АЛЕКС ТАРН. Самое первое звенo

 АЛЕКС ТАРН. Самое первое звенo

71 год тому назад, 15 января 1948-го, военно-воздушные силы пока еще не провозглашенного Государства Израиля совершили свой первый оперативный вылет в составе боевого звена (несколько одиночных полетов имели место еще в декабре). За день до этого взвод бойцов под командованием беспримерного героя Войны за независимость Арье Теппера (того самого, кто ранее взорвал мост Алленби, и позже нанес на карту маршрут «Бирманской дороги», спасшей еврейский Иерусалим от резни и голодной смерти) отразил атаку сотен арабов на Гуш-Эцион. Но в тель-авивском штабе Хаганы еще не представляли масштаба этой победы; панические радиограммы 23-летнего «командующего Гушем» Узи Наркиса (будущий генерал, запечатленный на знаменитом снимке 1967 года у Стены плача рядом с Даяном, Рабином и Ганди) тоже не прибавляли уверенности, и начальник оперативного отдела Игаль Ядин решил оказать помощь осажденному еврейскому анклаву воздушным путем.
ВВС Земли Израиля именовались тогда красивым одесским словечком «ша!» (ש"א – שירות האוויר) и состояли из десятка легких двухместных самолетов, причем некоторые из них действительно были способны худо-бедно взлететь, а затем даже и успешно приземлиться. Здесь следует сделать небольшое лирическое отступление.
Когда на прошлой неделе Израиль хоронил достойнейшего человека Моше (Мишу) Аренса (ז"ל), многие говорили, что он был лучшим министром обороны в истории Страны. При всем уважении к покойному, не могу с этим согласиться – и вовсе не потому, что Миша был штатским человеком. Да, штатские министры (Леви Эшколь, Шимон Перес, Амир Перец и сам Моше Аренс) не оказали никакого серьезного влияния на армию и происходящие в ней процессы. Но и отставные генералы, пересаживаясь в кресло министра обороны, остаются по сути продолжением военной верхушки, что тоже делает их министерство малозначимым придатком Генштаба.
Единственным реально действенным министром обороны, не просто повлиявшим на ЦАХАЛ, но создавшим его практически с нуля, был Давид Бен-Гурион. Конечно, его личность – беспринципная, лживая, манипулятивная в самом худшем смысле этих слов – вызывает временами заслуженное отвращение. Конечно, сплошь и рядом ему приписывают заслуги и титулы, которых он не заслуживает вовсе или заслуживает лишь частично. Но при этом следует признать его поистине выдающуюся роль в создании Армии Обороны Израиля.
В 1947 году, накануне судьбоносной войны, вооруженные силы еврейского ишува представляли собой разрозненные отряды, возглавляемые самонадеянными командирами, свято уверенными в единственной правильности усвоенной из уроков Вингейта партизанской тактики ночных набегов. Самопровозглашенные «генералы» Пальмаха зачастую отказывались воевать при свете дня; захват и удержание стратегических пунктов казалось им абсолютно излишним; они искренне не понимали, зачем армии нужны самолеты, танки, артиллерия и вообще любая стреляющая железяка, чей вес превышает ношу, которую способен нести на плечах среднестатистический пальмахник. Должен заметить, что разумение нынешнего высшего офицерства не слишком ушло вперед по сравнению с теми полуграмотными кибуцниками: они по-прежнему, планируя будущую войну, ориентируются исключительно на прошлый опыт (свидетельством чему практически все недавние боевые действия и особенно Вторая Ливанская война 2006 года).
К чести Бен-Гуриона, он не пошел на поводу у военной верхушки. Сугубо штатский человек, чей воинский опыт ограничивался несколькими месяцами учебки в полевых лагерях британской армии, он подошел к вопросу со всей необходимой серьезностью. В мае-июле 1947 года Бен-Гурион последовательно выслушивал всех доступных ему военных специалистов – вернее, тех, кто считал себя таковыми (впоследствии эта серия интервью была названа «Семинаром»), а параллельно штудировал литературу по военной теории и аналитику по итогам Второй мировой войны. Составив на основе этого детальную программу создания армии и закупки вооружений, он добился затем ее утверждения и постепенной реализации.
По дороге ему пришлось преодолевать отчаянное сопротивление генералов, которые, как обычно, были уверены, что знают, как лучше. В противоположность распространенному сейчас мнению о всесильности Бен-Гуриона, это оказалось весьма непростой задачей: в частности, бунт генералов включал их коллективную отставку в самый разгар боев (что также кое-что говорит об уровне их ответственности, пусть даже и коллективной). Но в итоге Страна вопреки всем прогнозам уцелела в 1948 году, а уже восемь лет спустя ЦАХАЛ на деле доказал свое качественное превосходство над всеми регулярными армиями региона. И главная заслуга в этом, без сомнения, принадлежит штатскому министру обороны Давиду Бен-Гуриону. Война поистине слишком опасное дело, чтобы доверить ее генералам.
К несчастью, в январе 48-го во время боев за Гуш-Эцион у нас еще не было ни пушек, ни танков, ни «мессершмиттов». В распоряжении командования Хаганы оставалось лишь вышеупомянутое одесское «Ша!» (Ширут hа-Авир) – разномастная кучка примитивных легких самолетиков, чьи действия пристально отслеживались властями пока еще действующего британского мандата. Англичане без колебаний конфисковали любое найденное у евреев оружие, и можно было не сомневаться, что, в случае доказанного боевого использования самолетиков, мы немедленно лишимся и их.
Вечером 14-го весь летный состав Ша собрался в тель-авивском здании Гистадрута, и Игаль Ядин лично поставил боевую задачу. В операции должны были принять участие аж пять самолетов – половина имеющихся в наличии. Командование возложили на Бориса Сеньора – оле хадаша из Южной Африки. Ему и пальмахнику Эли Эйялю поручалось отвлечь на себя внимание наступающих на Гуш-Эцион арабов. Сделать это предполагалось бросанием сверху гранат и стрельбой из ручного пулемета. Двухместный самолет Сеньора и Эйяля гордо именовался Tiger-Moth DH-2C; судя по названию, он порхал, как мотылек, и был при этом опаснее тигра, однако в реальности представлял собой примитивный учебный летательный аппарат канадского производства, приобретенный за несколько месяцев до того «Женским клубом любительниц воздухоплавания».
Я столь подробно останавливаюсь на описании этой, с позволения сказать, «боевой техники», чтобы стало яснее, с какого бору и по какой сосенке собиралась первая эскадрилья ныне прославленных ВВС Израиля. Иногда очень полезно оглядываться назад – только так и можно оценить, какой путь проделала Страна за ничтожный по историческим меркам отрезок времени.
Двум другим самолетам надлежало сбросить во двор кибуца Кфар-Эцион тюки с боеприпасами и медикаментами. Первый, двухместный Auster AOP-5, пилотировался Ицхаком Хененсоном из тель-авивского «Летного клуба» и будущим президентом Израиля Эзером Вейцманом, который тогда только-только демобилизовался из английских ВВС. «Остеры» – вернее, их годящиеся преимущественно на металлолом останки – были закуплены со складов списанного оборудования британской армии. По идее, в своем рабочем состоянии они служили британцам в качестве разведчиков и корректировщиков артиллерийской стрельбы. Перед тем как списать, англичане сняли с них все, что могло послужить военным целям. Техники Хаганы кое-как слепили из 20 купленных развалин несколько исправных машин. На местном жаргоне «Остеры» именовались «примусами» за характерный шум, издаваемый их единственным, порядком изношенным двигателем.
Второй «транспортный» самолет, RWD-13, на котором летели пальмахник Яаков БенХаим и американский доброволец Песах (Пуси) Тульчинский, был продуктом высокоразвитого польского авиастроения. Накануне войны этот спортивный самолетик принадлежал какому-то частному лицу, которое затем благородно предоставило его в распоряжение Хаганы.
Двум дополнительным самолетам: американскому учебному аэроплану Taylorcraft и другому, оставшемуся неизвестным, но наверняка не менее экзотическому, предстояло обеспечивать дозаправку горючим на летном поле кибуца Беерот-Ицхак (неподалеку от Петах-Тиквы). Там, в кибуце, экипажи трех машин активной части операции должны были привести кабины в порядок перед возвращением на тель-авивский аэродром Сде-Дов, дабы не вызвать подозрений у британских властей.
Ночью с 14-го на 15-е бойцы Хаганы прокрались на территорию аэродрома и погрузили в самолеты все необходимое, так что летчики, с понтом подъехавшие к воротам Сде-Дов на городских такси, были, что называется, налегке. Полученное накануне разрешение на взлет предусматривало участие самолетов в «спортивном мероприятии» – как известно, нет народа, более уважающего спорт, чем жители туманного Альбиона. Впрочем, охрану взлетного поля составляли сплошь сенегальцы, но их мнением мало кто интересовался.
Январское небо встретило аэропланы сильным холодным ветром; у летчиков зуб на зуб не попадал. Спустя минуту-другую после взлета Эли Эйяль решил согреться проверкой пулемета, при помощи которого ему предстояло отвлекать арабов от Гуш-Катифа. Оружие выстрелило разок-другой и смолкло: в его механизме тоже зуб не попадал на зуб из-за замерзшей смазки. Поставить об этом в известность сидевшего впереди Бориса Сеньора не получилось по двум причинам; во-первых, не работала переговорная трубка, во-вторых, у летчиков в принципе не было общего языка: Борис не знал ни слова на иврите, а Эли – на английском.
</p>

Радиосвязь тоже отсутствовала; летчики этого первого в истории израильских ВВС боевого звена общались при помощи жестикуляции. Наконец Сеньор нырнул вниз в просвет между облаками и стал кружить над Гушем в поисках арабов на предмет «отвлекания». Эли Эйяль, держа по гранате в одеревеневших от холода руках, напряженно вглядывался в окрестность; арабов не обнаруживалось, так что отвлекать было решительно некого.
Тем временем «транспортные» самолеты Хененсона-Вейцмана и БенХаима-Тульчинского изготовились сбрасывать снаряжение в кибуцный двор Кфар-Эциона. Там их уже ждали и приветственно размахивали руками, указывая на разложенные по земле автомобильные покрышки, которые по задумке кибуцников предназначались для смягчения удара. Опыта в приемо-передаче воздушного груза не было внизу ни у кого. Как, впрочем, и наверху, у доблестных летчиков. Содержимое ящиков и тюков, сброшенных Вейцманом, разлетелось во все стороны; большая часть доставленного оружия и боеприпасов пришла в полную негодность.
Вдобавок ко всем неприятностям, в небе появился еще один «Остер» – на сей раз, не списанный, а самый что ни на есть британский, ведущий наблюдение за районом. Как уже сказано, попадаться с поличным было решительно противопоказано, и польский самолетик БенХаима-Тульчинского поспешил ретироваться, так и не сбросив груз защитникам Гуш Эциона. Его примеру последовали и две другие машины.
Пролетая над арабской деревней Цуриф, Бен Хаим решил попугать ее гранатами – как видно, чтобы придать первой в истории операции израильских ВВС хоть какой-нибудь, пусть и минимальный смысл – и дал Песаху Тульчинскому соответствующую команду. Тот с энтузиазмом выдернул чеку и бросил вниз лимонку, которая взорвалась едва ли не ближе к самолету, чем к враждебной арабской цели.
– Пуси, что происходит? – возмущенно прокричал Бен
Хаим.
– Что у тебя за гранаты?!
– Слушай, это ж не авиабомбы, – после смущенной задержки отвечал тот.
– Ручные гранаты, они так и должны взрываться…
Долетев, как и было запланировано, до Беерот-Ицхака, израильские асы привели в порядок кабины, перегрузили оружие и снаряжение в кибуцный тайник, заправились горючим и вскоре приземлились на аэродроме Сде-Дов. Там «спортсменов» уже поджидало неприятное известие. Наблюдатель из британского «Остера» доложил об увиденном своему начальству, и то предъявило ультиматум командованию Хаганы: либо пилот застигнутого над Гуш-Эционом самолета добровольно сдастся полиции, либо конфискации подвергнется вся еврейская эскадрилья.
Как впоследствии рассказывал Эзер Вейцман, обсуждение было коротким. Никто не хотел рисковать гражданскими лицензиями Хененсона и Сеньора – самых опытных летчиков Ша. Эли Эйяль и Бен Хаим уже отсидели в британской тюрьме, так что рецидив мог дорого им стоить. Песах Тульчинский сбежал в Эрец Исраэль из армии США, то есть считался дезертиром. Короче говоря, с самого начала было ясно, что на заклание пошлют его, Эзера.
В итоге получилось не так уж и страшно: англичане к тому времени больше думали об эвакуации и не хотели зря обострять отношения с руководством ишува, держа за решеткой племянника многолетнего главы Всемирной Сионистской организации профессора Хаима Вейцмана. Эзера отпустили уже на следующее утро. Но его короткий арест имел забавное продолжение. В радионовостях сообщили, что фамилия задержанного летчика Вейцман и что следствие не выявило состава преступления. Через день арабские газеты вышли с аршинными заголовками: «Вождь сионистов доктор Хаим Вейцман совершил провокационный полет над Гуш-Эционом».
Смешно, не правда ли – вся эта вопиющая смесь любительщины, неумения, самоуверенности, некомпетенции и нелепых недоразумений, с которой все начиналось… Правда, конкретным следствием этого «забавного» провала нашей первой военно-воздушной операции стала трагедия «Ламед hей» – гибель 35 бойцов под командованием Дани Маса, отправленных в пеший ночной поход из Иерусалима в Гуш и вырезанных арабами рядом с той же деревней Цуриф, до которой не долетели гранаты Пуси и БенХаима. Но это уже совсем другая история.
AI&PIISRAEL