УМНАЯ ВЕРА

УМНАЯ ВЕРА

ЕВГЕНИЙ ЛЕВИН  •  16 СЕНТЯБРЯ 2010 ГОДА

- Я СМОТРЮ, ВЫ РЕБЯТА ВЕРУЮЩИЕ, В ШАПОЧКАХ ТАКИХ... МОЖЕТ, ВЫ МНЕ ПОМОЖЕТЕ?

Мальчики, родившиеся в правильных еврейских семьях, начинают поститься в Судный день с 13 лет. В ассимилированных московских семьях в синагогу ходили исключительно на Симхат-Тору и Песах, да и то из национальных, а не религиозных соображений. Поэтому только в 1991 году, когда мне было 18 лет, я впервые провел главный день еврейского календаря в посте и молитве.

Правда, на соблюдение всех законов и запретов нас - меня и двух приятелей - тогда не хватило, но мы честно решили молиться в Йом Кипур в синагоге, а также не есть, не мыться, не заниматься любовью (если учесть нашу чисто мужскую компанию, этот запрет казался самым незначительным) и не пользоваться общественным транспортом. Двое из нас жили на окраинах, а у третьего была квартира, которую мы избрали своей базой, в районе метро «Белорусская» (до синагоги — чуть больше часа пешком). Потом, уже в Израиле, мне доводилось делать по субботам куда более длинные марш-броски в куда более тяжелых погодных условиях - по Тель-Авиву в хамсин, когда под ногами плавится асфальт, по Хайфе в проливной дождь. Но тогда подобного опыта городского туризма у нас не было, и казалось, что поход вечером из синагоги до «Белорусской», а утром обратно в синагогу - это подвиг веры.

Через несколько лет я прочел у Агнона о почти мистическом впечатлении, которое произвела на него в детстве служба Судного дня. К сожалению, в 17 лет в главной московской синагоге на Архипова мне не довелось испытать ничего подобного. Помню лишь, что кантор, специально выписанный из Берлина, мягко говоря, не блистал. Зато сцену в синагогальном «предбаннике» я не забыл до сих пор.

Несмотря на то, что московская синагога считалась ортодоксальной, при советской власти порядки в ней были весьма вольные: субботнее богослужение шло через микрофон, женщин по праздникам могли пустить в мужской зал… Однако в конце 80-х в Москву приехал настоящий раввин из Швейцарии, Пинхас Гольдшмидт, и cтал постепенно восстанавливать дисциплину. Для начала категорически запретил служителям синагоги брать с посетителей деньги в субботы и праздники. Это, конечно, полностью соответствовало галахе, но в преддверии Дней трепета синагоге грозили огромные убытки: ведь именно в эти дни московские евреи обильно заказывали поминальные молитвы по умершим родственникам, расплачиваясь, естественно, на месте.

Синагогальные евреи не стали спорить с раввином, но исполнили его распоряжение буквально. В синагоге мы увидели такую картину: вдоль стены стояли ящики с прорезями, а возле каждого из них располагался кто-то из служителей, держа руки за спиной. Посетители подходили по одному, называли имя, синагогальный еврей читал положенную молитву, после чего глазами, не говоря ни слова, указывал на прорезь в ящике. Заказчик все понимал и, тоже молча, опускал туда помятые купюры. Доходы синагоги, таким образом, не пострадали, хотя распоряжение раввина было исполнено — денег в Йом Кипур действительно никто не брал.

Служба, как и положено в Судный день, продолжалась долго. На обратном пути мы прошли мимо Ленинской библиотеки. И увидели странную картину: на ступенях стояли несколько классических хасидов, а рядом — женщина еврейской внешности. Она курила одну сигарету за другой. Естественно, мы спросили, почему эти благочестивые люди здесь, а не в синагоге (да еще в таком странном обществе — впрочем, этого мы вслух не сказали). И узнали, что хасиды круглосуточно пикетируют библиотеку, требуя вернуть им собрание книг шестого Любавического ребе Йосефа-Ицхака Шнеерсона. Заодно нам рассказали последние новости: хасиды подключили к кампании нескольких важных шишек американской администрации, а заведующий отделом рукописей Виктор Дерягин грозит сжечь себя вместе с книгами, если собрание все-таки решат вернуть… Борьба, кстати, не закончилась по сей день.

Поскольку пикетировать хасидам было скучно, «политинформация» затянулась. Так что до базы на «Белорусской» мы добрались хорошо за полночь.

Поутру мы помянули незлым тихим словом еврейского Бога, запретившего в Йом Кипур даже умываться, и потянулись обратно в синагогу. Стоило выйти на улицу, как мы поняли, что нашу веру ждут серьезные испытания.

Накануне было довольно тепло, и оделись мы легкомысленно, в какие-то совершенно не греющие куртки. За ночь, однако, резко похолодало, начался дождь и подул ветер. Но это было не самое страшное. Тем, кто помнит Москву 1991 года, не нужно объяснять, что изобилия продуктов тогда, прямо скажем, не наблюдалось. А в тот день город волшебно преобразился: всюду торговали пирожками, шашлыками и напитками, в витринах магазинов было полно продуктов… Так что до синагоги мы доползли замерзшие, промокшие и голодные, как собаки.

Как и накануне, особого впечатления служба на нас не произвела. Запомнились лишь два момента. Сначала ко мне подошел мужчина средних лет и с чувством сказал:
- Нет, вы слышите, как замечательно поет хор!

Хор, на мой взгляд, пел кто в лес, кто по дрова. Хороших канторов мне доводилось слышать неоднократно, но вот нормального синагогального хора не встречал ни разу. Когда герой"Интервенции" возмущенно спрашивал: "Разве бандиты так поют? Певчие в синагоге так поют!", он, кажется, знал, о чем говорил.

Я решил не вступать в спор и промолчал. А затем, уже ближе к концу службы, какой-то старичок с характерной интонацией спросил у меня: 
- Молодой человек, вы не скажете, когда будет «Коль нидрей»?

- Скорее всего, через год, - честно ответил я.

Дело было осенью, в синагоге еще не топили, и у нас зуб на зуб не попадал. Молодой неофит, молившийся по соседству, поинтересовался, что со мной. Я, насколько возможно вежливо, ответил, что в синагоге прохладно. Собеседник ненадолго задумался и сказал: "Может быть. Но я как с утра завернулся в талит, так ничего и не чувствую». О том, что во многих общинах холостяки тоже молятся в талите, я тогда не знал, и - первый и последний раз в жизни - пожалел, что не женат. Впрочем, народу в синагоге было много, и воздух со временем согрелся.

Наконец берлинский кантор выдавил из себя звуки последнего кадиша, прозвучал шофар, и мы двинулись разговляться, благо во время перерыва между молитвами успели приметить недалеко от синагоги забегаловку (вопросы кашрута нас тогда не интересовали).

В забегаловке мы прямо с порога спросили у буфетчицы, что она может нам предложить. И в ответ услышали:

- Ой, как раз только сегодня - коньяк, армянский, пять звездочек.

Я заказал себе сто грамм. Стало тепло, в голове слегка зашумело.

- Ну, а поесть у вас что есть?
- Коньяк, армянский, пять звездочек.
- Хорошо, еще 50. Ну а поесть?
- Коньяк, армянский...

В общем, к тому моменту, как до нас дошло, что кроме коньяка, в заведении совсем ничего нет, принято было грамм по триста, и уходить уже не хотелось. Все это время буфетчица - пышнотелая блондинка, кровь с молоком - глядела на нас все пристальнее и вдруг сказала:

- Я смотрю, вы ребята верующие, в шапочках таких... Может, вы мне поможете?
- ???
- Понимаете, горе у меня. Племянница, 18 лет, девка в самом соку - в монастырь ушла! Что делать, ума не приложу.

Борясь с действием коньяка на пустой желудок, мы отвечали, что глубоко сочувствуем ее горю, но совершенно не знаем, как ей помочь, поскольку у нас, иудеев, монастырей нет, а есть, наоборот, заповедь "плодиться и размножаться".

Женщина внимательно нас выслушала, на секунду задумалась, налила коньяку (слава Богу, себе) и сокрушенно сказала:

- Вот! Я всегда говорила, что евреи - люди умные. И вера у них умная! А у нас - что ж это творится? Девка, восемнадцать лет, в самом соку - в монастырь ушла! Как же это?

Мои спутники растерянно молчали. Я же посмотрел на рюмку, потом на буфетчицу, потом опять на рюмку - и тихо сказал им:

- Уведите меня отсюда! А то еще пятьдесят, максимум сто грамм - и я отправлюсь в этот чертов монастырь вызволять эту племянницу!

Выйдя на улицу, мы решили не экспериментировать больше со случайными заведениями и отправились в хорошо знакомое место - первый московский "Макдоналдс" на Пушкинской площади. Совесть нас не мучила. Во-первых, как любит говорить один известный израильский археолог: "В то время я, слава Богу, еще ничего не соблюдал...". А во-вторых, мы решили, что Всевышний простит нам вкушение некошерного мяса с сыром - после того, как мы освятили Его имя за рюмкой коньяка.