Фото из ФБ
Борис Гулько
20.4.2025
Великая русская литература и евреи.
Часть третья. Россия Антона Чехова: русско-еврейский роман
Вспоминаете ли вы свой первый бал, как вспоминала его Наташа Ростова? Или думали
ли, что решить финансовые проблемы можно было бы, зарезав старуху-процентщицу,
как Раскольников?
Наверняка не вспоминали и не думали. Это всё Толстой и Достоевский, ХIХ
век, Россия, которую мы не застали.
Россия, в которой жило моё поколение, началась с Чехова. Чтобы жить в
России в её еврейском столетии, нужно было воспринимать её легче, с юмором. Ваш
«Учёный сосед» – набитый дурак? Так это же смешно! Стоит ли жениться? Как
посмотреть: «Холостяки обыкновенно умирают сумасшедшими, женатые же умирают, не
успев сойти с ума» – Антон Павлович (АП) Чехов. К концу жизни АП пришлось стать
серьёзней.
Происхождения АП был самого простого. Дед – крепостной, в 1841 году сам себя выкупил. Отец – купец невысокой третьей гильдии. В
семье 4 сына и две дочери. Одна умерла в детстве. Спасаясь от кредиторов,
Чеховы бежали из Таганрога в Москву.
Семья нуждалась. Дети талантливы, но двое старших крепко пили. Младший из братьев
Чеховых Михаил вырос мемуаристом, переводчиком и, как его великий брат,
писателем. АП – третий брат, стал врачом. Заодно – создателем русской
литературы ХХ века.
АП – российский интеллигент из тех, с которыми мы жили, которых знали. С
иными дружили. Вот мнение Дональда Рейфилда, автора одной из наиболее признанных
книг об АП: «Как и многие уроженцы юга России, Антон восхищался евреями и
испытывал к ним симпатию. Всегда принимая их сторону, он даже Билибина упрекал,
что тот трижды употребил в письме слово «жид». Хотя сам нередко использовал это
слово не только в нейтральном, но и в уничижительном смысле и считал евреев
какой-то другой расой с совершенно неприемлемыми обычаями. Своих новых знакомых
он делил на «евреев» и «неевреев», однако, судя по высказываниям и поведению,
он скорее принадлежал к юдофилам». Оценка противоречива: «восхищался евреями», но
«считал какой-то другой расой с совершенно неприемлемыми обычаями». В то же
время оценка взвешена: «С одной стороны, с другой стороны».
Прежде всего, евреи действительно различны. Самое существенное наше разделение:
на мужчин и на женщин. И христианская культура следует этому различию:
восхищается еврейками и ненавидит евреев. Мировая литература, надстроенная на
Библии с красавицами Сарой, Бат Шевой, Эстер, Юдифь, Сусанной, которых замечательно
рисовали великие художники, описывали писатели и даже использовали для создания
своей науки криминалисты (история Сусанны и старцев из неканонизированной
евреями главы книги Даниэля дала начало этой науке), добавила еврейских красавиц
Вальтера Скотта, Бальзака. Европа и Россия восторгались гением великих актрис –
французских евреек Рашель и Сары Бернар. Но мир не жаловал евреев. Тут и Шейлок
Шекспира, и Фейгин Диккенса, и Саломон с Товией в «Скупом рыцаре» Пушкина, и «Жид»
Тургенева.
Опыт АП с еврейками и в жизни, и в литературе неоднозначен. В юности у него
был роман с еврейкой Натальей Гольден, которая позже выйдет замуж за брата АП Александра
и родит тому сына Михаила, выросшего в великого театрального деятеля, американского
актёра и режиссёра. Похоже, АП считал, что жениться нужно на еврейке. Отсюда
его странное сватовство к Дуне Эфрос, дочери успешного московского адвоката.
Сохранившиеся письма АП к друзьям его чувства к Дуне любовью не рисуют.
Прозвал Дуню, за её приметный еврейский нос – «Эфрос с носом»; возлюбленным
дают иные имена. «Хватит мужества у богатой жидовочки принять православие (непременное
условие для брака с христианином – Б.Г.) с его последствиями — ладно, не
хватит — и не нужно. К тому же мы уже поссорились… Завтра помиримся, но через
неделю опять поссоримся… С досады, что ей мешает религия, она ломает у меня на
столе карандаши и фотографии — это характерно… Злючка страшная… Что я с ней
разведусь через 1–2 года после свадьбы, это несомненно…» – предполагал АП.
Так зачем жениться? Неужели из-за денег?
Из письма АП художнику Билибину так подумать можно: «С невестой
разошелся до nec plus ultra [Дальше некуда (лат.)]. Вчера виделся с ней
<…> пожаловался ей на безденежье, а она рассказала, что ее брат-жидок
нарисовал трехрублевку так идеально, что иллюзия получилась полная: горничная
подняла и положила в карман. Вот и все. Больше я Вам не буду о ней писать». А что ожидал самый остроумный писатель
своего времени – что невеста выдаст ему аванс?
Похоже, это предположила и Дуня. Вскоре последовал разрыв – официально,
из-за неготовности её к крещению. Дуня вернулась к имени Реве-Хава, вышла замуж
за еврея. Вот её письмо к АП с Кавказа, возможно, во время её «медового
месяца»: «О богатой невесте для Вас, Антон Павлович, я думала еще до получения
Вашего письма. Есть здесь одна ласковая купеческая дочка, недурненькая,
довольно полненькая (Ваш вкус) и довольно глупенькая (тоже достоинство). Жаждет
вырваться из-под опеки маменьки, которая ее страшно стесняет… Мне кажется, что
она понравится Вам. Денег очень много».
Это, очевидно, ответ на несохранившееся письмо АП. Ещё АП написал антисемитский пасквиль на Дуню
– «Тина», в котором развратная и корыстолюбивая еврейка совращает
прекраснодушных, но нестойких русских мужчин. АП послал «рассказ» детской
писательнице Марии Киселёвой, которой покровительствовал, с омерзительным пояснением
(из неудачных шуток Чехова): «печатную повесть о том, как известные литераторы
умеют утилизировать знакомство с «чесноком». Посылаемый фельетон дал мне 115
рублей. Ну как после этого не тяготеть к еврейскому племени?»
Отзыв от Киселёвой последовал убийственный: «Предоставьте писать подобные
(по содержанию!) разным нищим духом и обездоленным судьбою писакам».
АП посвятил «русско-еврейскому роману» свою первую пьесу «Иванов». Себя в
ней он изобразил некогда талантливым иссякшим среднестатистическим «Ивановым»;
Дуню – Саррой, после крещения Анной – разлюбленной опостылевшей женой «Иванова»,
да ещё и больной чахоткой. Оба несчастны.
Вот автопортрет «Иванова»: «Был я молодым, горячим, искренним, неглупым;
любил, ненавидел и верил не так, как все, работал и надеялся за десятерых,
сражался с мельницами, бился лбом об стены; не соразмерив своих сил, не
рассуждая, не зная жизни, я взвалил на себя ношу, от которой сразу захрустела
спина и потянулись жилы.
В тридцать лет уже похмелье, я стар, я уже надел халат. С тяжелою головой,
с ленивою душой, утомленный, надорванный, надломленный, без веры, без любви,
без цели, как тень, слоняюсь я среди людей и не знаю: кто я, зачем живу, чего
хочу? И всюду я вношу с собою тоску, холодную скуку, недовольство, отвращение к
жизни...»
Разуверился АП и в русско-еврейском романе: «Анюта замечательная,
необыкновенная женщина... Ради меня она переменила веру, бросила отца и мать,
ушла от богатства, и если бы я потребовал еще сотню жертв, она принесла бы их,
не моргнув глазом. Ну-с, а я ничем не замечателен и ничем не жертвовал. Впрочем,
это длинная история... Вся суть в том, милый доктор (мнется), что...
короче говоря, женился я по страстной любви и клялся любить вечно, но... прошло
пять лет, она все еще любит меня, а я...»
Впрочем, нет утешения «Иванову» и от других близких. Родственник и
управляющий его имением прощелыга Боркин всё время строит планы успеха, но
планы всё какие-то нечестные: «На вашем месте я через неделю имел бы тысяч
тридцать, если не больше».
Категория людей, которых АП терпеть не мог всей душой – это русские
аристократы. Тут, видно, поколенческая неприязнь человека из народа к владыкам.
Дядя «Иванова» по матери граф Шабельский беседует с Саррой-Анной. Сарра: Злой
вы человек. Не шутя, граф, вы очень злы. С вами жить скучно и жутко.
Всегда вы брюзжите, ворчите, все у вас подлецы и негодяи. Скажите мне, граф,
откровенно: говорили вы когда-нибудь о ком хорошо?
Граф: Эх, милейшая Сарра, выиграй я сто или двести тысяч, показал бы я вам,
где раки зимуют!.. Только бы вы меня и видели... Сарра: А что бы вы сделали,
если бы вы выиграли? Шабельский (подумав.) Я прежде всего поехал бы в
Москву и цыган послушал. Потом... потом махнул бы в Париж. Нанял бы себе там
квартиру, ходил бы в русскую церковь... По целым дням сидел бы на жениной
могиле и думал. Так бы я и сидел на могиле, пока не околел.
Аналогичному персонажу – аристократу Гаеву – в своей последней пьесе
«Вишнёвый сад» АП вручает более яркий резонёрский текст: «Да... Это вещь... (Ощупав
шкаф.) Дорогой, многоуважаемый шкаф! Приветствую твое существование,
которое вот уже больше ста лет было направлено к светлым идеалам добра и
справедливости; твой молчаливый призыв к плодотворной работе не ослабевал в
течение ста лет, поддерживая (сквозь слезы) в поколениях нашего рода
бодрость, веру в лучшее будущее и воспитывая в нас идеалы добра и общественного
самосознания».
Интересно развитие отношений АП с главным графом русской литературы – Львом
Толстым. Граф любил АП и называл его "Пушкин в прозе". Чехова же толстовство
отвратило: «После того, как я бросил курить, у меня уже не бывает мрачного и
тревожного настроения. Быть может, оттого, что я не курю, толстовская мораль
перестала меня трогать, в глубине души я отношусь к ней недружелюбно, и это,
конечно, несправедливо» ... для меня
Толстой уже уплыл, его в душе моей нет, он вышел из меня, сказав: се оставляю
дом ваш пуст. Я свободен от постоя. Рассуждения всякие мне надоели…»
Толстой симпатизировал экстремистам. В эссе «Не могу молчать!» он писал: «Вы,
правительственные люди, называете дела революционеров злодействами и великими
преступлениями, но они ничего не делали и не делают такого, чего бы вы не
делали, и не делали в несравненно большей степени. Так что, употребляя те
безнравственные средства, которые вы употребляете для достижения своих целей,
вам-то уж никак нельзя упрекать революционеров». Не зря Ильич эссе о Толстом
назвал: «Зеркало русской революции».
Чехов об экстремистах не писал. Единственное бледное исключение: никчёмный «вечный
студент» Петя Трофимов в «Вишнёвом саде».
Разошлись Толстой с Чеховым и в отношении к делу Дрейфуса. Граф верил в
виновность Дрейфуса, поскольку тот еврей: «Я не знаю Дрейфуса, но я знаю многих
Дрейфусов, и все они были виновны». АП был уверен в невиновности еврея, и на
этом разругался со своим многолетним издателем, редактором антисемитского
«Нового времени» Алексеем Сувориным.
Финал первой пьесы Чехова мрачен: «Иванов» застрелился. Автор пьесы, с
его предрасположенностью к чахотке, совершил долгое самоубийственное
путешествие через Сибирь на Сахалин и вернулся больным.
Дуня Эфрос в возрасте 82 лет была депортирована из парижского дома для
престарелых в Треблинку, где погибла.
Двухтомник «Поиски смыслов». 136
избранных эссе, написанных с 2015 по 2019 годы.
$40 в США, 100 шекелей в Израиле. Е-мейл для заказа: gmgulko@gmail.com
По этому же е-мейлу можно заказать и другие книги Бориса Гулько
Комментариев нет:
Отправить комментарий