Путь абсурда
Когда весь мир — вотчина носорогов
Александр Я. ГОРДОН, Хайфа
«Носороги», конечно, антифашистская пьеса, но это еще и пьеса, направленная против всех видов коллективной истерии». <…> «Собственно говоря, моя пьеса – даже не сатира: она – достаточно объективное описание процесса роста фанатизма, зарождения тоталитаризма, которое усиливает свое влияние в мире, распространяется все шире, завоевывает все бОльшие пространства, преображая мир целиком и полностью». (Эжен Ионеско, из предисловия к пьесе «Носороги» и из статьи «Носороги» в Соединенных Штатах Америки»)
Мой путь в Израиль начался неприлично. В начале его был не мир, а война — Шестидневная война. Вдохновляющие на репатриацию думы, появившиеся на волне энтузиазма от колоссальной израильской победы над превосходящими силами арабских противников, были типичны для советских евреев моего разлива. Но когда по приезде в Израиль уроженцы страны спрашивали, почему я решил репатриироваться, и я отвечал, что все началось с войны, что мое еврейское пробуждение произошло благодаря Шестидневной войне, от меня испуганно отшатывались: как война может служить источником вдохновения? Как истина может родиться в угаре национализма? В Израиле любят мир. Война реальна и понятна, а мир желанен, но неизведан. С войной общество научилось жить. Мира в Израиле никогда не было, его никто не видел в глаза. Поэтому он особенно любим. Его ждут, о нем поют, его предсказывают, осуждают тех, кто не стремится к нему любой ценой; как в пьесе «В ожидании Годо» ирландского драматурга Сэмюэла Беккета, одного из основоположников «театра абсурда», упорно и безнадежно ждут неизвестно кого.
Еврейский народ имеет большой опыт функционирования в невозможных, абсурдных ситуациях. Само создание государства Израиль было немыслимым событием, недостижимой мечтой, нереальным делом. Так же выглядела борьба советских евреев с властями СССР за право на репатриацию в конце 1960-х — начале 1970-х. Я не мог себе тогда представить, что можно заставить советские власти поступить так, как хотели евреи СССР. Для меня первые узники Сиона были эпическими героями, титанами борьбы за национальное освобождение. В конце 1960-х – в начале 1970-х годов за рубежом прокатилась волна протестов против политики властей СССР, запрещавших репатриацию евреев в Израиль. Мне казалось очевидным, что все разумные и честные люди должны поддержать борьбу евреев СССР за репатриацию в Израиль. Даже европейская левая интеллигенция, не очень любившая евреев, выступила за их право на репатриацию. Участие знаменитого французского драматурга Эжена Ионеско в борьбе за права советских евреев казалось мне естественным событием. В июне 1967 года Ионеско писал:
«Когда я думаю о том, как неистово возрождается антисемитизм под маской антисионизма или под маской прогрессивных доктрин, и что все это направлено против евреев России, уже рассеянных по всей стране, я не могу удержаться от мысли о том, что произошло бы, не будь на земле евреев: не было бы вовсе ни христианства, ни хасидизма, никогда бы не было ни Фрейда, ни Бергсона, ни Гуссерля, ни Эйнштейна, ни Шенберга. Даже Троцкого, даже Маркса. Самыми антисемитствующими стали антисемиты советские, которые считают себя марксистами».
В 1968 году вышла в свет автобиографическая книга Эжена Ионеско «Prеsent passе, passе prеsent». В ней есть строки, написанные в июле 1967 года:
«В данный момент в Израиле больше нет войны. <…> Мир приготовился <…> выразить сожаление о резне двух миллионов шестисот тысяч (население Израиля в тот момент. – А.Г.). Но жертвы не согласились на это и не сдались. Те, кто хотели их убить, сложили оружие. Из-за поражения арабов произошло изменение общественного мнения в их пользу в позициях тех, кто называет себя интеллектуалами. В частности, все больше и больше становится ясным, в какой мере поддерживает антисемитская Россия арабов. <…> Сартр осуждает израильтян за то, что они атаковали первыми. Он утверждает, что именно они агрессоры. <…> Фактически, с идеологической и стратегической точки зрения, египтяне напали первыми. <…> В течение месяцев они готовились (к войне. – А.Г.) в идеологической, стратегической и пропагандистской плоскостях. Более того, их армия приблизилась к границам Израиля. <…>
В отличной статье в «Фигаро Литтерер» Клостерман хорошо объясняет, что египтяне, а не евреи были агрессорами в войне против Израиля (Шестидневной. – А.Г.)».
Израильтяне стали победителями и поэтому сразу же потеряли симпатии «прогрессивных сил». Исторически сложившийся облик слабых и угнетаемых евреев резко изменился. Европейские левые не любят сильных. Они не ассоциируют справедливость с силой. Для них естественней и привычней видеть евреев в одеждах узников, чем в военной форме. Многие левые интеллектуалы, среди которых и евреи, считают создание Израиля абсурдом. Им представляется абсурдной и воля к жизни еврейского государства. Ионеско, один из основателей театра абсурда, видит в существовании Израиля смысл, который воплощается в несгораемом стремлении народа сохранить себя в национальной традиции вопреки перманентному враждебному окружению, в сгущении ненависти, зависти и мести.
В разрез с позицией большинства французских левых интеллектуалов, в том числе еврейского происхождения, Ионеско упорно утверждал, что в Шестидневной войне имела место агрессия арабов против евреев:
«Французские евреи-интеллектуалы, отравленные левизной, утверждают в письмах в газеты, что само присутствие евреев в стране Израиля является агрессией против арабов. Они предательски заимствуют это мировоззрение у арабов. <…> Если жизнь евреев в Израиле агрессия, значит, все агрессия: французы – агрессоры на Корсике, в Бретани и Лангедоке. Алжирцы – агрессоры в Алжире, ибо они пришли туда из другого места. Весь европейский континент захвачен «агрессорами», пришедшими из Ирана и Азии».
Мнение Ионеско о том, «что такое хорошо и что такое плохо» в ближневосточном конфликте, считалось абсурдным с точки зрения левых интеллектуалов. Это не характерное для левого европейского интеллектуала мнение поражает и озадачивает. Левые элиты в Европе были и остаются на стороне арабов. Подавляющее большинство европейских деятелей литературы и искусства считают израильтян агрессорами. И только один из столпов современного европейского искусства, один из сорока «бессмертных» академиков, гуманист и типичный представитель европейской интеллектуальной элиты, всемирно известный драматург Эжен Ионеско стал в оппозицию к своим коллегам и единомышленникам на сторону маленького Израиля. Писатель трижды приезжал в Израиль на постановки трех своих пьес и для участия в протестах против репрессий евреев СССР, желавших репатриироваться в Израиль. В своих мемуарах Эжен Ионеско писал:
«Я знаю, что евреи удобрили их (арабские. – А.Г.) земли, вещь вызвавшая зависть их соседей, которые сами не в состоянии этого сделать. Я знаю, что «передовые» арабские режимы вовсе не передовые и что военные круги и фашисты правят ими. <…> Я за евреев. Я выбрал этот народ. <…> Когда все считали, что у Израиля нет надежды (во время Шестидневной войны. – А.Г.), я в отчаянии обратился к израильскому дипломату и спросил, чем могу помочь. «Я не могу сделать ничего, кроме как написать статью в газете» – сказал я. «Это много, – сказал он мне, – сделайте это, все важно». Я написал статью, напечатал ее в газете. Написал еще одну статью. И у меня было такое чувство, что я что-то сделал. Это было эффективное действие, не особенно большое, но я сделал его от чистого сердца».
Эжен Ионеско был одним из основателей знаменитого «театра абсурда». Первая пьеса, написанная в этом жанре, — «Лысая певица» (1950) — была плодом его творчества. Обращение к жанру «театра абсурда» драматург объяснял следующим образом:
«Вернее было бы назвать то направление, к которому я принадлежу, парадоксальным театром, точнее даже — «театром парадокса» <…> Разве жизнь не парадоксальна, не абсурдна с точки зрения усредненного здравого смысла? Мир, жизнь до крайности несообразны, противоречивы, необъяснимы тем же здравым смыслом или рационалистическими выкладками».
Ионеско нападает на реальность реализма, в том числе так называемого «социалистического реализма», защищая свою концепцию подлинности абсурда. Проповедуя абсурд, он обличает абсурд социалистического реализма:
«Реализм, социалистический или нет, остается вне реальности. Он сужает, обесцвечивает, искажает ее. <…> Изображает человека в перспективе уменьшенной и отчужденной. Истина в наших мечтах, в воображении. <…> Подлинное существо только в мифе».
Абсурд, который имеет в виду Ионеско, — это ощущение невозможности полного рационального описания и объяснения жизни. Эта точка зрения, вопреки расхожему мнению, восходит не к философии Альбера Камю («Миф о Сизифе. Эссе об абсурде»), а скорее ко взглядам датского философа Серена Кьеркегора с его антигегелевским бунтом. Мир абсурда недоступен рациональному анализу. Две мировые войны усилили ощущение доминирования абсурда в жизни людей, устроивших бессмысленную кровавую бойню, унесшую десятки миллионов людей. Казалось, абсурд не может править в силу своей хаотичности, зыбкости и неопределенности. Однако воцарение абсурда оказалось возможным ввиду стандартизации человеческой личности, вследствие потери интеллектуальной глубины и морального иммунитета. Бесцветный, «одномерный человек» (термин Герберта Маркузе) теряет индивидуальность и подчиняется воле толпы. Человек теряет подлинно человеческое, разум и мораль подменяются инстинктами. В пьесе Ионеско «Носороги» (1959) люди превращаются в носорогов, в монстров. Их банальная, монотонная сущность аннигилирует их духовный и нравственный мир. Еще бОльшая унификация трансформирует людей в вещи, опредмечивает их в его пьесе «Стулья» (1952). В «Носороге» описывается человеческое вырождение, обязательное для тоталитарного общества и показанное как эпидемия заразной болезни озверения. Какова может быть степень морального падения человека? Резкое снижение по шкале эволюции до свирепых животных.
В пьесах Ионеско содержится типичный для левой творческой интеллигенции протест против буржуазного общества. По выражению драматурга, у его героев «нет каких-либо трансцедентальных или метафизических корней. Они могут быть только паяцами, лишенными психологии». В статье «Есть ли будущее у театра абсурда?» Ионеско описывает преимущества его театра перед традиционным:
«реалистический автор ставит перед собой задачу что-то доказать, завербовать людей, зрителей, читателей от имени идеологии, в которой автор хочет нас убедить, но которая от этого не становится истинней. Всякий реалистический театр — театр жульнический, даже — и особенно — если автор искренен. Подлинная искренность идет из самого далека, из глубин иррационального, бессознательного. Разговор о самом себе куда более убедителен и правдив, чем разговор о других, чем вовлечение людей во всегда спорные политические объединения. Говоря о себе, я говорю обо всех. Настоящий поэт не лжет, не лукавит, никого не хочет завербовать, потому что подлинный поэт не обманывает, а выдумывает, и это совсем другое дело».
Ионеско против «вербовки», против несвободы во всем. «Настоящий поэт» — это автор, пишущий в жанре театра абсурда. Язык Ионеско становится поэтическим, когда он пишет о преимуществах театра абсурда:
«те, кто не удивляются тому, что существуют, кто не задают себе вопросов о бытии, кто полагают, что все нормально, естественно, в то время как мир прикасается к сверхъестественному, эти люди ущербны. Я не знаю, стоит ли их жалеть, нужно ли приходить от них в изумление или радоваться за них. Но способность удивляться вернется, вопрос об абсурдности этого мира не может не вставать, даже если на него и нет ответа. Жалеть следует тех, кто живет сиюминутной пользой, рутиной, политикой, в то время как мы должны преклонять колени перед непостижимым».
По мнению Ионеско, театр абсурда дает подлинную свободу и прикасается к загадке бытия, к таинственному, высшему, «сверхъестественному». «Способность удивляться» возвышает человека над «сиюминутной пользой, рутиной, политикой». Ионеско видит в своем театре прикосновение к вечности, хотя средства его художественного выражения – нелепость ситуаций, деформация диалога, «черный юмор». Трудно поверить, но «способность удивляться», возвышающая, по мнению Ионеско, человека, сближает его с мыслями Эйнштейна, высказанными в статье «Мое кредо»:
«Самое прекрасное и глубокое переживание, выпадающее на долю человека, — это ощущение таинственности. <…> Тот, кто не испытывал этого ощущения, кажется мне, если не мертвецом, то во всяком случае слепым».
Кто такой Эжен Ионеско? Почему он, в отличие от всех своих коллег, выражал произраильские взгляды? Как случилось, что французский академик оказался на стороне израильтян в войне, победу в которой даже многие израильтяне считают поражением?
«Конечно, я симпатизирую Израилю, — писал драматург — может быть, потому, что я читал Библию, может быть, под влиянием христианского воспитания или потому, что христианство есть не что иное, как еврейская секта».
Ионеско родился 26 ноября 1909 года в городке Слатина в Румынии. В 1913 году семья Ионеско переехала в Париж. В 1916 году отец Эжена оставил жену и двоих детей и переселился в Бухарест. В 1928 году Эжен возвратился в Румынию, где окончил Бухарестский университет. В 1938 году он сделал безуспешную попытку защитить докторскую диссертацию в Сорбонне. Затем он возвратился в Румынию, где его застала Вторая мировая война. Ионеско получил христианское воспитание и вырос в христианской среде, хотя родился в смешанной семье: его отец был румын, а мать — французская еврейка. Отец Эжена был известный в Бухаресте адвокат, начальник полиции города, который приспособился ко всем тоталитарным режимам, пронацисткому и просоветскому. Он издевался над женой-еврейкой, обвиняя ее в «загрязнении румынской крови». После прихода к власти в Румынии фашистской «железной гвардии» отец Ионеско стал каяться за то, что «запятнал» свою кровь еврейской кровью жены. Эжен обвинил отца в антисемитизме и стал на сторону матери:
«Я не знаю, почему, но это определило мою позицию в отношении к моим родителям; и это определило мою социальную ненависть. У меня возникло впечатление, что из-за этого я ненавижу власть; в этом источник моего сопротивления милитаризму, то есть всему тому, что представляет военную силу и общество, основанное на превосходстве мужчины над женщиной. Мой отец не сможет прочесть эти строки. Я написал и опубликовал о нем довольно жестокие вещи. <…> Нас разделяют страны и границы, материальные и моральные. Все, что я сделал, было в определенной мере сделано против моего отца. Я опубликовал критические статьи, направленные против его родины (моя родина – Франция по той простой причине, что я жил там с моей матерью в детстве, в первые годы моей учебы и потому, что моя родина только та страна, где жила моя мать)».
В 1941 году Ионеско застрял в Румынии, в которой шли еврейские погромы. Невзирая на христианские вероисповедование и имя, в жилах Ионеско текло достаточно еврейской крови, чтобы он опасался за свою жизнь. Он подал просьбу о выезде из Румынии во Францию и в страхе ждал решения своей судьбы:
«Увижу ли я снова Францию в следующем году? Вернусь я туда или нет? Я спрашиваю себя в тревоге, но также с восьмушкой восьмушки надежды. Добьемся ли мы избавления? (Ионеско ждал разрешения вместе с женой. – А.Г.). Буду ли я еще в живых в следующем году? Свободным или заключенным в тюрьме? Или останусь навсегда в этом месте?» Ионеско спасся от погромов, ему удалось перебраться во Францию в 1942 году. Жизнь в Румынии научила Эжена Ионеско понимать, что такое тоталитаризм. Это понимание отличало его от многих коллег, властителей дум западного мира. Один из самых значительных художников европейской литературы, ведущий деятель французского искусства, Эжен Ионеско критически относился к взглядам коллег и соотечественников. В статье «О тревогах 1990 года» он писал:
«Ошибаться – вот предназначение тех, кого во Франции называют интеллектуалами».
Ошибка современных ему французских интеллектуалов состояла в том, что их главным врагом они считали, как и лидеры философской франкфуртской школы, западное государство, которое воспринимали как псевдодемократическое и репрессивное. У франкфуртцев не хватало воображения представить, что антицивилизационные движения много опаснее самого несовершенного демократического государства.
Абсурд, разыгрывающийся в ближневосточном театре, заключается в полном искажении образов и смене ролей участников спектакля. На любой наднациональной сцене головорезы и террористы, поднимающие на пьедестал убийство, были бы отрицательными героями, монстрами, на фоне которых можно было бы лепить благородных, трогающих душу положительных героев. Однако если эти чудовища действуют во имя национального освобождения, к ним стекаются симпатии левых интеллектуалов, борцов за «униженных и оскорбленных». Антигерои, превратившие войну за освобождение в войну на уничтожение гражданских лиц, срывают рукоплескания тех, кто принимает ненавистников дорогих для них ценностей за их апологетов. Мусульманские фанатики, подобные их христианским двойникам, которые вели кровавые и бессмысленные религиозные войны в Европе в средние века, завоевали и удерживают симпатии европейских интеллектуалов как борцы за национальное освобождение. И эти экстремисты считают, что сочувствие целям их борьбы эквивалентно поддержке формы этой борьбы, направленной на истребление евреев. Мировое сообщество сторонников мира любой ценой и с любым противником обречено повторять трагическую ошибку участника Мюнхенского «мирного» договора с нацистами. Носороги наступают.
Эжен Ионеско глубоко понимал природу тоталитаризма и природу человека при этом режиме: одни и те же люди, включая его собственного отца, верно служили фашистскому режиму, а позже – так называемому социалистическому. «Озверение», показанное им в пьесе «Носороги», характерно для фашизма и для коммунизма. Он хорошо понимал опасность диктаторских режимов. Европейские интеллектуалы враждебно относились к демократическим режимам, включая Израиль, считая их виновными в угнетении, в империализме, в агрессии, в колониализме, в несправедливом распределении материальных благ. Ионеско же враждебно относился к тоталитарным режимам Румынии, Германии и СССР, считая их во много раз вреднее и опаснее западных демократий. Он отлично понимал, что тоталитарные режимы вообще и Ближнего Востока в частности не могут, по определению, быть прогрессивными. Люди, доведшие стоимость человеческой жизни до цены песчинки в пустыне, не могут представлять правое дело. Ионеско познал глубину человеческого падения на примере своего отца, беспринципно бросавшегося от фашизма к коммунизму. Он видел зоологический антисемитизм отца по отношению к матери и стал на сторону преследуемой и оскорбляемой матери, на сторону человечности против зверства. Он осудил и отверг «оносороживание» в своей семье. Особое, необычное отношение Ионеско к Израилю, к ближневосточному конфликту, возникшее как результат его личной семейной трагедии и бывшее следствием его уникального знания тоталитарной Румынии, породило отчуждение писателя от его коллег. С их точки зрения, позиция Ионеско была абсурдной и театральной. В отличие от других левых интеллектуалов, Ионеско считал, что «арабские режимы вовсе не передовые и что военные круги и фашисты правят ими». Потрясающую слепоту европейских левых, не замечавших наступления новых фашистов на спасшихся от нацистов евреев, Ионеско воспринимал как их «оносороживание». Вопреки мнению своей касты, литературной элиты, левой интеллигенции, он стал на сторону еврейского государства, страны-убежища для маленького преследуемого тоталитаризмом и антисемитизмом народа. В своем отношении к Израилю и арабскому миру Ионеско оказался в одиночестве, подобно тому, как герой его пьесы «Носороги» Беранже оказался единственным человеком среди превратившейся в носорогов толпы.
Фрагмент из тетралогии «Безродные патриоты», «Коренные чужаки», «Урожденные иноземцы» и «Посторонние»; приобретение книг по адресу algor.goral@gmail.com
Комментариев нет:
Отправить комментарий