Йом Кипур в Талмуде — с жертвоприношениями и кровью — и отдаленно не напоминает современный
Материал любезно предоставлен Tablet
Поэт и литературный критик Адам Кирш читает даф йоми — лист Талмуда в день — вместе с евреями по всему миру и делится размышлениями о прочитанном. На этот раз Кирш рассуждает о происхождении раввинистической традиции, которая выросла из умолчания — из того факта, что Библия не сообщает нам то, что необходимо знать в ежедневной жизни.
Мы продолжаем читать второй раздел Талмуда «Моэд», посвященный законам субботы и праздников, дней, которые задают ритм еврейского года. Мы уже прочитали трактаты «Шабат» и «Эрувин» — о законах субботы, «Псахим» — о законах праздника Песах и «Шкалим» — о порядке уплаты налога на Храм. (Уплата храмового налога — это, конечно, не праздник, но поскольку она происходит в одно и то же время каждый год, ее обсуждают в разделе «Моэд».) Сейчас же мы вместе со всеми читателями даф йоми приступаем к новому трактату — «Йома», посвященному самому сакральному дню в году — Йом Кипуру.
Но Йом Кипур, о котором мы читаем в Талмуде, не очень похож на тот Йом Кипур, который отмечают современные евреи. Последние две тысячи лет День Искупления проводят в посте и молитве. Но во времена Храма главным содержанием Йом Кипура были храмовые ритуалы, которые на протяжении всего дня проводил первосвященник, коэн гадоль, в их числе жертвоприношение животных, исповедание грехов и окропление кровью жертвенных животных внутреннего и самого сакрального помещения Храма — Святая святых. И большая часть трактата «Йома» посвящена обсуждению деталей этих ритуалов. В отличие от трактата «Эрувин», где обсуждается актуальная алаха — что все евреи могут и что не могут делать в субботу, трактат «Йома» не имеет отношения к современной религиозной практике, а занимается вопросами, имеющими исключительно теоретическое значение. Он посвящен обрядам, которые не совершались уже две тысячи лет, да и тогда их совершал лишь один человек из всего еврейского народа.
Разумеется, это никак не влияет на интерес мудрецов к этому предмету. Напротив, читая в прошлый раз первую главу, мы заметили, что два коротких абзаца в Мишне породили восьмистраничную дискуссию в Гемаре и далее так же. После по‑деловому лаконичной Гемары Иерусалимского Талмуда, из которого мы читали трактат «Шкалим», витиеватость и вольготный темп Бавли в очередной раз демонстрирует нам, как мудрецы Талмуда любят обсуждение алахи ради самого процесса обсуждения. Для них важно не просто правильно истолковать закон, уяснить, что можно делать и что нельзя, но и понять, почему закон говорит именно то, что говорит.
Мишна, которая излагается на листе 2а (а первая содержательная страница любого талмудического трактата — это страница 2, страница 1 — это титул), как будто бы не требует особых пояснений. В ней прямо говорится, что за семь дней до Йом Кипура первосвященник должен переехать из своего дома в комнату в Храме, которая называется палатой пархедрина (слово это, как я узнал из примечаний к изданию Корена, происходит от греческого слова, обозначающего «государственного чиновника»). Это нужно для того, чтобы оградить его от тумы, ритуальной нечистоты, ведь, чтобы проводить ритуальные церемонии в Йом Кипур, он должен быть абсолютно чист. (В частности, как дальше проясняет Гемара, в эти дни он избегает близости со своей женой, ведь она может оказаться нечиста.) На всякий случай, если вдруг первосвященник действительно окажется нечист, ему назначается заместитель, который при необходимости займет его место.
И тут возникает вопрос, который ставит сама Мишна. Согласно книге Левит, первосвященник проводит церемонию искупления «для себя и дома своего». Чтобы иметь «дом свой», то есть семью, первосвященник должен быть женат. Но что же будет, вопрошает рабби Йеуда, если жена первосвященника умрет в течение этих семи дней, предшествующих Йом Кипуру? Чтобы он не оказался вдруг вдовцом, не следовало ли назначать также заместительницу жены первосвященника, на которой он мог бы быстро жениться при необходимости?
Ситуация не слишком вероятная, но вопрос абсолютно логичен и относится к тому роду вопросов, которые мудрецы Талмуда так любят ставить, дабы удостовериться, что любая возможная ситуация предусмотрена. Но тут большинство мудрецов решили, что Йеуда зашел в своей тщательности слишком далеко, и ответствовали так: «Если так, нет конца этому делу». Иными словами, если беспокоиться, не умрет ли вдруг жена первосвященника, то надо предусмотреть и ту маловероятную ситуацию, что умрет и ее заместительница, и так до бесконечности. Аналогичную формулировку — «эйн ле‑девар соф», «нет конца этому делу» — мы уже встречали в трактате «Псахим», где мудрецы обсуждали процедуру очищения дома от хамеца. В обоих случаях прагматизм и чувство реальности возобладали над надуманными тревогами.
Начиная с этой простой мишны, Гемара начинает плести свой сложный узор толкований. И в ходе чтения этой дискуссии понимаешь, что многословность Гемары, как это ни парадоксально, проистекает из скудости фактических познаний мудрецов. Они предлагают так много ответов потому, что у них возникает так много вопросов. Вспомним, что к началу эпохи амораев, то есть мудрецов Талмуда, Храма не было уже три‑четыре столетия. Соответственно, чтобы представить себе, что происходило в Храме, мудрецы должны были опираться на устные традиции, собранные в Мишне, и на Библию, которая в книгах Исход и Левит прописывает церемонии, которые должен проводить первосвященник. Но Библия оказывается книгой категорически неполной для того, чтобы по ней жить, — она не сообщает нам информации, необходимой в ежедневной жизни. Из этого дефицита знания и родилась раввинистическая традиция, основанная на убеждении, будто все, чему учили мудрецы, было передано еще Моисеем на горе Синай. Устная традиция призвана заполнить лакуны в письменном законе.
Мы наблюдаем этот механизм тут же, в Йома, 2а, где Гемара задается вопросом: «Откуда мы это выводим?» Нигде в Библии прямо не говорится, что первосвященник должен быть изолирован на семь дней перед Йом Кипуром, — так откуда же мы знаем, что таковая Б‑жья воля? Согласно рабби Йоханану, это выводится из аналогии с Аароном, первым первосвященником евреев, который отдалился от других израильтян на семь дней «посвящения» перед тем, как впервые вступить в скинию собрания (Лев., 8:33).
Но откуда нам известно, что семь дней посвящения перед открытием скинии должны служить образцом для поведения первосвященника перед Йом Кипуром? А это следует из стиха Лев., 8:34: «как сегодня было сделано, так повелел Г‑сподь делать, совершать искупление для вас». Известный принцип талмудической экзегезы состоит в том, что в Библии нет ни одного случайного слова — каждое слово можно использовать, чтобы объяснить тот или иной закон. В данном случае Талмуд обращает внимание на использование двух инфинитивов: «делать, совершать искупление». Почему бы не использовать один глагол — «совершать»? Гемара объясняет это так, что каждый из инфинитивов предписывает свой священнический обряд: «делать» относится к ритуалу жертвоприношения и сожжения красной коровы, чей пепел избавляет от ритуальной нечистоты, а «совершать искупление» относится к Йом Кипуру. Перед каждым из этих ритуалов первосвященнику предписывается семидневная изоляция, как Аарону.
Гемара продолжает рассматривать ряд проблем, которые замечает в этой интерпретации. Откуда мы знаем, спрашивают мудрецы, что «совершать искупление» относится к Йом Кипуру, а не к какой‑нибудь другой искупительной жертве, которую приносят в будни или в другие праздники? Мудрецы отвергают все варианты один за другим, в конце концов приходя к выводу, что здесь мог иметься в виду только Йом Кипур. Попутно — а обсуждение занимает несколько страниц — возникают и другие, второстепенные вопросы. В какой именно день Моисей получил Тору от Всевышнего на горе Синай? Был ли это шестой день месяца сиван или седьмой? Соответствующий отрывок в книге Исход оказывается на удивление двусмысленным в описании порядка событий. Далее мудрецы обсуждают, как именно происходил процесс облачения Аарона и его сыновей в священнические одежды: Моисей одевал сначала Аарона, а затем его сыновей или всех их одновременно? И выглядел ли пояс первосвященника так же, как пояс обычного священника или на нем были особые украшения?
В конце концов Гемара переходит к обсуждению золотой пластины — сакрального украшения, которое первосвященник носил на лбу и на котором было начертано имя Б‑га. Здесь становится ясно, что ритуал искупления, как и другие жертвоприношения, совершаемые в Храме, содержал в себе недвусмысленный элемент магии. Мы узнаем, что эта золотая дощечка «влияет на принятие» жертвы, приносимой первосвященником, даже если эта жертва по какой‑то причине оказывается ритуально нечистой, более того — даже если сам первосвященник знал, что она нечиста. Первосвященнику стоило просто надеть этот магический предмет — и нечистое становилось чистым, неприемлемая жертва — приемлемой.
А что, если золотая пластина сломается или упадет с головы первосвященника — она все еще будет действовать? По этому поводу возникают некоторые разногласия, но все мудрецы сходятся в том, что не следует буквально понимать библейское предписание носить эту дощечку «всегда». «Разве ему не нужно сходить в туалет, разве ему не нужно спать?» — вопрошают мудрецы, в очередной раз стараясь примирить библейскую теорию с практической необходимостью. Первосвященник должен иметь возможность снимать золотую пластину; слово «всегда» относится к ее воздействию: она всегда влияет на принятие жертвы первосвященника, даже если в этот момент не находится у него на лбу.
Альтернативное объяснение состоит в том, что «всегда» означает необходимость ежеминутно помнить об этой пластине: первосвященник «не должен отвлекаться от нее». В этом пластина оказывается подобна тфилин. Раба бар Рав Гуна учит, что человек, носящий тфилин, должен прикасаться к ним раз в час, чтобы не забывать об их наличии. И тут мудрецы несколько неожиданно заключают, что тфилин на самом деле важнее золотой пластины первосвященника. На первый взгляд верно обратное: в конце концов, золотая пластина первосвященника была уникальным предметом, единственным в мире, и к тому же обладала ритуальной магической силой, а тфилин — обычный молитвенный аксессуар, который накладывает каждый еврей. Однако, как отмечают мудрецы, имя Б‑га на золотой пластине было написано лишь единожды, в то время как в свитке, заключенном внутри тфилин, оно упоминается много раз. Из этого следует, что тфилин — более сакральный предмет, и это изящный намек на то, что даже в отсутствие Храма со всем его священным убранством иудаизм по‑прежнему предлагает способы приблизиться к Б‑гу.
Оригинальная публикация: The Talmud’s Yom Kippur, With Sacrifice and Blood, Is Nothing Like Jewish Ritual Today
Комментариев нет:
Отправить комментарий