«Нам нужен новый народ»
Национальная идея не возникает на пустом месте. Ее нельзя «назначить», ввести волевым указом, как бы ни хотелось этого патриотам или властям, говорит писатель Андрей Столяров.
Россия стоит перед вызовом будущего.
В эту субботу на «Квартирник» в редакцию «Росбалта» придет новый гость — писатель, культуролог, футуролог Андрей Столяров. Он начнет цикл лекций «Русский национальный характер: из прошлого в будущее». Первая встреча называется «Почему в России никогда не будут соблюдаться законы». В преддверии своего выступления Андрей Столяров рассказал корреспонденту «Росбалта» о появлении национальной идеи, о том, каким должен быть наш путь в будущее и можно ли искусственно изменить народ.
— Андрей Михайлович, вы начинаете цикл лекций «Русский национальный характер: из прошлого в будущее». И завершающей лекцией этого цикла, как бы его кульминацией, является тема национальной идеи. Давайте поговорим об этом. Что такое национальная идея?
— В этой теме существует колоссальная путаница. Чего только не предлагается под видом национальной идеи! Но у этого социального механизма есть очень четкий параметр, который отличает его от всех схожих явлений. Главная характеристика национальной идеи — это высокая энергетика, пассионарность. Народ, охваченный национальной идеей, пребывает в состоянии исключительного эмоционального напряжения. Осуществляется героическое усилие, поднимающее массы людей от статуса спокойного быта к революционному бытию. У нации появляется высокая цель, сияющая на горизонте истории. Все внутренние разногласия вытесняются на периферию. Все силы, вся энергия сплавляются в единый экзистенциальный порыв. Возникает абсолютная идентичность: нация чувствует, думает, действует как один человек.
Поясню это примерами. Скажем, знаменитая доктрина графа Уварова «православие, самодержавие, народность», сформулированная во времена императора Николая I, никакой пассионарностью не обладала, и потому назвать ее национальной идеей нельзя. Эта триада представляла собой стандартное официальное мировоззрение, поддерживавшее в рабочем режиме тогдашний государственно-национальный формат. Точно так же нельзя отнести к национальной идее и пакет приоритетных национальных проектов, выдвинутых в 2005 году президентом России. Имеются в виду программы «Здоровье», «Образование», «Жилье», «Развитие агропромышленного комплекса (АПК)». Зато Октябрьская революция 1917 года явилась для России именно национальной идеей. Она предложила народам ослепительный образ будущего — царство равенства, братства и справедливости. Это была высокая цель, ничего удивительного, что последовал грандиозный исторический поворот.
— В октябре 1917 года в России была чрезвычайно тяжелая ситуация: война, поражение, народные бедствия…
— Вы совершенно правы. Национальная идея не возникает на пустом месте. Ее нельзя «назначить», ввести волевым указом, как бы ни хотелось этого патриотам или властям. Национальная идея работает лишь в исключительных исторических ситуациях, и их всего три.
Во-первых, это создание нации — консолидация этнических сил, завоевание независимости, образование нацией собственного государства. Здесь нация действительно способна творить чудеса. Вспомним, как крохотная Голландия (Нидерланды) победила громадную Испанскую империю. Или слабые и разобщенные колонии Северной Америки одержали верх над могучей Британской империей и образовали Соединенные Штаты.
Во-вторых, это спасение нации — преодоление масштабной угрозы в виде большой войны, социально-экономической или экологической катастрофы. Здесь хорошим примером является Великая Отечественная война. Она в этот период стала национальной идеей России (тогда — СССР).
— Да, но Россия сейчас и так независимое государство, и на нее пока никто на напал. Мы живем в относительно мирное время. Зачем нам национальная идея, требующая колоссальных усилий?
— И вот тут возникает третья историческая ситуация. Ее можно определить как преобразование нации: модернизация нации, приведение ее этносоциальной культуры в соответствие с конфигурацией нового времени. Причем что интересно. В первых двух случаях перед нацией стоит физический вызов — конкретная, ясно видимая угроза, которую легко осознать. Именно преодоление фатальных угроз, победы, одержанные в процессе создания или спасения нации, становятся потом долгоживущей государственной памятью, которая поддерживает ее внутреннее единство. В случае преобразования перед нацией встает вызов метафизический — грядущей неопределенности, параметры которого, как правило, неясны.
— Не могли бы вы пояснить эту мысль?
— Метафизический вызов представляет собой вызов будущего — нового мира, который еще не возник, но уже начинает трансформировать собой весь мировой ландшафт. А это, в свою очередь, требует переакцентировки национальных качеств. Говоря проще, новой эпохе нужен новый народ. Повторяю: это вызов метафизический, он может долгое время существовать в неявном, неотрефлектированном состоянии. Для его осознания необходимо интеллектуальное усилие национальных элит. А это, к сожалению, происходит далеко не всегда. Вызов будущего не осознали в надлежащее время ни империя Габсбургов, потерпевшая от бисмарковской Германии сокрушительное поражение при Садове, ни империя Наполеона III, также получившая от Германии — уже под Седаном — смертельный удар, ни императорская Россия, ввергнувшаяся в катаклизм революции и гражданской войны, ни многие другие страны, испытавшие в течение своей истории аналогичные катастрофы.
— То есть вы полагаете, что наша страна стоит сейчас перед вызовом будущего?
— Да, это главный вызов, на который России необходимо ответить.
— Хорошо, тогда каким должен быть этот ответ?
— Давайте посмотрим на вектор движения современной России. Ее основной стратегией сейчас является постепенная индустриализация. Считается, что на этой технологической базе мы сможем освоить новые, когнитивные (информационные) технологии, и, значит, перейти в будущее.
Однако здесь есть очевидные трудности.
Индустриализация — это очень долгий процесс. И пока мы ей занимаемся, западные страны уйдут далеко вперед. Мы опять окажемся не в собственном будущем, а в чужом прошлом. Вряд ли такая цель может вдохновить россиян. К тому же у нас существуют чисто физические ограничения на этом пути. В России более холодный климат, чем в большинстве развитых западных и восточных стран, и более обширная, с трудными коммуникациями, территория, во многом не освоенная до сих пор. При любой экономической деятельности страна вынуждена будет платить дополнительные налоги — транспортный и климатический — исключить которые из накладных расходов нельзя. И если до периода глобализации, когда национальные экономики были в определенной мере разобщены, это принципиального значения не имело, то теперь, в мире всеобщей взаимосвязанности, самая незначительная, добавочная нагрузка на производство означает конкурентное поражение.
В классическом варианте в сюжете стандартного догоняющего развития Россия всегда будет экономически опаздывающей страной, что, в общем, и наблюдалось по большей части нашей истории. При прочих равных мы ни по уровню технологий, ни по уровню жизненных благ никогда не сумеем сравняться с мировыми лидерами Запада и Востока.
Мы будем все время хотя бы чуть-чуть отставать.
Путь простого количественного развития приведет нас в тупик.
— Так каким должен быть наш путь в будущее?
— Нам нужна не постепенная индустриализация производства, а стремительная модернизация нации. Нам нужен яркий цивилизационный прорыв. Но обеспечить такой прорыв может только энергетика национальной идеи. Никакого иного дополнительного ресурса у нас нет. Замечу, что в момент преобразования нации, в эпоху, когда возникает «новый народ», происходит взрывное рождение инноваций — и военных, и социальных, и экономических. Так было во времена Французской революции (1789—1799 гг.), когда были изобретены россыпной строй стрелков, ураганный артиллерийский огонь, а французы из подданных короля превратились в граждан республики. Так было в России во время Октябрьской революции и гражданской войны, когда появились «передвижной генштаб» (поезд Троцкого), конные армии и институт политических комиссаров. Таких примеров можно найти достаточно много.
Кстати, недавно американский экономист Ричард Флорида ввел понятие креативного класса. По его мнению, именно эта социальная страта становится сейчас драйвером ускоренного развития. Так вот, история демонстрирует, что в период преобразования нации «творческим классом» становится практически весь народ, и это как раз есть та самая сила, которая пробивает ему дорогу в будущее.
— А разве нацию можно искусственно преобразовать? И вообще, это ведь, наверное, такой же долгий процесс, как индустриализация?
— Вы знаете, сознательное конструирование наций началось в мировой истории очень давно. Собственно, когда Моисей, согласно преданию, сорок лет водил древнееврейский народ по пустыне, то это и было, говоря аналитическим языком, целенаправленное этносоциальное проектирование. Было выделено определенное этническое сообщество: евреи, находящиеся в плену. Далее оно было полностью изолировано от влияний других этнокультурных сообществ (уведено в пустыню), затем была проведена возрастная селекция: скитались сорок лет, ушли носители языческой, старой традиции и, наконец, на основе заповедей, принесенных пророком с горы Синай, был сформирован совершенно новый народ, который и вошел в землю обетованную.
Такую же достаточно быструю и целенаправленную трансформацию совершили американцы в 1960 — 1970-х годах. В это время они осуществили переход от расового общества, где главным был белый человек, по вероисповеданию протестант, к обществу, предполагающему равенство всех этносов и культур. И вполне возможно, что такое включение национальных меньшинств в нацию «истинных американцев» стало одним из факторов бурного подъема Соединенных Штатов в конце XX — начале XXI века.
То есть преобразование нации (этническая модернизация) — вполне известный и осуществимый процесс, и занимает он не такое уж долгое время. А предупреждая ваш следующий вопрос, сразу же скажу, что у американцев это обошлось без революции. Конечно, мировоззренческий переворот был очень масштабным и сопровождался он всяческими коллизиями, противостояниями и конфликтами, но социального землетрясения не случилось.
— Но возможно ли обойтись без потрясений в России? Ведь революции уже стали, по-моему, нашей национальной чертой.
— И вот тут всплывает главная тема этого цикла лекций. Что такое национальный характер? Каковы его основные параметры? Каким образом они могут быть сопряжены с национальной идеей так, чтобы разворачивалась она в режиме созидания, а не разрушения? Вообще — что значит быть русским сегодня? Что значит быть россиянином? Об этом я и буду рассказывать.
Беседовал Никита Смирнов
Комментариев нет:
Отправить комментарий