ЖЕНСКИЙ ВОПРОС И СТОЛКНОВЕНИЕ ЦИВИЛИЗАЦИЙ

Наум Вайман - Женский вопрос и столкновение цивилизаций

+T-

       Прочитал в книге Дениса Соболева "Евреи и Европа" главу о новелле "Дар" Ибн-Шаббтая (не уверен, что по-русски надо писать с двумя "б"). Два слова об авторе. Как пишет исследователь средневековых макам на иврите Семен Парижский, "Йехуда ха-Леви бен Ицхак ибн Шабтай (1188, Толедо – после 1225, Сарагоса) вошел в историю еврейской литературы как автор остроумной макамы андалусского типа, известной под названием «Минхат Йехуда Соне ха-Нашим» («Приношение Иуды-женоненавистника»). Это сочинение, посвященное Аврахаму ал-Фахару, еврейскому вельможе при дворе Альфонсо VIII, содержит квазиаллегорическое повествование в рифмованной прозе с метрическими стихотворными интерлюдиями, построенное на ироническом обыгрывании популярных в средневековье мотивов мизогинической направленности". Эти мотивы меня и интересуют.

      Соболев рассматривает это произведение как результат конвергенции, культурного сближения еврейской и христианской цивилизаций, и увязывает сюжет "Дара" с идеологией женоненавистничества провансальских катаров, разгромленных Альбигойским крестовым походом. Катары, мол, отвергали брак и деторождение, их духовная элита, "совершенные", практиковали аскетизм и сексуальное воздержание, а в новелле – те же мотивы.

      В самом деле, средневековая Испания была полем плодотворнейшего взаимодействия и взаимовлияния мусульманской, еврейской и христианской цивилизаций (по форме произведение подражает арабским макамам). Интересно и то, что взаимодействие и взаимовлияние не вело к ассимиляции, великие культуры сохраняли свою независимость. Возможно, это объясняется религиозными границами. Несомненно также взаимовлияние Испании и Прованса. Но повесть Шабтая, на мой взгляд, с катарами не связана. Страх перед женщиной и представления о ее греховности – старая история, и в христианстве эти "идеи" изначальны: женщина – орудие Дьявола, воплощение "земного", материального начала, и т. д. Они обозначились еще у гностиков, в начале нашей эры, в том идеологическом растворе многочисленных иудейских и эллинистических сект, из которого постепенно выкристаллизовалось христианство, позаимствовавшее разделение мира на земное (от дьявола) и небесное. В католичестве священники до сих пор дают обет безбрачия.

      Но в мою задачу не входит критический разбор статьи Соболева, воспользуюсь ею как поводом поговорить об отношении к женщине в разных цивилизациях, и о самих цивилизациях, прежде всего христианской. 

      В обычной жизни отношение мужчины к женщине изначально двойственное. Она и влечет, особенно в юности и до (вне) брака, и отталкивает, даже пугает, в половозрелом периоде, особенно в браке. Кто из мужчин не испытывал страха перед женитьбой? Тут и опасение, что брак закроет, хотя бы формально, другие возможности наслаждаться женским обществом, страх перед социальным закрепощением, заключением в некую "ячейку общества", как в тюрьму, страх женской силы и власти. Мужчин, увлеченных творческой (духовной) деятельностью пугает "заземление", необходимость отдавать силы и время на материальные заботы в ущерб "духовным". Именно среди людей творческих профессий: артистов, художников, поэтов, философов, распространено убеждение, что у беспорядочных и свободных сексуальных связей "духовный" статус выше, чем брачных. По Платону даже любовь с юношей "выше" любви с женщиной, именно потому, что она свободна от обязательств – своего рода бегство от женщины. Как утверждает Соболев (а я в этом вопросе не спец), даже "многие средневековые еврейские мыслители, включая столь основополагающих для еврейской традиции, как Саадия Гаон и Маймонид, высказывали свое отвращение к сексуальности, хотя в конечном счете они и одобряли ее для нужд деторождения, семьи и здоровья". Возможно, что это отвращение к сексуальности – след влияния христианских доктрин. Кстати, перепития судьбы Зераха, героя макамы, поначалу искавшего союза с божественной мудростью и проповедавшего аскетизм в подражание христианским мудрецам-аскетам, а затем соблазненного женщиной-ведьмой и в итоге казненного «за презрение к женской красоте и разрушение великого святого народа», можно  интерпретировать как алегорию судьбы народа Израиля, соблазненного чужими доктринами, своего рода назидание…

      Отвращение к браку, как духовному плену, его отрицание, зачастую ведет в сторону противоположную аскетизму, к распущенности и свальному греху, его активно практиковали дуалистические секты в древности (в России – хлыстовство). Вся эта исконная и вечная война полов осмыслена и выражена в древнейших мифологиях и в неисчислимой литературе на эту тему, и макама Шабтая – ее аллегорическая интерпретация.

      Но отношение разных цивилизаций к "женскому вопросу" различно. Еврейская – делает упор на размножение (заповедь "пру у рву", "плодитесь и размножайтесь", что русские остроумцы переиначили, как "пру и рву") и освящает институт брака, как краеугольный камень общественного устройства. Секс при этом не только не осуждается, но даже освящается, "Песнь песней" и прочее (об этом много, с восхищением и придыханием пишет Розанов). В христианстве секс изначально рассматривается, как нечто нечистое, как грех, а брак – как меньшее из зол. Апостол Павел в Первом послании коринфянам пишет: "… хорошо человеку не касаться женщины. Но во избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа. Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как я. Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться". Или, еще более красноречиво, в послании к Римлянам (глава 7), где жизнь по еврейскому закону названа, как я понимаю, жизнью "по плоти", а дети – "плодом смерти": "Ибо, когда мы жили по плоти, тогда страсти греховные… действовали в членах наших, чтобы приносить плод смерти; но ныне, умерши для закона, которым были связаны, мы освободились от него, чтобы нам служить Богу в обновлении духа, а не по ветхой букве".

      И вся история христианства характеризуется противоборством "иудейской" тенденции видеть в браке таинство любви и, условно, гностическо-манихейского "уклона", полагающего любые сексуальные отношения, даже деторождение, злом, а умерщвление плоти – святостью. И последние представления в общем и целом преобладали, достаточно упомянуть превознесение девственности, абсолютно отсутствующее в иудаизме.

      В этом отношении к сексу, как греху, таится, на мой взгляд, изначальный изъян христианства (с точки зрения монотеизма), его дуализм. Дело в том, что иудейский Бог искони – стихия огня (смотри, например, интерпретацию Гершензона), то есть, Он вне морали, по ту сторону добра и зла. Требование принести в жертву собственного и единственного сына в доказательство своей преданности абсолютно аморально. Такова и гораздо более поздняя "расправа" над Иовом. Она должна подтвердить всяким приверженцам "моральных" доктрин (вроде пророков), что Господь – своевольная стихия и никакой "благонамеренности" и моральному слюнтяйству борцов за "справедливость" не подчиняется. Многие современные раввины считают Холокост – карой Божьей. Кара беспомощному народу, старикам, женщинам и детям? (Может быть, за беспомощность?) Какая уж тут "мораль". Это гроза Божия. И в этом божественном стихийном начале – несокрушимый монизм (и "материализм") иудейства, его неразрывная связь с миром. Пророки первые дали слабину, а отцы  христианской церкви уже не знали, что делать с "мировым злом": ни проглотить – ни выплюнуть. Еврейский Бог-стихия не делит мир на добрый и злой, на все воля Божья. А христианская теология вся построена на "светоносности" Христа, на его доброте. Темное пятнышко к нему не пристанет. И поэтому "мировое зло" отдается на откуп Дьяволу. Так возникает вера в наличие двух начал, доброго и злого. Такого рода дуалистические учения наполняли эллинистический мир и до христианства, и это по сути отказ от монизма, а на мой взгляд, и от монотеизма. В результате в христианстве исподволь закрепились гностические доктрины о "злой" материи и добром "духе": материя – от дьявола, а дух – от Бога. Под эту раздачу попала и женщина, ставшая воплощением "материального" начала. В том же, "плотскости" и "материализме", отцы церкви (как Августин) обвиняли и евреев, отсюда и: еврей – баба.  

Душа – пленница тела, а тело – в плену у женщины. Что делать? (Эту мировую драму, наверное, и разыгрывает в своей макаме Шабтай). Остается либо расстаться с женщиной (Розанов назвал христианство религией "скопческой"), а значит и с телом, умереть, не зря смерть в аскетических христианских доктринах – освобождение души, либо – наоборот, отдаться телу, не мороча себе голову излишней "духовностью". Кажется, западная цивилизация выбрала именно этот путь. Двойственность христианства проявляется и в вопросе о насилии. Если ударят по правой щеке, подставь левую, и в начале христианам даже запрещалось служить в армии, но так можно "пойти под нож", и участие в "оборонительных войнах" было разрешено, ну а там уж пошло поехало, вплоть до священного окропления атомных подлодок. Изначальный дуализм загоняет христианство в сферу "идеального", что ведет к его вытеснению из жизни, к разрушению веры.

      Возможно, что и современное разрушенное состояние института брака на Западе есть следствие аскетических идеалов христианства. Дело в том, что если рассматривать секс, как грех, а брак, как узаконенную проституцию, то он действительно теряет всякий моральный смысл. Ну а экономический и социальный смысл брачного союза и так уже разрушен в развитых странах Запада. Парад гомосексуальной революции, который мы наблюдаем, и прежде всего признание за гомосексуальными парами статуса брачного союза ставит над этим институтом тот самый крест – гибельный символ христианства. Что, полагаю, ставит под сомнение и само существование западной цивилизации в будущем.