубейку дочери, берется за свое пальто с воротником.

 Уйти они не успевают. Шумная компания вваливается в холл. Ведут они себя свободно и весело. Старика, Агеевой и Насти будто и нет рядом. Разоблачаются девицы, сбрасывая шубейки и куртки на пол. Кто-то у камина приплясывает, кто-то остатки трапезы пробует.

 - Ну, как, мышки-норушки?! – громогласно спрашивает голый по пояс красавчик.

 - Супер! – хвалит одна из «мышей».

 Тут только обращает хозяин внимание на Алевтину и Настю. Смотрит на мать и дочь весело. Он, судя по всему, из тех людей, кто свято убежден, что жизнь человеку дана для радости одной.

 - А это кто, Егорыч?

 - Погорельцы, - сухо отзывается сторож.- Сам просил ждать.

 Тем временем, шофер приносит «музыку». Гремит попса.

 - Тебя как зовут?

 Молчит Алевтина, пристально рассматривая красавчика.

 - Ты чего, глухая? Егорыч, как ее зовут?

 - А я почем знаю, - отзывается старик.

 - Зовут тебя как? – орет хозяин.

 - Зачем мы тебе? – спрашивает Алевтина.

 - Сгорел твой дворец, так? – спрашивает хозяин.

 - Сам знаешь.

 - А ты мне его продай.

 Настя испуганно на красавчика смотрит, прижимается к матери.

 - Головешки, что ли? – недоверчива Алевтина.

 - Ну…. Хорошо заплачу. Я купец не жадный? 

 - Сколько? –  спрашивает Алевтина.

 - Да звать-то тебя как? – серьезен хозяин.

 Девочка, как обычно, пробует разрядить обстановку:

- Маму Алей зовут.

 Голый до пояса, дарит улыбку ребенку. Тут к нему снова одна из девиц липнет. Красавчик ее к себе притягивает, обняв.

 - Аля, значит…. Глаза у тебя красивые, Аля…. А ты кто? – тычет пальцем в девочку.

  – Настя.

 - Детей не надо, - капризно произносит девица. – Зачем нам дети?

 - Иди, отдыхай, - «отклеивает» девицу красавчик.- Слушай, - говорит он серьезно Алевтине. –  Даю сто тысяч… Вот сейчас, сразу, - поворачивается к шоферу. – Витек, сколько это зеленью?

 - Четыре куска.

 - Во, слышала?  За головешки. Счас и получишь. По рукам?

 - Зачем мне деньги? – говорит Алевтина. – Мне дом нужен.

 - Так сгорела твоя хатка, - приближается к ней красавчик. – Была - и нету. Новую построишь…. Где-нибудь…. Вон сколько места в деревне.

 Молча смотрит на хозяина женщина. Пауза затягивается.

 - Пять тысяч, - набавляет цену красавчик.

 - Ты почему голый? – неожиданно спрашивает Алевтина.

 - Чего?

 - Голый почему?

 - Горячий больно. Весь горю. Остужаюсь, - охотно отвечает хозяин. 

 - Так оденься, - хмурится Алевтина. – Остудился уже.

 Тут все та же девица в разговор встревает, прижавшись к хозяину.

 - Он голый, бабуля, потому что есть что показать, верно, милый?

 - Уйди! – с неожиданной злостью гонит девицу хозяин.- Не прессуй! – по ходу стаскивает с шофера куртку, набрасывает ее на плечи, поворачивается к Алевтине.

 - Ну, пяти штук хватит?

 Молчит Агеева. Поворачивается к сторожу.

 - Дед, хватит пяти тысяч избу поставить?

 - Маловато будет…. Если только купить где по ветхости.

 Теперь Алевтина к хозяину поворачивается.

 - Слышал?

 Визг тормозов.

 Опять тяжелый джип чуть не сбивает ель новогоднюю. Из джипа выскакивает женщина лет сорока,  вся в черном. За ней покидает машину здоровенный детина – шофер и охранник. За ней же, почти бегущей, степенно топает к дому.

 Красавчик  времени зря не теряет, увидев через окно гостей, бежит к лестнице

 - Нет меня! – объявляет он собравшимся и взлетает на второй этаж.

 Все та же настырная девица пробует отсчитать ступени следом.

 - Назад! – грубейшим образом останавливает ее хозяин.

 Все те же в холле плюс женщина в черном, Римма Петровна,  и ее шофер. Мечется она из угла в угол. Девицы робко жмутся к камину. Останавливается женщина у стеклянного стола, все еще уставленного остатками снеди. Резко поворачивается к сторожу.

 - Где он?

 Старик только плечами пожимает.

 - Найди эту сволочь и убей! – поворачивается к шоферу Римма Петровна.

 Шофер, заглянув в комнату со стремянкой, направляется к лестнице на второй этаж.

  Женщина в черном притягивает к себе Егорыча за шиворот.

 - Рыдван его здесь, девки здесь, шофер здесь, а его, выходит, нету?

 - Сама видишь, - неловко высвобождается старик.

 Шофер дамы, тем временем, ищет на втором этаже красавчика. Открывает дверь в одну комнату, потом в другую.

 А беглец распахивает двойное окно в третьей комнате. Поднимается на подоконник и смело прыгает вниз.

 Глубокий сугроб смягчает удар. Потом он бежит через двор к воротам, быстро бежит…

Холл. Дама в черном на Алевтину и Настю смотрит.

 - Это еще кто?

 - Погорельцы, - говорит сторож.

 - Почему здесь?

 - Так некуда им.

 Римма Петровна сразу же теряет интерес к женщине с ребенком. Поворачивается к девицам.

 - Все пошли отсюда! И мигом, что б духу!  Отвезешь шлюх! – это уже к шоферу красавчика.

 - Не понимаю, мадам, - упрямится все та же настырная девица. – Нас пригласили встречать Новый Год.

 - Сейчас объясню! – дама в черном подходит к упрямице и дает ей такую пощечину, что та чуть не падает в камин….

 Потом разгневанная Рима Петровна стоит у окна и смотрит, как девицы садятся в машину и покидают негостеприимный двор.

 - Мама, пойдем, - говорит Настя.

 Поворачивается к Алевтине женщина в черном.

 - А ты чего здесь!  Чего?!

 - Не кричи, - негромко советует Агеева. – Горло сорвешь.

 - Вон! – не щадит горло Римма Петровна.

 Фельдшерский пункт. Сидит у печи красавчик,  ручища свои к огню тянет, греется.

 Входят Алевтина и Настя. Особого внимания на человека в кожаной куртке на голое тело не обращают.

 Ольга тряпкой вытирает мокрое пятно у окна. Девочка подходит к красавчику.

 - Это кто был? – спрашивает она. – Жена твоя?

 - Чего? – вскидывается беглец.

 - Черная такая, тебя искала, жена?

 - Вроде того, - тяжко вздыхает красавчик.

 - Черная почему? – спрашивает  Настя.

 - Стиль такой, - снова вздыхает красавчик. – Страшнее смерти называется.

 - Тебя как зовут? – спрашивает Настя.

 - Меня? … Сашей…. Александром.

 Тут подходит к ним Алевтина.

 - Ладно, Саша, - неласково говорит она. – Погрелся – и топай отсюда.

 Вместо ответа гость легко, чуть ли не с места, делает сальто, потом и на шпагат садится.

 Насте трюк очень нравится.

 - Ты кто? – садится она на пол напротив Александра.

 - Мы ребяты – акробаты! – вскакивает тот. – Мы ни в чем не виноваты?

 Тут мимо барака проскакивает джип Риммы Петровны. Стекла затемнены, кто там внутри - не видно.

 Сквозь мутное, зарешеченное окошко видит хозяин ворота своего дома и сторожа у ворот.

 - Слушай, - говорит Алевтине красавчик. – Сходи к дому, спроси у Егорыча, там она?

 -  Может тебе еще за пивом сбегать?

 - Ты человек или кто?

 - Или кто! – неожиданно кричит Агеева. – Вали отсюда, акробат!

 Тут Настя молча подходит к Александру, берет его за руку.

    - Правильно, - говорит красавчик. – Дочка твоя – человек. Все понимает, - он говорит это и смотрит, как к фельдшерскому пункту топает сторож.

 Вот он и на пороге стоит, стоит молча.

 - Ну, чего? – спрашивает Александр.

 - Уехала, - говорит старик.

 - Отелло, понимаешь, - вдруг поворачивается к Агеевой беглец. – Женского пола Отелло. Ревность. Могла убить. Крутейшая, между прочим, дама…. Боюсь я ее….

 - Ты зачем, зачем наш дом пожег? – вдруг спрашивает Алевтина.

 - Поклеп, завистники и негодяи. Егорыч, ты свидетель.

 - Да я ей говорил, - смущен сторож.

 - Нехорошо, Аля, честных людей     … При всем народе… Я, правда, -  садится на топчан Александр. – Костры люблю с детства…. Большой огонь. Горит, а ты смотришь….

 Алевтина подходит к Александру, смотрит на него - глаза в глаза. Рядом Настя.

 - Мои родители здесь жили. Я родилась… У нас с Настей ничего не было, кроме этого дома. Ты понял?

 Вместо ответа акробат притягивает к себе девочку. Держит ее ласково, будто прощение просит. Затем встает акробат, уходит, следом за ним топает сторож.

 С остатками вещей у пепелища нужно бы разобраться. Алевтина с дочерью этим и занимаются.

 Александр в комнате на втором этаже «замка». Шмоток за раздвижной дверью встроенного шкафа множество. Он ищет, во что бы одеться…. Захватив свитер, подходит к окну.

 Вытаскивает Агеева из кучи узел. Забросив за спину, идет к пункту. Догоняет мать и дочь Александр. На этот раз он в свитере, забирает у женщины поклажу, несет к бараку.

 - Не продам я тебе ничего, - говорит Алевтина.

 Молчит Александр….

 Затем, разобрав железную кровать,  волочит тяжелую сетку к бараку.

 Настя ему помогает по мере сил. Следом несет одну из сумок Алевтина.

 Потом, уже под крышей, Александр кровать собирает. Занимает это железное чудовище чуть ли не весь фельдшерский пункт. Свободная часть комнаты завалена узлами и сумками.

 Садится на сетку кровати акробат, рядом с ним устраивается Настя. Алевтина подбрасывает в печь дрова.

 - Любишь цирк? – спрашивает Александр у девочки.

 - Там клоуны?

 - Ну.

 - Люблю.

 - Я, между прочим, в цирке работал акробатом. Братья Бомс – слышала о такой      команде?

 - Нет, - честно признается девочка.

 - Зря… Заслуженный, между прочим, коллектив…. По всему миру гастроли. Папа – Бомс – артист народный.

 - А что такое ревность? – спрашивает Настя.

 - Черт его знает, - пожимает плечами красавчик. – Ну, это когда один человек хочет, чтобы другой только его был, больше  ничей.

 - Это как я у мамы?

 - Вроде того.

 - Что тебе от нас нужно? – поворачивается к Александру Алевтина. – Чего ты здесь расселся?

 - Сам не знаю, - пожимает плечами Александр. – Сижу – и все.

 - Мам, пусть он сидит, - говорит Настя.

 - Не нужно нам, - хмурится Алевтина. – У него свои хоромы. Пусть там и сидит.

 - Скоро Новый год, - говорит красавчик. – Какой-то он у меня невеселый получается. Всегда был веселый, а  сегодня тоска.

 Молчит Агеева Алевтина, будто не слышит.

 Тогда поднимается Александр, уходит.

 Устала Алевтина. Кое - как прикрыв тряпьем пружины, спит она на кровати с шишками. Крепко спит. Больше никого нет в комнате. Это и будит, судя по всему, женщину.

 - Настя!

 Нет ответа. Да и спрятаться в фельдшерском пункте негде.

 Идет, торопится Алевтина к хоромам Александра. Ворота участка распахнуты. Окна виллы освещены. Музыка так гремит, что двойные стекла ей не помеха.

 Агеева рвет массивную дверь на себя, но створки и так поддаются без проблем.

 В холле полная идиллия. Шубейка девочки валяется на паркете. Тут же механизм гремит музыкой. На ковре у камина Александр учит Настю делать кувырок. Сам показывает этот простой трюк. Сторож за представлением не без удовольствия наблюдает.

 - Теперь, ты, давай! – командует Александр.

Так они увлечены гимнастикой, что не сразу замечают Алевтину. Молчит Агеева. Судя по всему, не может сообразить, как на это безобразие реагировать.

 - Способная у тебя дочка, - кричит красавчик, сидя на ковре. – Прямо талант. Настюха, я из тебя акробатку сделаю. Прима будешь, люкс, звезда цирка!

 - Одевайся, - Алевтина поднимает с пола шубейку дочери. – Пошли!

 - Дочка-то твоя сама пришла, - говорит сторож, словно оправдываясь.

 У Александра свое оправдание. Из камина вытаскивает он две головни горящие, чадящие и начинает под музыку жонглировать ими.

 Номер этот, властно распахнув двойную дверь холла, прекращает женщина в черном.

 - Шут! – цедит она сквозь зубы.

 На этот «удар бича» Александр отправляет головни в камин. Он будто и ростом становится меньше…

 Римма Петровна берет покорного красавчика за ворот свитера, уводит за собой вверх по лестнице…

 Во дворе шофер Риммы Петровны занят осмотром движка джипа. Алевтина и Настя проходят мимо озабоченного техникой детины.

 - Ты почему ушла? – спрашивает у дочери Алевтина. – Тебе кто разрешил?

 - Мне его жалко, - говорит Настя.

 - Кого?

 - Сашу… Александра…. А куда она его потащила – эта тетка черная?

 - Нам-то что?

 - Она его убьет? – тихо спрашивает Настя.

 - Может и так, - равнодушно отзывается Алевтина.

 Вырывает свою руку дочь, бежит Настя обратно к дому.

 Алевтина догоняет Настю у самого крыльца. Обнимает, прижимает ее к себе  крепко, но при этом на окна «замка» смотрит, будто сама старается узнать, куда «потащила тетка» акробата.

 В комнатушке фельдшерского пункта Алевтина занята ревизией медикаментов в шкафу. Настя сидит у окна. Не в силах прервать девочка новую «цирковую» реальность.

 Она и продолжается. Проскакивает мимо барака джип Риммы Петровны, но резко тормозит, да так, что заносит машину в сторону.

 Дверца джипа распахивается и вылетает из салона Александр. Так стремительно вылетает, что еле удерживается на ногах. Тут и женщина в черном покидает салон.

 Сам текст грубой разборки девочка не слышит. Все-таки далеко это происходит, но характер поединка и так ясен. Женщина в гневе, Александр уходит, нехороших слов, брошенных ему в спину, и слушать не желает. Вот только последний крик женщины слышит Настя.

 - Сашка, вернись! Вернись, скотина!

 Не слышит призыва Александр, никак на крик не отзывается.

 Римма Петровна тяжелым взглядом провожает непослушного любовника, попытки его остановить прекращает, садится в джип и машина рвет с места, разбрасывая по сторонам ошмотья талого снега.

 Дверь фельдшерского пункта пропускает Александра. Он молча входит, садится на пол у распахнутой печной дверцы. Рядом сразу же пристраивается Настя.

 - Сказки любишь? – спрашивает у девочки акробат.

 - Люблю.

 - Я тоже….

 - Летит комар-пискун и стучится, - начинает рассказывать сказку Александр. — Кто, кто в терему? Кто, кто в высоком? — Я — муха-горюха. — Я — блоха-попрыгуха. А ты кто? — А я комар-пискун. — Иди к нам жить! Бежит мышка-норушка и стучится: — Кто, кто в терему? Кто, кто в высоком? — Я — муха-горюха. — Я — блоха-попрыгуха.— Я — комар-пискун. А ты кто? — А я мышка-норушка. - Иди к нам жить…

 - Я эту сказку знаю, - рада Настя.

 Алевтина внимательно на акробата смотрит.

 - Чего ты прилип? Что тебе от нас нужно? – останавливается она перед Александром.

 - Вот ты мне скажи, - серьезен Александр. – Как у злых баб ангелы родятся?

- Это кто злой-то?

- Ты, кто еще… Пришел к тебе человек с холода погреться, у печи посидеть, а ты его гонишь.

- Правильно, - говорит Настя и берет акробата за руку. – Нельзя гнать, если с холода.

 - Ты-то хоть помолчи!

 - Нельзя на детей кричать, - говорит Александр.

 - Правильно, - хвалит его Настя. – И бить нельзя и шоколадки прятать.

 - Я тебя когда била? – возмущена Алевтина.

 - Хотела…. Даже два раза.

 - А меня, Аля, не хочешь побить? – поднимается акробат. -  Это я твою избенку спалил.

 - Врешь! – идет на гостя Алевтина.

 - Красиво было…Тело и светло, - вспоминает Александр. - Ночь, а я, как пионер, стою и большим костром любуюсь.

 Реакция Алевтины понятна. Бьет  Александра кулачками, но сильно. Женщина она хрупкая, невидная, но жилистая.

 Акробат и не думает защищаться. Ему на помощь бросается Настя. Приходит в себя Алевтина. У Александра из носа кровь капает. Он ее вытирает ладонью.

 - Ты зачем? – строго у матери спрашивает Настя. – Зачем так?

 Акробат, утеревшись, к печке подсаживается, дровишки бросает в огонь.

 - Ну вот, - говорит он. – Чего там дальше было? Скачет мимо лягушка-квакушка, увидала теремок и стучится: — Кто, кто в терему? Кто, кто в высоком? — Я — муха-горюха. — Я — блоха-попрыгуха. — Я — комар-пискун. — Я—мышка-норушка. А ты кто? — А я лягушка-квакушка. — Иди к нам жить!

 - Уйди, - тихо произносит Алевтина. – Уйди, урод, видеть тебя не могу!

 - Такой цирк вышел, - поднимается Александр. – Подарочек, значит, новогодний. Пришли мышка-норушка домой, а теремка нету…. Я понимаю.

 - Уйди! – повторяет Алевтина.

Он и уходит. Тут акробата Настя догоняет, обнимает его ноги, приказывая остановится. Так они и стоят, застыв.

 - Пусти его! – приказывает Алевтина.

 Настя только головой мотает отрицательно.

 - Пусти, тебе говорят!

Не слушается девочка.

 - Слышь, - смотрит на Алевтину акробат.- Ты здесь бабло скребешь, фельдшером?

 - Тебе какая разница!

 - Нет, правильно, хорошая работа… Для людей… Только зря злых к такой работе допускают…

- Скажи спасибо, что не убила…. Ты зачем, зачем пожег?

- Так просто. Дом под крышей, хоть и худой, - одна цена, а угольки - другая .. Фазенда, Аля, без хорошей территории не в кайф. А у тебя земли сколько.

 - Бандит  ты!

 - Нет, красавица, мордой не вышел….Куда нам до генерала…. Так, сержантский состав.

 - В ментовку тебе сдать – и все дела. Судить тебя надо, - решает Алевтина.

 - Это ты зря… Во-первых, отопрусь, во-вторых, тебе же и невыгодно. Денег с зека не получишь.

 - Тебя теперь в тюрьму посадят? – подает спуганный голос Настя.

 - Может и так…. Передачи мне будешь носить?

 - Буду, – твердо обещает девочка.

 - Вот есть же люди, - начинает заниматься уборкой Алевтина. – Чужие дома палишь, в чужом доме живешь…. Ты у этой, в черном, на содержании что ли?

- Ты про Римму…Она что?.. Пусть в возрасте, но женщина красивая, бизнес надежный, денег два мешка с тумбочкой…. Как это? Аппетит приходит во время еды. Думал так и про любовь…

- Ты зачем наш дом пожег? – в очередной раз спрашивает Алевтина.

- Так я ж не знал, что ваш… Твой вот и Настин… Стоит пустой, старый, ветхий, вот-вот сам завалится, никого нету…. Вот и…. – девочка  держит за руку акробата, не отходит. – Барахло  было в доме, правда, будто еще теплое…. Но не думал…

 - Дом чужой сжег, с работы ушел, из цирка твоего, так?

-  Так…Мне этот костолом давно надоел, - тяжко вздыхает акробат. - Это со стороны красиво, а на деле один пот и кровь… С пяти лет, как отдали в секцию…. Качали меня на разряд, потом в мастера… Каторга, веришь?... А куража нету…. Медали там всякие, Олимпиады не светят… Ну и… Один у меня, Аля, талант: бабам нравится.

 - А как это с тумбочкой? – спрашивает вдруг Настя.

 - Так, - охотно поясняет Александр. (Он вообще всегда и охотно реагирует на ребенка). – В мешках - рубли, в тумбочке – валюта. Открыл – и достал.

 - Ты деньги любишь? – спрашивает Настя.

 - А кто их не любит?

 Алевтина, тем временем, отходит к столу, садится, в окно смотрит.

 Снег идет большими хлопьями. Под снегом направляется к бараку сторож.

 Александр тоже к столу присаживается. Настя без тени сомнения забирается к нему на колени.

 - Правда, - говорит акробат. – С мужиками бывают проблемы. С женским полом – никогда.

 - Вот сволочь какая? – роняет Алевтина. – Шел бы ты отсюда.

 - Куда? – вздыхает Александр. – Новый год скоро. В город неохота, да и не успею…. Чего я один буду вокруг елочки, как волк голодный.

 - Нельзя одному, - строго говорит Настя.

 - У тебя дочка правильная, - говорит акробат. – Все верно понимает.

 Весь в пороше открывает дверь сторож.

 - Я там накрыл, - говорит он. – Можно идти.

 - Спасибо, Егорыч? – благодарит Александр.

  - С Новым, значит, годом всех! С наступающим! – не торопится сторож.

 -  И тебя. Ты иди. Мы скоро, - уверяет его акробат.

 Уходит старик.

 В окно видно, что топает к воротам.

 - Банщиком дед работал, - рассказывает Александр. – Меня тер в Сандунах. Классный был банщик. Супер…. А потом как-то и говорит: «Обрыдли, Сашок, голые люди. Одно мясо. На природу хочу». Вот теперь Егорычу и природа… Пошли, Аля… У меня тепло. Шампанского ящик.

 Вот здесь поднимает голову Алевтина, пристально, в глаза, акробату смотрит, долго, внимательно.

 - Пошли, мама, - тихо просит Настя. – Ящик у него там.

 Будто не слышит Алевтина, смотрит в окно. Вновь есть на что смотреть.

 Не без труда выкатывает к пожарищу большая, тяжелая, не первой молодости, иномарка.

Выходит из машины высокий, сутулый человек в пальто и шляпе. Бредет по снегу к сгоревшему дома, там и останавливается. Павлом Марковичем  зовут этого человека.

 Осмотром Павел Маркович не ограничивается. Подходит он к остаткам спасенного барахла. Перемещает с места на место одну из сумок.

 Краем глаза видит он идущую от барака  Алевнтину.

 Бросает осмотр, шагает  навстречу женщине, но проходит мимо, направляясь к фельдшерскому пункту.

 Алевтина останавливается, смотрит в спину Павла Марковича.

 Тогда и гость резко оборачивается.

 - Почему я должен от чужих людей узнавать, что ты чуть не погибла! – кричит он. – Три месяца валялась в больнице, а нашу дочь, мою дочь, отдала в приют, как сироту! Почему, я спрашиваю?!

 Молчит Алевтина, проходит мимо нежданного гостя, а гость направляется следом за ней.

В комнатушке фельдшерского пункта он сразу же направляется к столу, садится, насупившись, смотрит на дочь, затем пробует улыбнуться.

 - Здравствуй, Настя, здравствуй, милая.

 - Здравствуй, папа, – говорит девочка.

 - Подойди, я тебя поцелую.

 Настя не смеет ослушаться, подходит, Павел Маркович целует дочь в лоб. Поднимает глаза на все еще стоящую в дверях Алевтину.

 - Психоз жить и работать здесь, безумие мотаться по этим дорогам на мотоцикле, безумие воспитывать девочку в таких условиях. Все это и должно было кончиться аварией и пожаром.

 - С наступающим вас! - говорит Александр.

 Как будто, впервые замечает его Павел Маркович.

 - Кто это? – спрашивает он у Алевтины.

 Женщина молча проходит к печи, чтобы подбросить в огонь пару поленьев.

 - Я спрашиваю кто это? Твой знакомый, муж, любовник? – повышает голос гость.

 Молчит Алевтина.

 - Настя, кто это? – обращается к дочери Павел Маркович.

 Девочка  вновь берет Александра за руку.

 - Он в цирке работает, - говорит Настя. – Его Саней зовут.

 - В цирке… Отлично! Агеева, ты где жить собираешься, тоже в цирке? Может, здесь  землянку рыть начнешь. Я больше не позволю мучить мою дочь. Настя поедет со мной.

 Алевтина подходит к Александру.

 - Приглашал нас Новый год встретить?

 - Было дело.

 - Ну, тогда…. Что сидишь сиднем - пошли!

 

 Снова холл виллы. Стол накрыт, как и было обещано. Хлопочет акробат. У него в запасе мишура всякая, ленты, конфетти. Вот и украшает помещение с помощью Насти. Алевтина сидит в кресле у камина. На всю эту суету смотрит. И не поймешь - с одобрением или осуждая? Павел Маркович, судя по всему, не собирается сдаваться.

 Алевтина, как и прежде, предпочитает смотреть в окно. Не определилась она в своем отношении к действительности, потому и «прячется» в зимнем пейзаже.

 - Аля, кто этот человек? – подходит к ней Павел Маркович. – Что  все это значит?

 - Кто? Никто… Что значит? Да ничего, - негромко отзывается Алевтина.

 - Странно все это, - гость поворачивается к Александру. – Послушайте, артист цирка, может быть, вы мне объясните, что здесь происходит? Скажем так, образ, характер происходящего.

 - Ты пьющий? – спрашивает вместо ответа акробат.

 - Допустим.

 Тогда Александр подходит к бару, достает бутылку, разливает жидкость по фужерам.

 - Будем знакомы, - говорит он, вручая один из фужеров Павлу Марковичу.

 - Будем, - согласен тот, попробовав налитое.

 - Пить вредно, - подходит к ним Настя.

 - Еще как, - согласен с ней Александр. – Выпил – за руль не садись. Лучше сразу ложись и спи. Правильно я говорю? – это он у гостя спрашивает.

 - Вы в цирке клоуном работаете? – интересуется Павел Маркович.

 - Куда там. Таланта нету. А вы, извините, кто будете?

 Гость неожиданно, «рывком» допивает содержимое фужера, смотрит на часы.

 А на Павла Марковича с подозрением смотрит Алевтина.

 И также, «рывком» изменяется тон  речи гостя.

 - Кто, спрашиваешь? - говорит акробату он, показывает на Алевтину – Ты у нее спроси. Она тебе скажет: инженер по холодильным установкам. Мы, мужики, кто? Чего о нас  бабы думают и говорят. А я не инженер по холодильным установкам! Я – писатель. Я роман написал – «Оранжевый рассвет». Про любовь, между прочим. Год не пил, а роман напечатал. За свои кровные, между прочим.

 - Молодец, - одобряет Александр и в знак согласия снова наполняет фужер гостя.

 - А ты у нее спроси, кто я такой? – тычет в Алевтину пальцем Павел Маркович. – Ну, спроси?

 - Ладно тебе, - успокаивает писателя Александр.

 - Она скажет, жди! –  Павел Маркович и опустошает фужер залпом.

 - Я остаюсь. Будем вместе праздновать. Пить и веселиться…. Настя, папа остается, - гость сбрасывает с себя пальто и снова тянется за бутылкой, но Алевтина ее решительно забирает.

 - Тебе нельзя больше.

 - Правильно,- согласен гость. – Нельзя… Она все обо мне знает…. Аля умница. Вот скажи – кто я такой?... Молчит. Правильно… Думаешь, она мой роман читала. Две страницы, а там триста сорок четыре.

 Камин притягивает гостя. Он идет к камину, садится прямо на ковер у огня. Говорит, сидя спиной к Александру и Алевтине.

 - 344 страницы, как одна. Роман про любовь. Называется «Оранжевый рассвет»…

 - Все, - бормочет Алевтина. – Заело, бывает.

 Настя подходит к отцу и снимает с его лысеющей головы шляпу.

 - Спасибо, доча, - благодарит ее Павел Петрович. – Вот ты вырастешь, прочтешь роман отца… Слушайте, а где у вас телевизор? Новый год без телевизора не бывает?

 - Наверху, - говорит Александр. – Там есть.

 - Телевизор там, а мы здесь. Нельзя так.

 - Спустим, - обещает Александр.

 - Правильно, - успокаивается гость. Без головного убора он и вовсе ложится на ковер. Кулак под щеку, затихает.

 Настя, Александр, Алевтина тоже начинают вести себя тихо, будто не хотят мешать гостю. Сидят они у круглого, стеклянного стола. На этот раз девочка не липнет к акробату.

 - Пьет? – спрашивает у Алевтины Александр, кивнув на гостя.

 - Пил…. Потом вроде лечился, перестал…. Сволочь, как сволочь…. Бывает и человек.

 - Давно разлетелись?

 - Лет пять.

 - Ты в городе раньше жила?

 - Какое тебе дело, где я жила, с кем, как?

 - Я в Москве родилась, - с гордостью сообщает Настя.

 Сторож появляется. Похоже в образе Деда Мороза. Борода, правда, своя, тулуп свой, валенки свои. Только колпак красный заемный. Еще и мешок за плечами.

 - Вот и дедушка Мороз! Он подарки вам принес! – сообщает старик и вываливает из мешка прямо на стеклянный стол обещанные подарки: все сплошь мочалки, мочала, веники березовые, губки, щетки на палке…. В общем, банные принадлежности.

 - Класс! – доволен Александр.

 - Как много! – в восторге Настя.

 Только Алевтина никак свои чувства не выражает.

 Ну и Павел Маркович безучастно по причине глубокого сна на ковре у камина.

 - Что б в Новом году всем нам отмыться начисто! – желает сторож.

 - Садись, дед! – усаживает старика акробат. – Проводим старый.

Снова выйдем за пределы «замка». Теперь уже Римма Петровна  за рулем. Шофер, судя по всему, отпущен. Лихо вкатывает она свое накрученное авто во двор, к елке. Бросает машину с зажженными габаритами, решительно направляется к дому.

 Холл. Во время просыпается Павел Маркович, смотрит на часы, поднимается с неожиданной легкостью.

 - Где телевизор, люди!

 Александр только палец наверх поднимает. Всё вспомнив, писатель молча топает по лестнице на второй этаж.

 Акробат ловко открывает бутылку с шампанским. Разливает шампанское по бокалам.

 За его спиной вырастает Римма Петровна.

 - А мне!

 - Непременно, - поворачивается к ней Александр и протягивает крутой даме свой бокал.

 - Здесь все мое? - говорит она, подняв бокал. – Этот дом мной построен. И этот красавчик мой мужик. Егорыч – сторож моего барахла. Все! Я здесь, на своей территории. И никуда не уеду!

 Тут сверху спускается Павел Маркович. Портативный телевизор держит на руках, как ребенка. Чуть не падает, но чудом сохраняет равновесие.

 - Это еще кто?! – поворачивается на шум Римма Петровна.

 - Это мой папа, - говорит Настя.

 - Твой папа, твоя мама! – шумит Римма Петровна. – Что вы все здесь  делаете в моем доме!?

 - Чего ты разоралась? – неожиданно просто реагирует писатель, подключая телевизор к розетке и вытаскивая антенну. – Новый год встречаем.

 - Ты чего сказал? – поворачивается к Павлу Марковичу хозяйка.

 - Что слышала, - вновь совершенно спокойно реагирует на крик гость и включает телевизор, как раз к отсчету секунд на часах кремлевской башни.

 - Он мне нравится, - негромко говорит Насте Александр.

 - С Новым годом, с новым счастьем! – торопится к столу Павел Маркович и за отсутствием бокала прикладывается прямо к бутылке.

 Делать нечего. Оставшаяся публика чокается. Даже Римме Петровны приходится коснуться своей тарой бутылки гостя.

 - Урааа! – кричит Павел Маркович, обращает он внимания на мочалки. – А это что?

 - Подарки, - поясняет Александр.

 - О! – вспоминает писатель. – Да у меня тоже есть! На всех хватит! – и он уходит с возможной для нетрезвого человека скоростью.

 Римма Петровна решает отложить выяснение отношений. Присев к столу она с жадностью  принимается за закуски.

 Смотрит на нее Александр не без опаски.

 - Что уставился? – осаживает его Римма Петровна. – Я есть хочу! И это все тоже на мои куплено.

 - Нет, - говорит сторож. – Морква моя личная и картошечка.

 - А это что за дрянь?! – Римма Петровна одним жестом смахивает со стола банные принадлежности, снова поворачивается к Александру. – Наливай, что сидишь!... Ты, Сашка, не просто мой мужик, ты еще и лакей, запомни это!

 - Здесь не дрянь, а подарки, - останавливается перед хозяйкой Настя. – А Саша не лакей, а акробат… А вы – злая, как ведьма, вот!

 - Что?! – поворачивается всем телом к девочке Римма Петровна, но рядом с дочерью останавливается Алевтина и обнимает Настю.

 - Вон! Пошли отсюда! – орет Римма Петровна.

 - Одна останешься, - подает голос Александр.

 - Лучше одной, чем с этими!

А что Павел Маркович? Он у фельдшерского пункта открывает багажник своего рыдвана и достает оттуда две бумажные упаковки. Нагрузившись ими, идет к дому.

Холл «замка». Алевтина находит шубейку дочери. Сторож тоже напяливает свой тулуп, собирает с пола банные принадлежности, снова прячет их в мешок, встает Александр.

   Как раз Павел Маркович поспевает к уходу гостей.

 - Куда? Стоять! Подарки!

 - Еще один урод на мою голову, - ворчит Римма Петровна, но с опаской.

Инженер по холодильным установкам, тем временем, проходит к столу, ножом вскрывает бумажную обертку. В пачках одинаковые тома его романа. Горд писатель своим подарком необыкновенно.

 - Автограф всем! – сообщает он. – Тебя как звать? – строго смотрит на хозяйку.

 - Зачем? – теряется Римма Петровна.

 - Ненормальная! Писатель тебе свой роман подарить хочет.

 - Ты – писатель? - не верит Римма Петровна.

 - А кто еще.

 - Ее Риммой звать, - подсказывает от двери Александр.

 - Пишу, - вытаскивает ручку Павел Маркович. – Римме, с любовью! В знак наступившего Нового  года. От автора. Подпись, - и он вручает книгу слегка растерявшейся хозяйке.

 - Так, - продолжает писатель, раскрывая новый экземпляр. – Моей любимой дочери Насте….

 Римма Петровна стоит у окна и смотрит на хоровод вокруг елки.

 Телевизор журчит в углу.

 А вот музыку акробат уносит. Гости и пляшут под эту музыку вокруг елки. Все, кроме Алевтины, но и ее Александр затаскивает в круг.

 В руках у Риммы Петровны подарок. Она раскрывает книгу, читает:

 - Римме, с любовью… У, дерьмо! - размахнувшись, забрасывает «Оранжевый рассвет» в угол холла.

 «Любимая дочь Настя» спит на железной кровати с шишками в фельдшерском пункте, у ног ее дремлет Павел Маркович. Егорыч у стола сидит – песню невеселую поет вполголоса. Александр на привычном месте, у печи, подбрасывает в огонь поленья.

 Входит с дровишками Алевтина.

 - Сядь, - подвигает ей табурет Александр.

 Но Алевтина садится прямо на пол у печи.

 - Это называется – пироман, - говорит она. – Тот, кто огонь любит – пироман.

 - А чего? - улыбается Александр. – Раз сгорело – новая жизнь. Чем плохо, когда новая жизнь? Вон Москва пол тысчи раз горела дотла, не меньше, а какой город красивый получился,  - уголек выскакивает из печи, акробат отправляет его обратно в печь.

 - Ты мне пункт не спали, - говорит Алевтина.

 - Нет, хватит, - смотрит на нее Александр. – Красивые у тебя глаза, Аля.

 - Говорил уже сто раз. Может, хватит.

 - И вообще ты ничего… Губы, волосы, фигура. Это ты в затрапезе такая, а если…

 - Мало у тебя девок в гареме? – спрашивает Алевтина.

 - Хватает, - не спорит Александр.

 - И не совестно?

 - Нет… Может меня Бог на радость женскому полу создал? Кто знает?

 - Какая радость? Козел ты! – поднимается Алевтина, садится она рядом со сторожем, подхватывает его песню. Хорошо они поют на два голоса, душевно.

 Тут дверь распахивается. На пороге Римма Петровна с корзиной. В корзине сыры, колбасы, бутылки, а сверху роман «Оранжевый рассвет». Римма Петровна ставит корзину на стол, поворачивается к Егорычу.

 - Твое говорил. Вот ешьте.

 - Да сколько можно, - отмахивается старик. – Сыты уже.

 Сесть в фельдшерском пункте больше не на что. Римма Петровна на кровать садится рядом со спящим писателем. Открывает книгу, читает, будто для этого и пришла в фельдшерский пункт.

 - Чего это она? – шепотом спрашивает у акробата Алевтина.

 Тот только плечами пожимает.

 - Выгоню, - поднимается Алевтина.

 - Не надо, - просит Александр.

 - Это мой дом!

 - Твой, твой. Не надо – и все, - твердо говорит Александр.   

 Тут в пункт фельдшерский проникает высокая старуха. Быстро входит, чтобы не выстудить помещение.

 - А я гляжу – свет, - говорит она. – Живая ты, Аля?

 - Живая, баба Маня. С Новым годом тебя.

 -  И всю компанию, - оглядывает помещение старуха. - А Настена?

 - Вон спит.

 - Ну и слава Богу…Домок-то твой сгорел.

 - Сгорел, - не спорит Алевтина.

 - И моя Дуся горит, Аля… Живым пламенем горит.

 - Чего с ней?

 - Так не ест второй день… Ты бы…

 - Давай утром.

 - Боюсь, помрет до утра.

 Тут вдруг Римма Петровна с сердцем произносит, перевернув страницу книги:

 - Чувствительно!

 Писатель спит, Настя спит. Александр и Алевтина на Римму Петровну смотрят удивленно, а вот сторож глядит только во внутрь себя самого. Песен он знает много и очередную тихую и душевную песню запивает добрым глотком шампанского.

Улица. Свет от одного фонаря и отраженный от белого, чистого покрывала снега.

Старуха впереди идет, торопится, за ней Александр и Алевтина. Акробат коробку несет с красным крестом.

 - Хороший, видать, роман, - говорит он. – Писатель твой бывший. Ты-то читала.

 - Пробовала… Муть собачья.

 - А Римме понравилось… Чувствительно говорит.

 - Дура твоя Римма.

 - Не скажи.

 - Ты зачем за мной увязался? – вдруг останавливается Алевтина.

 - От скуки, - честно признается акробат.

 - Мне никто не нужен - ты учти, - строго смотрит на акробата Алевтина.

 - Совсем?

 - Совсем.

 - Это почему?

 - Предателей ненавижу….Пьянь ненавижу! Одна я! И буду одна… с Настей.

 В горнице бабы Мани чисто и не бедно. Телевизор, холодильник, мебель приличная, только у печи лежит коза и человеческими, печальными глазами на мир смотрит.

 - Ну и дух у тебя, - говорит Алевтина. – Есть же сарай.

 - Так хворает, - с тяжким вздохом поясняет старуха. – Куда ее на холод. Ты не думай. Она у меня по нужде на двор просится, что твоя собака.

 Александр ящик на стол ставит, а сам к двери.

 - На улице тебя подожду.

 Склонившись над козой, не отзывается Алевтина.

 - Как Лидия? – спрашивает она.

 - Хорошо живут, - отзывается баба Маня. – Деньжата шлет, к себе зовет.

 - Так и ехала бы.

 - С Дуськой как? В городе-то? Потом что? Последняя она живность в нашей деревне. Было, помнишь, почти сто коров…. А теперь одни дачники… Идешь, как мимо - не здравствуй-прощай… Вот я и говорю: одна коза моя Дуся на всю деревню осталась. Как ее бросить?

 - О, господи, - только и вздыхает Алевтина. – Лет-то твоей козе сколько?

 - Так не меньше десяти.

 - Много, - выпрямляется Алевтина. – Считай, вы с ней ровесники… Ничего, до весны дотянет, а там на свежей травке…. Я тебе уголь активированный дам, намешай в воду. Воду-то пьет?

 - Пьет…. Тут к тебе разный народ, болезный ходил – из Кузьминок, Филипповского… Где Аля, да где? И все ко мне…. Мотоцикл-то твой как?

 - Нет его, - достает таблетки Алевтина. – Погиб смертью храбрых.

 - Ладно, хоть ты живая.

 - Живая, - не спорит Алевтина.

 На улице ждет ее Александр. Чтобы согреться на руках ходит, и прыжки разные демонстрирует и гримачы. Увидев Алевтину, еще больше начинает стараться. Смотрит Агеева без всякого энтузиазма, потом уходит, будто одна пришла.

 

 Возвращаются к бараку Алевтина, акробат ее догоняет. Восстановив дыхание, спрашивает:

 - Кто тебя предал?  Писатель?

 - Все, кто смог, кому не лень…. Вот и ты, зачем наш дом пожег?

 - По дурости, по жадности…. Ну, режь меня на части.

 Шагов пять идут они молча.

 - А это твоя Римма кто? – спрашивает Алевтина. – Чего делает?

 - По торговле. Рынок у нее целый. Талант. Чего хочешь, продаст – купит.

 - И тебя купила?

 - Может и так, - не сразу, но без обиды, отзывается Александр. – Все на свете продается. Дело в цене.

 - Я не продаюсь! – останавливается Алевтина.

 Уходит вперед Александр, оборачивается на ходу.

 - Вот и живешь, как голодная вошь.

 - Сам ты вошь! – кричит Алевтина.

 - Ладно тебе, - подходит к ней Александр. – Чего уж…. Сам  бездомный…. Сгорел, Аля, старый год. Один пепел остался.

 Фельдшерский пункт. Павел Маркович сопит мирно, спит Настя, а Римма Петровна все еще увлечена печатным текстом.

 Егорыч непонятно с кем разговаривает:

 - Анисимова Григория Михайловича мыл, - говорит он. – Плотникова зам. министра мыл, Полищука… Мильен людей вымыл, а толку ноль. Слышь, Римма Петровна, ноль толку.

 - Помолчи, Егорыч, а? – отмахивается женщина, перевернув в очередной раз страницу.

 Интересно, что с переворотом этим и Павел Маркович переворачивается на другой бок.

 Хозяйка рынка так увлечена романом, что никакого внимания на Александра и Алевтину не обращает.

 Алевтина спешит укрыть потеплее спящую дочь, а Александр снова подсаживается к печи. 

 - Может тысяч сто мужиков вымыл, а толку ноль, - говорит ему Егорыч, выливая в стакан остатки шампанского из бутылки.

 - Баб нужно было мыть, - советует Александр, подкладывая в печь остатки дров.

 Егорыч только отмахивается от пустого совета.

 Тут Римма Петровна громко всхлипывает. Так громко, что Павел Маркович глаза открывает, смотрит на нее с удивлением, даже садится, чтобы приглядеться получше к таким чувствам.

 А Римма Петровна плачет, прижав к груди роман, прямо в три ручья рыдает.

 - Римма, ты чего? – поднимается Александр.

 Вопрос без ответа. Читательница, утерев рукой слезы, поворачивается к Павлу Марковичу.

 - Жизненно, - говорит она, всхлипнув. – Все так…. Сам написал? Говори, сам?

 - Сам, - испуганно признается Павел Маркович.

 - Иди, я тебя поцелую, - но не ждет Римма Петровна, сама идет к инженеру по холодильным установкам, крепко его целует, прямо в губы, затем, отстранившись, тычет в Павла Марковича пальцем. – Писатель! В натуре писатель! Живой!

 Автор «Оранжевого рассвета» в полной растерянности, а Римма Петровна, оглядев всю компанию, решает так:

 - Подъем! Хватит тут в убогости. Ко мне идем! Всех приглашаю!

 - Ты Римма даешь, - говорит Александр. – Туда-сюда… Мы тебе не чурки.

 - Одна уйду, - говорит Римма Петровна. – Уйду и повешусь, - кивает на писателя. – Вон, как у него одна, - и снова в глазах чувствительной женщины  слезы. – Вот дочитаю – и повешусь.

 - Повеситься, точно, - говорит, вздохнув, Александр. – Я ее знаю.

 - Повешусь, - обещает Римма Петровна, не в силах оторваться от романа, но на этот раз читает вслух: - Иван проснулся от боли душевной. Как он мог? Как посмел надругаться над чистыми помыслами этой святой женщины?…. Светало. Он шел по лугу босой, ступая по холодной росе, и словно слышал нежный голос Татьяны: «Спаси меня, Ваня! Спаси!»

 Возвращается вся компания в «замок». Друг за другом идут мимо елки. Первой топает Римма Петровна, за ней Александр. Спящую, укутанную в шубейку Настю, несет он на руках, за акробатом Алевтина шагает, последним – Егорыч валенки переставляет, зачем-то он опять вместо ушанки колпаком красным седины прикрывает, за спиной мешок с мочалками-подарками…

 Настю Александр относит прямо и смело в обставленную спальней комнату на втором этаже, укладывает девочку на двуспальную кровать, а она, оказывается, уже и не спит.

 - Ты меня сюда принес? – сквозь сон бормочет Настя.

 - Я.

 - Тяжело было?

 - Легче легкого.

 -  Шел бы ты, - говорит Алевтина. – Спокойной ночи.

 - Спокойной ночи, - акробат направляется к двери.

 - Сказку расскажи, - останавливает его Настя.

 - Какую? – живо поворачивается Александр. Уходить ему совсем не хочется.

 - Про теремок… У тебя хорошо получается.

 Акробат возвращается, садится на ковер, у изголовья девочки, вспоминает:

 - Что там дальше?... Бежит мимо лиса — стук-постук: — Кто, кто в терему ? Ктo, кто в высоком? — Я — муха-горюха. — Я — блоха-попрыгуха. — Я — комар-пискун. — Я — мышка-норушка. — Я — лягушка-квакушка. — Я — зайчик-побегайчик. А ты кто? — А я лисичка-сестричка. — Иди к нам жить!

 Алевтина на своем обычном месте стоит, у окна, в снежную ночь смотрит.

 - Все, опять заснула, - шепчет Александр.

 - У тебя дети есть? – спрашивает Алевтина, не поворачиваясь к акробату.

 - Может где-то есть, не знаю.

 - Какой ты все-таки! – поворачивается Алевтина в гневе.

 - Какой? – поднимается акробат.

 - Откуда сказки? – спрашивает Алевтина. – Прямо как по книжке.

 - Так запомнил…. Тетка меня вырастила. Она их много знала…. Добрый была человек – тетя Клава.

 - А ты какой?

 - Я злой, - признается Александр. – На добрых воду возят, а я больше  пить ее люблю, причем минеральную, - признаваясь в этом, подходит он совсем близко к Алевтине. Так близко, что отступает она к окну.

 Просторная ванная комната в «замке» отделана по последнему слову техники: зеркала, хром, позолота. Джакузи на треть помещения.

 В ванной, под зеркалом на потолке, лежит голый, весь в мыльной пене, Егорыч. Только борода поверх пузырей.

 Блаженствует сторож. На бортике бутылка с шампанским и бокал.

Отмокает Егорыч с песней народной, тихой и печальной.

  Поцелуй: крепкий, долгий и горячий. Но Алевтина резко отталкивает акробата.

 - Уходи! – смотрит она с испугом на спящую дочь.

 - Уйду, - согласен Александр. – С тобой вместе. Здесь комнат много.

 - Я в хоре не пою, - приходит в себя Алевтина.

 - Солисткой сделаю, - шепчет Александр. – Одна петь будешь.

 - Лапша, не верю… Уходи!

 Но Александр снова приближается к ней.

 - Аль…. Не знаю, как это… Только… Вот тебя первый раз увидел, а будто мы тысчу лет знакомы…. Жили вместе: ты, я, Настя… Хорошо жили, долго… Будто мы родные совсем, понимаешь?

 - Нет, - шепчет Алевтина.

 Совсем близко Александр.

 - Отойди! – совсем тихо произносит она, - закричу…

 Но акробат и не думает подчиняться.

 Эта парочка в холле, у камина, на ковре. Римма Петровна роман читает, Павел Маркович на нее смотрит, глаз отвести не может. Вот оно доказательство, что не зря он небо коптит и коптил на планете Земля.

 Отрывает глаза от текста Римма Петровна. Пристально на писателя смотрит. Бережно книгу закрыв, опускает ее на ковер, а сама встает и протягивает руку Павлу Марковичу. Он тоже поднимается.

 Уводит автора «Оранжевого рассвета» Римма Петровна, уводит наверх, по лестнице…

 Утро за окном. «Мороз и солнце».

 Егорыч уже при деле. Он во дворе, снег вокруг елки новогодней чистит широкой лопатой.

 У окна  комнаты Римма Петровна. Комната пуста. Только в центре надувной матрац, на матраце, укутавшись в плед, сидит автор «Оранжевого рассвета».

 - Женись на мне, писатель, - поворачивается к нему Римма Петровна.

 - Как это? – растерян Павел Маркович.

 - А так, вместе жить будем… Я при деле, ты – писатель.

 - Какой я писатель, - бормочет Павел Маркович. – Меня в этот… Союз писателей не приняли…. Три раза подавал.

 - Теперь примут, - обещает ему Римма Петровна.

 - Крутая ты, - вздыхает Павел Маркович.

 - Крутая? - усмехается Римма Петровна, усевшись на матрас рядом с писателем,  – А надоело быть крутой, хочу всмятку… На метро ездить хочу, как раньше… Обед дома готовить, а не жрать завсегда в кабаках. Вредно это для желудка…. Ну, возьмешь меня в жены?

 - Возьму! – решительно кивает Павел Маркович.

Завтрак на стеклянном столе. Сторож, по обыкновению, хлопочет. У стола Алевтина, Настя, Александр. Женщина смотреть на акробата не хочет, но, вопреки воле, глаз отвести не может. Свет в глазах Алевтины, которого прежде не было, и помолодела она лет на десять. Может, и впервые неловкая улыбка на ее лице.

 Спускаются к завтраку Римма Петровна и Павел Маркович. Они тоже в хорошей форме.

 - Доброе утро! – приветствует всех писатель. – Чем кормят?

 - Чем богаты, - отзывается Егорыч.

 Римма Марковна дама опытная: контакт между акробатом и Алевтиной видит.

 - Уговорил, - бормочет она, насыпая в чашку корнфлекс. – Кого хошь уговорит – мастер… Ты ему, девушка, не верь, обманет.

 - И меня? – вдруг спрашивает Настя. – Меня тоже?

 - Чего не знаю, того не знаю, - честно признается Римма Петровна.

 - Мы ему не позволим чужих детей обманывать, - подает голос писатель. – Только последняя сволочь может ребенка обмануть.

 - Все сказали? – поднимается Александр. – И все слушайте! Я эту женщину, Алю, люблю. Я никому таких слов не говорил, а ей говорю при свидетелях. И любить буду, пока живой. Никому не говорил, никогда!

 - Правильно, - шепчет в печали Римма Петровна. – Мне не говорил – точно…. Мне только в девятом классе один мальчик написал, что любит, а все остальные боялись наверно.

 - Я тебя люблю, - вдруг говорит Настя, – ты вчера ведьма была, но тебя расколдовали.

 - Ты так думаешь? – внимательно смотрит на Настю Римма Петровна.

 - Ага!

  - Вот что, - говорит, поднявшись, Римма Петровна. – Дом большой, три этажа. Всех приглашаю здесь жить. Тебя, девушка…. Саньку- бабника, писателя Павла Марковича, деда, всех погорельцев…. Места всем хватит.

 - Только я без собаки не согласный, - говорит Егорыч. – Без собаки кто сторожит.

 - Купим, - обещает Римма Петровна. – Куплю я тебе собаку самую злую.

 - Злую не надо, - говорит Настя.

 - Хорошо, купим добрую, - на все согласна Римма Петровна.

 - Римма, ты чудо! Ты супер! Ты класс! – пробует поцеловать хозяйку акробат.

 - Отстань! Ненавижу тебя, - пальцем тычет в  Павла Марковича. – Я теперь его люблю.

 - Правильно, - вздыхает акробат. – Он – писатель, а мы читатели, за что нас любить?

 - Там пару бутылей осталось еще, - вспоминает довольный Егорыч. – Надо бы отметить, вроде как новоселье.

 Хорошо бы поселить всех этих разных, но таких замечательных людей в одном прекрасном доме. Пусть себе живут и радуются жизни, но так не бывает даже в сказках.

 Должны появится обещанные крутые ребята в машине, больше похожей на танк: один мелкий, но с командирским голосом и трое крупных, одетых по одной моле.

 Вот они высаживаются у елки во дворе «замка».

 Осмотром автомобиля Риммы Петровны мелкий гость  доволен.

 - Тут птичка, - говорит он и делает жест пальчиками.

 Крупный спутник понимает начальство с полужеста: достает он из кармана солидное шило и с  привычной небрежностью приводит в негодность колеса на машине Риммы Петровны.

 Затем вся компания топает к дому. Надо отметить, что у командира в руке потрепанный портфель.

 В «замке» ничего не подозревающие герои распивают шампанское под гром музыки.

 Затем Павел Маркович, опустошив бокал, подписывает очередной экземпляр своего романа «Оранжевый рассвет». Римма Петровна заглядывает через плечо писателя, а тот вручает книгу Егорычу. Сторож, вздохнув тяжко, прячет подарок в мешок, а заодно проводит ревизию мочалок и веников.

 Акробат и здесь занят огнем в камине, помогают ему Алевтина и Настя.

 В общем, идиллия, которую и нарушают незваные гости.

 Крупные ребята останавливаются в дверях, мелкий командир решительно проходит к магнитофону и выключает музыку.

 Немая сцена. Командир доволен произведенным эффектом

- Римма Петровна, дорогая! Здравствуй, птичка ты наша!

Ох, не рада Римма Петровна появлению гостей.

 - Мы ее ищем, ищем, - сообщает всем командир. – Звоним, тугрики тратим на международную связь, а она, считай, дома встречает Новый год в теплой компании.

 - Что тебе нужно? – сухо интересуется Римма Петровна.

 - А ты не знаешь? – удивлен командир. – Первое число сегодня, праздник кончился¸ пора рассчитываться, птичка ты наша.

 - Я бы попросил! – пробует проявить агрессию Павел Маркович, даже двигаться начинает в сторону командира, но останавливается, увидел у самого лба дуло револьвера. Александр обнимает Настю, будто заслоняет ее собой.

 - Не надо шума, - морщится командир. – Все это мерзкая попса, - добавляет он раздраженно. - Музыка ваша, пистолеты… Ненавижу кровь и огнестрельное оружие, - сообщая все это он вытаскивает из портфеля аккуратную папку с бумагами, поворачивается к Римме Петровне. – Денег у тебя, птичка наша, как я понимаю, нет.

  - Нет, ты знаешь, - хмуро отзывается Римма Петровна.

 -  Знаю, да, - кивает командир. – А потому дарственную подготовил на этот теремок. Здесь уже все оформлено по закону, даже данные твои, птичка. Остается закорючку поставить собственноручно…. Иди сюда, милая, иди, не бойся.

 Не двигается с места Римма Петровна.

 - Дорогие мои! – вдруг обращается к собравшимся командир. – Вы, наверно, думаете, что все это беззаконие, бандитизм, чистый произвол. Нисколько. Теремок этот построен на мои кровные… Святой закон: долги отдавать нужно.

 Крупный тип, тот, кто на мушке писателя держит, нажимает на курок. Пуля дырявит ковер у самых ног Риммы Петровны.

 - Я просил! – почти в истерике кричит командир. – Римма, птичка, тебе себя не жалко, гостей пожалей.

 Римма Петровна подходит к столу.

 - Здесь, здесь, - подсказывает командир.

 Документ подписан.

 - Ну и замечательно! – прячет его в портфель командир. – Ты умничка, а я добрый. Даю вам, вам, ребята, десять минут на сборы. Что унесете – ваше, все остальное – моё,

 Потом, все четверо «крутых» гостей стоят у окна второго этажа и наблюдают за уходом прежних хозяев дома.

 В одной руке Александра ладошка Насти, в другой - «музыка». Алевтина идет налегке рядом с ними, писатель нагружен остатком своего романа, Егорыч несет за спиной мешок с подарками, а Римма Петровна шагает в печали.

 Грустное зрелище.

 Но здесь елка у них на пути. Останавливается акробат, ставит на снег магнитофон, включает его, берет за руки Настю. Странный танец они изображают на пару, но подхватывает акробат Алевтину, устраивает хоровод вокруг новогодней ели…

 Стоят у окна «крутые» ребята, стоит мелкий командир. Все четверо тупо смотрят на праздник внизу.

 Настоящий, между прочим, праздник. В хороводе вокруг елки и Римма Петровна, и писатель, и даже Егорыч изображает что-то валенками по снегу. Акробат поднимает высоко над головой Настю. Гремит музыка. Веселятся люди, будто не отобрали у них только что богатую недвижимость.

Все та же мрачная компания у окна.

- Чего стоим? – интересуется командир. – За мной!

Трое крупных привыкли слушаться приказа.

Так  они и выходят из «замка» в затылок друг другу, но ведет их командир не к своему транспорту, а к елке.

 Он первым включается в танец, размахивая портфелем, плечиками поводит кокетливо, пробует стать в пару к Римме Петровне, но сделать это не позволяет ему писатель. Командир, тем не менее, не в обиде. Он и без партнерши танцевать умеет.

 По примеру начальства и крупные ребята, не сразу конечно, но начинают изображать что-то ногами. У кого-то получается, у кого-то не очень. Тип с пистолетом даже пробует пойти в присядку…

Так они и пляшут «всем коллективом». На этом можно и поставить точку в нашей истории, но нужен свидетель праздника: баба Маня с козой Дусей – последней скотинкой в деревне Мележи…. И еще, все-таки жаль отдавать такой дом дурным людям.

 И пусть в разгар танца выкатит к елке автобус с ОМОНом. Из автобуса, как горох их стручка, выскачут бойцы а масках, с автоматами. Мелкого с командой уронят мордами в снег, наручники на руки, поднимут громил, затолкают в автобус. Все это с быстротой необыкновенной должно происходить и молча.

 Вот и нет автобуса, нет крупных бандюг, нет и мелкого командира.

 - Что это было? – в растерянности спрашивает Павел Маркович.

 - Так Новый год, - басит Егорыч. – В Новый год все бывает. Такой праздник.