ММучительный долг Эфраима Бауха
Эфраим Баух - писатель, поэт, переводчик, общественный деятель. Пример человека, объединившего в себе необыкновенную творческую энергию, талант и интеллект.
19.02.2020
Родился 13 января 1934 года, в городе Бендеры, в Молдавии. Пишет на русском языке и на иврите.
Председатель Федерации союзов писателей Израиля, объединяющей 12 языковых союзов; возглавляет израильский филиал международного ПЕН-клуба; председатель Всеизраильского Объединения землячеств выходцев из Молдавии.
- Эфраим, расскажите о том, что не ветшает и не старится - о памяти детства и юности.
- Послевоенные голодные школьные годы, просвеженные юностью, все же, светятся, как свет, пусть слабый, в окошке, прорезаемый неожиданными вспышками. То кто-то сказал, что у меня хорошая дикция. И вот я, зеленый юнец, каждый день читаю с шести до семи вечера последние местные новости по радио нашего городка. Но, главное, каждый день в шесть моя бабка торжественно ставит стул у радиоточки и слушает знакомый голос, ни слова не понимая, о чем речь. Я с ней общаюсь только на языке идиш. И весь следующий день, до начала передачи, всем соседям она возвещает на ломанном русском еще и еще раз, что радио разговаривает голосом ее внука.
Тем временем наступает и длится 1952 год, я заканчиваю десятилетку с золотой медалью и, как уже получивший первые уроки жизни еврейский мальчик, поступаю не на филологический, а в Одесский политехнический. Нужна профессия, а литература отметается хором советчиков-евреев. И тут обернувшаяся всеми своими низменными жестокими качествами жизнь в СССР бьет меня наотмашь. Нас, двенадцать мальчиков-евреев, золотых и серебряных медалистов, вышвыривают из института, как безграмотных, угрожая отнятием медалей. На требование показать ошибки мямлят, угрожают, но готовы тут же вернуть документы, если мы откажемся от поступления. Забираю документы: медаль дает возможность поступления без вступительных экзаменов в течение двух лет. Теряю год, и какой! - 1953 - страшный увенчанный в марте смертью Сталина и развенчанием "культа личности". Благодаря последнему, добиваюсь, чтобы мне показали оставленные в Одесском политехе мои документы, раскрывшие мне всю мерзость и низость антисемитской сталинской власти. Анонимные "специалисты" по русскому языку наставили от моего имени - абитуриента, согласно популярной песне "На закате ходит парень возле дома моего" - …в каждой строчке только точки… и обессмыслили весь текст заявления и автобиографии. Причем, показательно небрежно, что легко было по цвету эти точки отличить.
В том же 1953 я поступил на геологический факультет Кишиневского университета, и работа на хребте Хамар-Дабан, над озером Байкал, в 1956, затем в горах Крыма в 1957 с совершенно неожиданным ошеломляющим посещением Флоренции, изменили все в моей жизни. В те годы я сочинил стихи, которые могли надежно меня упрятать в лагеря Гулага. Приведу лишь несколько строф из одного -
…Среди боязни, бед, людей,
Как жалок мальчик-иудей,
Что бродит с жалобой своей,
Найти защиту силясь,
Когда на дьявольских ветрах
Вздымались гибель, тлен и прах
И миллионы в лагерях
Сибирью шевелились…
А в стольном Риме гром и шик.
Дряхлел усатый временщик,
Короткий, в оспинку, старик, Всесильный, дохлый, дошлый. А я, в бессилье и тоске,
Уже висел на волоске,
Я был песчинкою в песке,
Но вне его подошвы.
Ведь я еще не понимал,
Как страшен он, и как я мал,
И что за день святой настал,
Сразивший вновь Аммана,
Когда сквозь мартовскую лень
В одной из дальних деревень
Меня нагнал обычный день -
Последний день тирана.
В приснопамятном восемнадцатилетнем возрасте я думал, что заучивание сочиненного, это не просто традиция, а выработанный самой жизнью способ - спасти душу в палаческое время. Время это в столь раннем возрасте превратило меня в краба, который может проявлять признаки жизни только пятясь назад. В траурные дни похорон Сталина, когда все народонаселение исходило конвульсивными рыданиями, я изо всех сил пытался хранить скорбно-постное выражение лица, душа же ликовала, рвалась наружу с плохо скрываемой радостью. Не столько нервы, сколько само время страдало маниакально-депрессивным психозом, и сочиненные в уме строки были единственным успокоительным средством.
Наступил следующий этап: "осуждение культа личности". Можно уже было записывать, зная, что это не будет опубликовано. Так под суетой официального сочинительства скрыто пульсировала жизнь души.
В 1977 я репатриировался в Израиль. Изданные книги были сняты с полок и сожжены на "средневековом костре", скрепленном протоколом Гослитиздата.
- Как рано в вас проснулось еврейское самосознание, что явилось триггером и как это отразилось в вашем творчестве?
- Память из подкорки время от времени выносила тот глубоко упрятанный страх, который был первым пробудившимся во мне чувством в четырехлетнем возрасте. Родители все время говорили о погроме, который нависал над нами, как топор дяди Митрофана, дровосека, приходившего к нам нарубить дров.
Тогда мы жили под румынской властью. Вечером, держась за руку отца, я шел по центральной улице нашего городка, иллюминированной огромной синей свастикой, сплошь утыканной электрическими лампочками. У парка толпой стояли устрашающего вида люди в синих робах и колпаках и что-то скандировали, но отличал я лишь одно, касающееся лично меня и всех моих близких слово "жидань", что по-румынски означает "жид".
Потом пришла советская власть, которая казалась спасением, но очень скоро стало ясно, что и тут из всех щелей дул сквозняк антисемитизма.
В семь лет я уже знал все россказни о жидах: отсиживаются в Ташкенте, сосут нашу кровь, стреляют из кривого ружья, носят каски не на голове, а на заднице, ибо всегда драпают, ну и, конечно, скажи "кукуруза".
Так что очень скоро я пришел к выводу, который, кстати, и вынес на обложку книги "Иск Истории: "…Будучи евреем, вероятно, в отличие от людей всех других национальностей, я ощущал всю мировую литературу, философию, историю, не говоря уже о религии, с особым пристрастием обращенными лично ко мне, их удивление мною, ненависть, чаще всего несправедливую, ко мне, их ложь обо мне и редкие признания меня сквозь зубы…"
В этом неравенстве "национальная боль - хладнокровный историко-философский анализ" - левая часть намного превышает правую.
Я ощущал хоть и смутный, но мучительный долг. Он не оставлял меня в покое никогда. Пушкин, говоря о том, что мы ленивы и не любопытны, думаю, имел в виду не только простую леность и потерю любопытства, столь острую в детские наши годы. Речь идет о животном желании человека выжить среди всех ужасов, которые выпали ему на его веку, особенно двадцатом. Как ни странно, в этом эгоистическая натура человека совпадает с желанием любого тоталитарного, деспотического режима, который словно "для блага" своих подчиненных скрывает эти ужасы.
Мой отец, интеллигент тридцатых годов, получил юридическое образование в Гренобле, а погиб в возрасте тридцати девяти лет под Сталинградом. В январе 1946-го мы вернулись из эвакуации в наш городок на берегу Днестра. Саманный домик, в котором я родился, не пострадал, и мы снова в нем поселились. В 1953 я уехал учиться в университет, мама и бабушка жили в нем еще многие годы. Затем его разрушили, посадив на его месте приречной парк. В 1977 я репатриировался в Израиль, дав себе зарок никогда не ступать на ту землю. Но произошли всем нам знакомые изменения, и с 1991 года я не раз посещал эти места. Последний раз я побывал там в 2003 году, когда отмечалось столетие Кишиневского погрома, и, конечно же, посетил родное пепелище. Внезапно я увидел огромный камень именно на том месте, где стояла стена нашего дома, обращенная к Днестру. В окно из спальни родителей я малышом оглядывал далеко раскинувшийся мир. На камне я прочел надпись: "Здесь в 1941 году были расстреляны все евреи города Бендеры".
Десятки лет мы прожили бок о бок со страшной Катастрофой, даже не догадываясь об этом. Говорят, камень свалился с плеч. Мне же он лег невероятным грузом на плечи, стал толчком к написанию книги, лег под нее фундаментом.
Вторым толчком послужило мое обращение к французским философам-постмодернистам, в какой-то степени, моим сверстникам, выступившим плеядой в 1968, после студенческих волнений в Париже. Это были, главным образом, Мишель Фуко, Жорж Батай и Жак Деррида. Они были из поколения, по возрасту не участвовавшего в войне. Главной их целью было разоблачение классической немецкой философии. И, в первую очередь, -последнего ее выдающегося философа Мартина Хайдеггера, ставшего членом нацистской партии и поддерживавшего Гитлера. Этот феномен не давал им покоя, как, естественно, и мне. Более всего меня потрясало, как Хайдеггер в кровавые годы войны гулял, размышляя над своим учением, по пасторальному буковому лесу, который по-немецки - Бухенвальд.
Потому я и выбрал форму - романа-эссе, ибо пасторальные семейные романы в стиле Флобера и Тургенева рухнули в небытие, и семейные истории в ХХ-м веке подобны разбитому зеркалу на пепелище, в осколках которого отразился тот страшный век и отражается новый - двадцать первый.
Если проследить за движением человечества от истоков, возникает ощущение, что движется оно к самоубийству. Достаточно вспомнить вынесенного на поверхность Истории маньяка Гитлера, свихнувшегося на "еврейском вопросе", который, уже держа пистолет у виска, кричал, что если немецкий народ не решит этого "вопроса", то народ этот недостоин существования. Было бы в руках этого параноика ядерное оружие, он бы применил его, не задумываясь. Ведь согласно другому немецкому философу Шопенгауэру возникновение человечества, этой слизи во вселенной, является ошибкой природы. Вот бы человечество само себе и вынесло бы приговор мановением руки Гитлера.
Это удивительно, невероятно, как человечество каждый раз в каком-то гипнотическом порыве несется в слепую кишку Истории навстречу очередной "великой концепции" - нацизму, социализму, коммунизму, -вождям Гитлеру, Ленину, Сталину, Мао, которые по словам Збигнева Бжезинского являются величайшими преступниками, "варварами жесточайшего в истории человечества двадцатого века", уничтожившими сотни миллионов ни в чем не повинных людей. "Великие концепции" обладают одним постоянным свойством: в реальности они осуществляются в наихудшем варианте, опять и опять оправдывая пословицу, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Наступает потрясение, отрезвление, повязка падает с глаз. И оказывается, что "великие концепции", после всего, что натворили, обнаруживают невероятную алогичность, банальные провалы, псевдонаучные утверждения, заставляя человечество раз за разом "впадать в разум". Длительная потеря сознания навевала человечеству "сон золотой". Но вот разум, как Франсиско Гойя, очнулся от сна, и - о, ужас, - не во сне, а в реальность породил чудовищ.
Гениальность иудаизма состоит в идее - поставить перед Историей зеркало, чтобы она сама себя увидела, сама в себе узрела код существования мира, сама себе дала этот код, чтобы за ним скрыть свое чрезмерное обнажение. Еврей - первичная складка Истории. Из всех народов мира только народ Израиля может сказать, что Книга - текст, однажды закрепленный в неумирающей традиции, а не в приказном порядке - стала его родиной, кодексом поведения, морали, законами поэзии и философии. И все это, скрепленное верой в единого Бога, оказалось обреченным на вечность.
Самое потрясающее, что эти вопросы, которые могут показаться многим слишком заумными и вычурными, по сути, впрямую касаются судьбы каждого из нас и, главное, наших детей и внуков. И ответы на них намного более важны, чем стремление современников развязать тот или ной политический узел.
Так что преградой этим вопросам и ответам остается лишь смерть, караулящая человека за каждым углом, но и она бессильна их стереть. Доказательство тому - Библия, тираж которой сегодня превышает два миллиарда книг.
- За годы творчества вами создано так много- книги стихов и прозы, переводы с иврита и на иврит, переводы с молдавского.., возможно я что-то упустила?
- В 1963 году вышла моя первая книжица стихов "Грани" и меня, к собственному удивлению, тут же приняли в Союз советских писателей. Естественно, переводчиков, знающих язык автора и не требующих подстрочников, было мало. Поэтому ко мне тут же обратились поэты "первого ряда", согласно анекдоту - выстроившимся в ряд поэтам дается команда - "на первый и второй рассчитайсь". Ответ: первый, первый, первый. По заказу издательства я перевел с румынского стихи уже известных в мире молодых румынских поэтов - Марина Сореску, Адриана Пеунеску, Мирчу Брада. Из молдавских живых классиков - Емилиана Букова, Андрея Лупана, Павла Боцу, Виктора Телеукэ. В моем переводе вышли книги стихов двух последних.В Израиль я уже приехал с готовым переводом книги стихов "Среди мира, среди времен" одного из крупнейших ивритских поэтов Ури Цви Гринберга, имя которого, как знамя несла Геула Коэн в рамках организации "Лохамей Херут Исраэль" - "Борцы за свободу Израиля", во главе которой стоял соратник Ицхака Шамира Аншель Шпильман, благословенной памяти. Он добился для меня стипендии, благодаря которой я перевел ряд книг героев и политических деятелей этой организации - книгу Геулы Коэн "Между ночью и днем", книгу Рафаэля Эйтана (Рафуля) "Повесть солдата", книгу стихотворений руководителя организации Яира Штерна, убитого англичанами, и его же воспоминания.
Начиная с 1982 года я написал семь романов, составляющих семилогию…
- Какую из написанных книг вы считаете главной для себя и какая принесла признание?
- Пиком считаю публикацию в московском издательстве "Радуга", в знаменитой серии "МАСТЕРА СОВРЕМЕННОЙ ПРОЗЫ" моего романа о пророке Моисее "Пустыня внемлет Богу". Кстати, это единственная книга израильского автора в этой огромной и престижной серии. Она принесла мне широкое признание.
- Расскажите о создании Федерации союзов писателей Израиля, где вы председательствуете- какова была цель создания этой организации и чем она занимается сегодня?
- Где-то в семидесятые годы возникла острая дискуссия в Союзе ивритских писателей. Меньшая часть требовала единого союза с арабскими писателями. Большая - создание отдельного союза арабских писателей. Дело грозило полным развалом СП. В конце концов было принято решение о создании самостоятельных языковых союзов в рамках Федерации. В течение времени, не расширяясь, а убывая, исчезли СП немецкий, польский, чехословацкий. Арабский по иным причинам дышит на ладан. Русскоязычный же, благодаря длящейся алие, продолжал держаться на плаву, как и еще несколько небольших союзов. Хотя в настоящем времени все это зыбко и ненадежно.
- А какие функции выполнял и выполняет русскоязычный Союз Писателей который вы возглавляли много лет? Ведь с появлением интернета и открытых границ у авторов появилась возможность заявить о себе самостоятельно?
- Будучи председателем русскоязычного союза, владеющим ивритом, установившим хорошие связи с руководящими организациями, я добился на постоянной основе семинаров в Гиват-Хавива и Зихрон Яакове, в друзском городке Мрар. Да, с появлением интернета и групп интересантов, других связей, сильно ослабивших деятельность русскоязычного союза, я ушел оттуда, и все это исчезло. Меня, как говорится, сменили и все похерили. Да мне уже самому надоела вся эта возня, интрижки на пустом месте. Вся подноготная этих мелких политиканов зиждется на весьма неприятном прошлом, связанном с омерзительной деятельностью евреев-антисемитов, вплоть до откровенного предательства, связанного с пресловутым АКСО - Антисионистским Комитетом советской общественности. Слишком многие дорого заплатили своей жизнью, чтобы можно было так легко простить это предательство такой мелкой монетой, как жалость. Так как партбюро приказало долго жить, единственный всем нам Судия - Бог, именуемый иными - совестью. Обо всем этом не хочется вспоминать.
- Долгие годы в Израиле не замечали литературы созданной на русском языке нашими современниками, живущими здесь и сейчас. Мы были невидимы и неинтересны обществу, живущему на иврите. Но что-то случилось ( вернее- случился профессор еврейской литературы Бар- Иланского Университета- Роман Кацман) и совсем недавно в Бар- Иланском Университете прошел конгресс , посвященный открытию курса по изучению еврейской литературы написанной на русском языке .Это по- моему прорыв. Как вы считаете, почему мы ждали этого события так долго?
- Профессору Роману Кацману искренне желаю успеха. Насчет того, замечали ли нас? Замечали. Создавали журналы, пытались наладить процесс. К большому сожалению , как всегда, дело всегда быстрее попадает в более ловкие по-шулерски, чем в чистые руки.
- Что для вас семья и нужна ли она писателю- ведь проще заниматься творчеством не имея никаких обязательств?
- Я прожил с любимой женщиной более пятидесяти лет. И по сей день не могу прийти в себя. Но хорошо помню ночь после того, как я сделал ей предложение. Такие ночи не забываются всю жизнь. Я ушел спать к знакомым. Всю ночь не мог уснуть. Ощущение, что я на грани потери сознания, не проходило. После, придя немного в себя, я определил это состояние, как воистину смертельный страх - приступ потери самостоятельности, исчезновения, как личности. А потом прожил счастливым человеком полвека.
- Успеваете ли вы не только писать, но и читать и что предпочитаете? Кого бы порекомендовали прочесть?
- Читаю выборочно.
- Каковы ваши взаимоотношения с политикой и политиками - считаете ли, что позиция писателя должна быть активной, или вам ближе отношение к этому вопросу Иосифа Бродского -"Если выпало в империи родиться, Лучше жить в глухой провинции у моря…"?
- Я и жил в глухой провинции… у большой реки…В 1991, в разгар работы в рамках организации "Лохамей херут Исраэль", встреч и синхронных переводов в обе стороны, Аншель Шпильман с хитрой улыбочкой вышколенного подпольщика повез меня в Иерусалим и завел прямо в кабинет премьер-министра Ицхака Шамира, . Он предложил мне место помощника по связи с русской прессой и вообще с русской аудиторией. В те дни из Нью-Йорка вернулся Биби, завершив там пост представителя Израиля в Совете Безопасности ООН. Шамир предложил ему временно возглавить отдел по русской алие. Тот был занят с Либерманом. В 1992 Шамир проиграл выборы. Но еще полтора года каждую неделю я давал ему сводку по русской прессе и получал полную зарплату. В этот период я увидел всю "кухню". Осторожно ушел и занялся литературой всерьез. Поведение работничков там было не очень симпатично. Не по мне. Все же Шамир имел разговор с Кедми, стоящим тогда во главе "Натива". Но Шамир уже не был премьером, а старичком на пенсии. Соответственно к нему и относились.
- Как по- вашему, почему ивритоязычная интеллектуальная элита, как здесь называют известных артистов, журналистов, писателей стремится к левизне, а русскоязычная смотрит вправо?
- Я слишком хорошо знаю предательскую, убийственную подоплеку левизны и ни на минуту не забываю слова Василия Розанова, не очень большого любителя евреев, которых он так и называл, в отличие от любимого мной Блока и нелюбимых Зинаиды Гиппиус и Белого, которые ласково называли их "жидки, жиды". Гиппиус: "Пришел Кузмин и привел с собой жидка". Речь об Осипе Мандельштаме.
Но слова Розанова держатся эпиграфом всю мою жизнь: "Хвастовство, прикинувшееся добродетелью, и ложь, собравшаяся перевернуть весь мир - вот, что такое русская революция".
- Политика - это материальное, давайте поговорим о духовном - вы перевели книгу Зоар : Парашат Пинхас , книгу Иегуда Лейб Ашлага ( Бааль Сулама) "Книга дарования Торы". Я понимаю, что в рамках интервью невозможно в двух словах описать содержание - но может быть какую-то основную мысль? Вы человек верующий?
- Вопрос о Каббале и о вере слишком не прост, особенно в СССР, катящемся, только подумать, к собственному мгновенному исчезновению. На этом коньке укатали сивку-бурку.
- И как продолжение этой темы-какие качества должны быть в человеке, чтобы вы его могли назвать своим другом и много ли у вас по жизни друзей не предавших и не продавших вас?
- Насчет друзей в моем возрасте как-то и говорить неудобно. Даже печально, по-лермонтовски, образуется вокруг пустота. Но это мне не грозит - одиночество всегда было моим уделом.
- Вы человек - вечный двигатель и поэтому не сомневаюсь, что готовите к печати новую книгу?
- У меня готов - опять же - тринадцатый роман - "Рядно Ариадны" и две книги новелл. Но это так... между прочим.
- Каким вы увидели Израиль 1977 года, каким видите в 2020 году и каким хотите видеть в будущем?
- Израиль в 1977 выглядел более домашним и печальным, как вдова. Ведь это было после войны Судного дня.
- Ваши пожелания читателям?
- Никогда ничего никому не желал. Каждый отлично знает, что его держит на земле.
Источник: zahav.ru
Комментариев нет:
Отправить комментарий