ТУРЦИЯ. БОРЬБА ЗА ВЛАСТЬ

Повод для расправы

над оппозицией

Если судить о событиях в Турции, руководствуясь исключительно принципом cui prodest, вывод о постановочном характере предпринятой там попытки военного переворота напрашивается сам собой, но опираться на этот единственный признак при оценке турецких событий все-таки невозможно

Дов Конторер

Выгоды Эрдогана очевидны. Провалившийся путч обеспечил ему карт-бланш на проведение широкой кампании репрессий в отношении старой турецкой элиты и оппозиционных кругов турецкого общества, связь которых с предпринятой в ночь на 16 июля попыткой переворота определяется в настоящее время не столько конкретными фактами, сколько интересами исламистов. Активное сопротивление, оказанное военным на площадях Стамбула и Анкары, продемонстрировало массовую поддержку Партии справедливости и развития, подтвердив тем самым "народный характер" ее правления. Среди визуальных образов сопротивления - безоружные граждане, обступающие кордоны мятежников, отчаянно лезущие на броню танков, выкрикивающие слова негодования солдатам и офицерам восставших частей. Тезис о "сумевшей защитить себя демократии" иллюстрируется этими образами как нельзя лучше.

С одной стороны – гражданское мужество и быстрая самоорганизация противников мятежа, с другой – неуклюжее применение силы, бомбардировка правительственных зданий, тяжелая бронетехника, частичная блокировка социальных сетей, бегущие в Грецию заговорщики и сдающиеся народу простые солдаты, которые твердят в свое оправдание, что они полагали себя участниками маневров. "Хорошие" и "плохие" так убедительно показали себя, как будто их провели через кастинг на стадии предварительного распределения ролей.

При этом заговорщиками не было сделано самое главное: перекрыв оба моста через Босфор, отбомбившись по полицейским штабам в столице, подогнав танки к парламенту и к аэропорту "Ататюрк", установив контроль над многими стратегическими объектами в Анкаре, Стамбуле, Мармарисе и Малатье, прервав трансляцию ряда телеканалов и передав в эфир сообщение о том, что власть в государстве находится в руках созданного ими "Мирного совета", они так и не смогли изолировать (или уничтожить физически) официальное руководство страны во главе с президентом Эрдоганом и премьер-министром Йылдырымом.

Захват гостиницы, в которой, как полагали, находится Эрдоган, оказался ударом в пустоту, и это позволило президенту выиграть время, объявить организаторов переворота мятежниками и обратиться к своим сторонникам за поддержкой через оставшиеся открытыми аппликации сотовой связи. Для того, чтобы усилить эффект его обращения, нашелся частный телеканал, блокировать который заговорщикам почему-то не удалось. После этого мэр Анкары Мелих Гёкчек призвал жителей столицы выйти на улицы, несмотря на объявленный военными комендантский час, и с таким же призывом к гражданам Турции обратились в других городах представители исламистских кругов, использовавшие громкоговорители на минаретах. На телеканале CNN Türk с резкой критикой заговорщиков выступил бывший президент Абдулла Гюль. Премьер-министр Бинали Йылдырым также сумел довести до публики свое заявление о том, что вышедшие на улицы турецких городов военные "действуют без законного приказа, вне нормативной системы командования", и что они будут за это сурово наказаны.

Когда эффект прозвучавших призывов к сторонникам действующей власти стал очевиден, самолет Эрдогана приземлился в Стамбуле. К этому моменту энергия переворота явно пошла на убыль, и многие из тех, кто рассчитывал присоединиться к мятежу при более успешном для заговорщиков развитии событий, отказались выступить против правительства.

Как уже отмечалось выше, благодаря безуспешному путчу Эрдоган получил замечательный повод для проведения массовых чисток, по результатам которых может быть окончательно сломлена воля к сопротивлению той части турецкого общества, которая болезненно воспринимает процесс искоренения кемалистского наследия и последовательной исламизации страны, проводимый Партией справедливости и развития со времени ее первой победы на выборах. К моменту написания этих строк число арестованных по обвинению в причастности к попытке переворота превысило восемь тысяч человек. В числе арестованных упоминаются десятки генералов и адмиралов, включая командующих Второй и Третьей полевыми армиями, части которых не принимали видимого участия в попытке переворота, и по результатам этих арестов вооруженные силы Турции в настоящее время фактически обезглавлены.

Со своих постов смещены 2745 судей, включая многих членов Высшего административного суда, Высшего кассационного суда и Государственного совета, что составляет не менее одной трети судейского аппарата Турции, и порядка девяти тысяч чиновников различного уровня, включая 257 сотрудников канцелярии премьер-министра, 30 губернаторов провинций (ил) и 47 глав уездов (илче). Арестованы многие сотрудники государственной и военной прокуратур, закрыты десятки средств массовой информации.

Остающиеся на улицах толпы возбужденных сторонников Эрдогана скандируют исламские лозунги и требуют возвращения смертной казни, отмененной в 2004 году по настоянию Евросоюза, и Эрдоган обещает удовлетворить это требование, "поскольку при демократии власть выполняет волю народу". Знаменитый суннитский проповедник Юсуф Аль-Кардави выступает в Катаре с призывами "очистить Турцию от враждебных исламу элементов", и его слова встречают восторженный отклик в среде сторонников Эрдогана. При этом в ходе самой попытки переворота, по последним данным, погибли около трехсот и были ранены около 1400 человек - участников уличных столкновений в Стамбуле и Анкаре, защищавших режим полицейских и, с другой стороны, военнослужащих мятежных частей.

Живущий в эмиграции в США проповедник Фетхуллах Гюлен, которого Эрдоган обвиняет в организации переворота, заявляет в ответ, что эта попытка очевидно носила постановочный характер. Официальные представители Евросоюза высказываются мягче, но и в их словах уже звучат указания на то, что массовые аресты в Турции производятся "по заранее составленным спискам". Тем не менее, полностью опираться на признак "кому это выгодно?" при оценке турецких событий все же нельзя, как нельзя руководствоваться одним только этим признаком и во всякой другой ситуации.

Задним числом попытка переворота, предпринятая в нацистской Германии в июле 1944 года, оказалась выгодна бонзам Третьего рейха, поскольку она позволила им произвести расправу над оппозиционно настроенными генералами Вермахта и недовольной частью немецкого государственного аппарата, но если бы "заговор Штауффенберга" увенчался успехом, Гитлер был бы убит, а вслед за ним - и другие вожди нацистов. Провал ГКЧП привел Ельцина к власти, но участь этого политика могла бы оказаться совсем иной при успешном завершении путча. Изменение внешней политики США в результате террористической атаки 11 сентября 2001 года в некотором отношении отвечало интересам Израиля, но, вопреки утверждениям конспирологов, израильская разведка не стояла за этой атакой. Несмотря на формальное примирение Анкары с Иерусалимом и Москвой, успех военного переворота в Турции мог быть выгоден Израилю и России (и несомненно был бы удобен Каиру), но это не значит, что турецкие военные выступили против Эрдогана по наущению Моссада, СВР или египетской спецслужбы "Аль-Мухабарат аль-Амма".

Признак извлекаемой выгоды важен в любом расследовании, но только на нем серьезные выводы обычно не строятся. Против тезиса о постановочном характере попытки турецкого переворота говорит, прежде всего, то, что риск, связанный с запуском подобного механизма, чрезвычайно велик, даже если президент и его окружение считали, что они полностью контролируют происходящее с помощью лояльных им лиц в силовых структурах. Если бы провалившийся путч носил закулисный характер и/или сопровождался минимальными внешними проявлениями, допустить возможность инсценировки было бы значительно проще, но в данном случае представляется несомненным факт участия в мятеже многих частей Первой полевой армии, ВВС, ВМС и других формирований турецких вооруженных сил.

То же самое относится к массовой гражданской поддержке, оказанной президенту Эрдогану и премьер-министру Йылдырыму при попытке военного переворота: инсценировать ее не было необходимости, ведь и сам по себе феномен многолетнего правления Партии справедливости и развития обусловлен популярностью ее исламистских идей в современной Турции.

Для той части турецких граждан, которыми были в наибольшей мере усвоены социальные ценности кемализма (а это, в основном, жители крупных городов в нескольких поколениях), характерны поздний, по меркам традиционного общества, возраст замужества женщин и сравнительно низкий уровень рождаемости. Это естественным образом вело к сокращению удельного веса данной общественной группы, при параллельном увеличении удельного веса сельского населения и консервативно настроенной части горожан, постоянно пополняемой в процессе урбанизации выходцами из деревень.

Политическим выражением указанного факта раз за разом становились электоральные успехи исламистов, блокировать которые в течение длительного времени удавалось с помощью соответствующих статей конституции, однако каждый раз запрещать после выборов партии, набравшие значительное число голосов, турецким властям было трудно – особенно в связи с жесткой критикой принимавшихся ими решений руководством Евросоюза, на присоединение к которому в Турции питали большие надежды. Последним решением такого рода стал в 2001 году запрет Партии добродетели (Fazilet Partisi), идейной наследницы запрещенной тремя годами раньше Партии благоденствия (Refah Partisi).

Уже два месяца спустя, в августе 2001 года, была создана Партии справедливости и развития (Adalet ve Kalkınma Partisi), вокруг которой объединились сторонники запрещенных ранее исламистских партий. ПСР впервые приняла участие в выборах в 2002 году и, получив на них 34,3 процента голосов, стала крупнейшей политической силой в турецком парламенте. По результатам избирательной кампании 2007 года ПСР собрала 46,6 процента голосов, в 2011 году – 49,9 процента. Июньские выборы 2015 года зафиксировали сокращение электоральной поддержки Партии справедливости и развития до 40,9 процента от общего числа голосов, но ПСР осталась крупнейшей турецкой партией, намного опережающей своих ближайших политических конкурентов.

Таким образом, в том, что многие тысячи сторонников этой партии выступили на стороне Эрдогана в ночь мятежа, нет ничего удивительного. Если бы военный переворот был лучше организован, это гражданское выступление не приобрело бы столь массового характера, но в ситуации, когда обращение остававшегося на свободе президента снова и снова передавалось в эфир одним из турецких телеканалов, а мятежники, убедившись в провале своего главного замысла, проявляли все меньше настойчивости, было бы странно ожидать от сторонников Эрдогана пассивной готовности уступить власть враждебным им силам.

То, что высокостатусные лица в турецком генералитете, бывшие, как полагают, фактическими организаторами мятежа, так и не заявили о своем участии в заговоре в ночь на 16 июля и тем самым ослабили волю командовавших восставшими частями офицеров среднего звена, может показаться странным: ведь они должны были ожидать, что до них так или иначе доберутся в случае провала попытки переворота, и терять им было уже нечего. Не претендуя на знание ответов на все связанные с этим вопросы, можно, однако, заметить, что решающим фактом в данном случае выглядит то, что направленная в Мармарис группа захвата упустила Эрдогана, после чего стало ясно, что президент сохраняет влияние на происходящее в стране, имеет средства для обращения к своим сторонникам и успешно осуществляет их мобилизацию.

На этой стадии захват власти если и оставался возможен, то не иначе как ценой большой крови, и генералы могли сомневаться в том, что солдаты и офицеры мятежных частей проявят необходимую в подобной ситуации твердость. И не только это: завоевав власть посредством открытой бойни на площадях Анкары и, главным образом, Стамбула, где сопротивление перевороту было особенно массовым, руководители военного переворота оказались бы перед фактом своей категорической нелегитимности в глазах Запада и тех кругов турецкого общества, которые, при всем присущем им недовольстве правлением исламистов, отказали бы в поддержке "кровавым палачам своего народа".

Иначе говоря, для уверенных заявлений о постановочном характере предпринятой в Турции попытки переворота в настоящее время нет оснований, хотя определенная вероятность того, что дело обстояло именно так, разумеется, существует. Но возможен и другой вариант, при котором президент Эрдоган, стремящийся к расширению своих полномочий и давно искавший возможности для ограничения гражданских свобод в подвластной ему стране, нечаянно оказался бенифициаром допущенных заговорщиками ошибок. Если бы лично мне нужно было сделать в тотализаторе ставку на один из упомянутых здесь вариантов, я бы поставил на то, что попытка переворота не была инсценировкой Эрдогана. Так или иначе, для оппозиционных режиму групп турецкого общества настали трудные времена.