Тупость и злодейство, запретная связь
В чем заключалась главная идея Максимилиана
Робеспьера? В том, что французскую революцию и только что провозглашенную
республику необходимо сохранить любыми средствами, включая запугивание и
убийства. Возвышенная цель оправдывает любые средства. Робеспьер назвал это
"моралью террора".
Согласно докладу "О принципах политической морали",
прочитанному им перед Конвентом в феврале 1794 года, во имя возвышенных
политических целей не только все позволено, но даже и необходимо. И потому в те
годы было вынесено порядка шестнадцати с половиной тысяч смертных приговоров,
как правило, об отсечении головы на гильотине. Все — ради "сохранения
принципов революции". Горькая ирония в том, что один из этих приговоров
был вынесен и самому Робеспьеру. Он расплатился жизнью за свои возвышенные
принципы.
Для Робеспьера высокие цели заключались в счастье людей, наслаждении свободой,
в равенстве и справедливости для всех. Но тех, кто противился этому, необходимо
было казнить, обрушить на них всю мощь террора.
Такой вот парадокс, в котором увязло
либеральное движение с тех пор и до наших дней — если ты хочешь свободы и
справедливости, нельзя казнить людей направо и налево, поскольку тот, кто
подобным образом карает несогласных, не сумеет достичь ни свободы, ни
справедливости.
Лишения должны были привести к добродетели,
но на деле эта самая добродетель ведет только к лишениям.
Робеспьер стремился создать
"добродетельную республику" (republique de la vertu), и, чтобы
достичь этого, он призвал "расправиться с врагами революции". Но если
ты расправляешься с "врагами революции", то это уже не
"добродетельная республика". В добродетельной республике нельзя
просто так расправиться с врагами революции. Эта "мораль"
противоречит морали здравого смысла (contra bonos mores).
Теперь мы наблюдаем
сплетение двух наследников Робеспьера: радикальный ислам, способный ради своих
целей пойти на все — этакое олицетворение злодейства, и религию
политкорректности, также готовую ради своих целей на все, при этом с
брутальностью даже более изощренной, чем у радикального ислама, и это —
олицетворение тупости.
Они взаимосвязаны друг с другом, тупость
защищает злодейство и наоборот. Но все это лишь до определенного момента.
История учит нас тому, что злодейство рано или поздно всегда пожирает тупость. И в этом причина того, что
Европа, в сущности, уже обречена.
И где теперь происходит этот эксперимент
продолжателей Робеспьера, как не в стране Робеспьера, в той самой
"добродетельной республике"…
1. ИГИЛ — это своего рода механизм
психологической защиты, отрицание. Так просто было этому бледному, растерянному
человеку, президенту Франсуа Олланду провозгласить, что резня в Париже в конце
позапрошлой недели была "военным актом армии Исламского государства".
Он описывал эту армию как внешнюю, чужую, которую можно разгромить, но, к
большому несчастью для него, это все — лишь отрицание очевидного.
На самом деле, это не ИГИЛ, а его собственные
французские граждане, мусульмане, не чужая армия какого-то далекого
"Исламского государства", а часть его собственного французского
общества, которое продолжает неумолимо соскальзывать в пропасть гражданской
войны.
Эта мысль так ужасает французские власти, что они прячут ее за тенью ИГИЛа,
превращающегося для них в убежище, а не угрозу. Как легко обвинить ИГИЛ, это ведь освобождает от
собственных грехов. Как легко сказать, что угроза снаружи, а не изнутри. Но,
увы, горькая правда заключается в обратном. Во Франции уже около десяти
миллионов мусульман, точнее, примерно 12% населения (почти как в Израиле, где
их 13%). И многие из этих мусульман отнюдь не проливали слезы после парижской
резни. А ведь достаточно всего нескольких тысяч бунтующих, чтобы разрушить
целое общество.
В чем французам так трудно признаться? В том,
что "французской нации" больше не существует. И потому ИГИЛ — это, по
сути, бегство от самих себя, бегство от ужаса перед самим собой. То же верно и
для Асада, и для Эрдогана с его курдами, для иорданского короля Абдаллы, и для
остальных европейцев. Бегство от того, у чего нет решения. Сказать
"ИГИЛ" — это сегодня так политкорректно, но, очевидно, никто на самом
деле не собирается воевать с "Исламским государством".
Сказать
"ИГИЛ" — это значит верить, что "французский народ"
по-прежнему существует.
2. Французское правительство в западне. Если
вступят с армией в Сирию, будет много убитых, и своих солдат, и местных. Тогда
секторальное брожение во Франции подскочит до небес. Если же не вступят —
брожение тоже возрастет и еще сильнее воодушевит добровольцев, отбывающих все в
большем количестве в Сирию и Ирак.
У
Европы все варианты тупиковые. Что ни сделаешь — горький результат все равно
предречен.
3. Проблема усугубляется с каждым днем.
Европейский союз сообщил, что в 2015 году в него прибудет три миллиона
мусульман, и прогноз на следующий год в два раза больше. Каждый день в страны
союза прибывает около десяти тысяч мусульманских эмигрантов, то есть около трех
с половиной миллионов человек в год. Понятно, что демография Европы меняется прямо на глазах, это уже совсем
другой континент.
Но
религия политкорректности запрещает проводить связь между этой эмиграцией и
потерей национальной самоидентификации, демографией и террором. И даже несмотря на то, что один из
террористов-самоубийц прибыл лишь в этом году из Сирии, это по-прежнему
"амальгама" — французское понятие, означающее запретное смещение,
табу в обсуждении. Это ведь только мораль можно смешивать с террором, а террор
с моралью…
В тот момент, когда подошвы эмигрантов ступают на несчастный континент, они уже
"европейцы", и они уже никогда в жизни не уйдут отсюда. И фрустрация
европейских мусульман сольется с их разочарованием. Новые "европейцы" прибывают на континент
без благодарности, а с чувством собственного превосходства. Они пришли
властвовать, а не быть в подчинении. Они еще не успели обосноваться, но уже
указывают континенту, что для него хорошо.
Это, конечно, вызывает реакцию и с другой
стороны. Правые организации усиливаются и приходят к власти по всей Европе. Грядет время ответного взрыва.
Европа на пути к гражданской войне. И одна из вех была определена в
конце прошлой недели. Сколько высокомерия было в этом теракте, сколько
презрения к "добродетельной республике", и сколько желания основать
"добродетельную республику", только совсем, совсем другую.
Во Франции столкнулись одна
"добродетельная республика" с другой…
4. Как же вели себя французы? Если кому-то
казалось, что у французской полиции включится тревожный сигнал после того
страшного теракта в январе, его постигло горькое разочарование. Эта полиция
продолжила не заходить в мусульманские кварталы, в касбы, в которых ей
запрещено появляться, и потому у французских служб безопасности не было никакой
предварительной информации о предстоящем мегатеракте.
А ведь речь идет по крайней мере о восьми
террористах-смертниках с разветвленной сетью поддержки: сторонниками,
информаторами, поставщиками оружия, координаторами и помощниками. И ведь ясно,
что вся эта сеть планировала цепь терактов в течение многих недель, если не
месяцев. Они знали, что выбирают в качестве мишеней, и, возможно, даже
проводили тренировки. Речь идет о профессиональной и подготовленной акции. Как
могло получиться, что при таком количестве участников не было никакой
предварительной информации? Подобный провал требует увольнения всего
полицейского истеблишмента страны.
На
протяжении целых 15 минут мусульманские террористы со средневековым зверством
расстреливали несчастную молодежь, запертую в парижском клубе. Расстреливаемые
умоляли их спасти, отправляя изнутри призывы со своих сотовых телефонов в
социальные сети. "Спасите, нас убивают одного за другим", — писали
они. Как могло случиться, что полиция, находившаяся снаружи, не ворвалась
внутрь?
Минута
за минутой, убийцы переходили от человека к человеку, переступая через трупы и
кровь, без жалости убивая лежащих из автомата. А полиция все мешкала и не
врывалась внутрь. Она сделала это лишь через 15 минут, продолжавшихся подобно
вечности, после того, как было уже 90 убитых.
Франция и Европа
превратились в места, опасные не только для жизни, но даже просто для
посещения, и не столько из-за террора, сколько из-за властвующего там режима
политкорректности. Мораль террора или террор морали? Так или иначе, в
результате — более 130 убитых.
5. Верховный властелин режима
политкорректности — президент США Барак Обама — по обыкновению удовлетворился
бледной телевизионной речью и немедленно исчез. Он по-прежнему не способен произнести вместе слова
"террор" и "ислам". И что он собирается делать? США
и Запад до смены президента в будущем году, летят на автопилоте. Но история не
простит им этой беспечности.
Его министр иностранных дел Джон Керри, тот
самый, что праздновал "подходящее к концу время ИГИЛа" буквально за
несколько часов до теракта во Франции, занят сейчас подготовкой к
"выборам" в Сирии через 18 месяцев. Да-да, именно так, это то, что ему продали русские.
Ясно, что на этих выборах, о чудо из чудес,
опять победит Асад. Но Керри сам к этому времени уже будет историей. Вот так
религия политкорректности реагирует на радикальный ислам, который, глядя на все
это, лишь насмехается и продолжает усиливаться. Ведь, понятно, что сунниты
никогда не примут Асада или кого-то другого из его злодейского прошиитского
режима.
ИГИЛ укрепляет Асада, представляя его лучшим
вариантом, а Асад, в свою очередь, укрепляет ИГИЛ, загоняя всех суннитов под
крыло самых безжалостных радикалов. Обе стороны выигрывают, а цену за это
платит Запад.
Режим политкорректности охраняет жизнь тех,
кто его пожирает.
Будто проклятое злодейским колдовством,
положение в Европе становится хуже изо дня в день. Зло побеждает, а добро
проигрывает. Зло, проистекающее как от адептов злодейства, так и от сторонников
тупости, носителей "морали террора". Продолжается и эмиграция миллионов внутрь Европы. Ближний
Восток захватывает бессильный континент, но в каком-то смысле это сама Европа
пожирает себя.
Против внешнего врага, как во время мировых
войн, можно сражаться и даже побеждать. Но как победить врага, который уже
находится глубоко внутри тебя? Сражаться с самими собой? Но тогда твоя победа
обернется твоим же поражением, или, может, наоборот, твое поражение обернется
победой? Европа сама себя заколдовала, и теперь ей некуда бежать от кабальной
власти этого колдовства. К тому же, внутренний враг скрывает свои цели, и
потому вроде как нет причин с ним воевать.
Если вы хотите заполучить что-либо — не
воюйте против тех, у кого оно есть. Присоединитесь к ним, и тогда либо
понемногу превратите чужое в свое, либо дождетесь подходящего момента, чтобы
забрать его силой. Ни одна структура не устоит долго, если она сгнивает
изнутри.
6. "ИГИЛ" — проблема или решение?
Допустим, Запад действительно объединится. Солдаты хлынут в Сирию и Ирак и
захватят огромную территорию величиной с объединенное королевство
Великобритании, которой управляет сегодня ИГИЛ. И что тогда?
Ведь десятки тысяч бойцов этого государства не исчезнут. Они начнут
партизанскую войну, в которой измотают Запад. А многие из них сбегут на Запад
сами, желая отомстить. Они объединятся там с местными мусульманами. Иначе говоря, возможно,
существование "Исламского государства" даже предпочтительнее для
Запада, чем хаос, который возникнет без него.
7.
Сирия — этакая западня с приманкой. Туда так легко влезть, но тот, кто окажется
там, — потонет. Это уже случилось с "Хизбаллой", это происходит и с
русскими, и с иранцами, и с американцами.
С нами этого не случилось, и нам необходимо и
дальше продолжать сохранять этот наш важнейший на сегодня стратегический
выигрыш — нейтралитет. Мы не сунниты и не шииты. Мы не поддерживаем никого из
них. Наоборот, как говорил Наполеон: "Мы никогда в жизни не станем мешать
нашим врагам покончить с собой"…
Если
кто-то входит в Сирию, Сирия тоже входит в него. И у этой "внутренней
Сирии" есть много способов пробраться в дом к тем, кто вступает в нее.
Спросите об этом у "Хизбаллы", пережившей лишь недавно страшный
теракт у себя дома и ожидающей следующих, спросите у Путина…
И в чем главное правило вторжения этой самой
"Сирии"? Она всегда наносит удар в самое слабое место, туда, где
больнее всего. Сирия — это террор морали.
8. Отчаявшемуся
французскому правительству известно, до какой степени глубок раскол в их
обществе. Поэтому оно прибегает к приему, издавна использующемуся всеми
антисемитами: отвлечением внимания на евреев, в наши дни — в сторону Израиля. В
прошлом этот прием отлично работал. Он объединял старых французов с
"новыми". Вот отсюда вся эта навязчивая антиизраильская идея в
европейской прессе.
За последние пять лет этот трюк полностью
устарел, но французское правительство в отчаянии продолжает его использовать.
Говорить об Израиле, чтобы не говорили о настоящей проблеме. И тогда приходит
нынешний мегатеракт. Какая связь между нарастающей во Франции гражданской
войной и Израилем? Если и есть там чужое влияние, так Сирии и Ирака, но не
еврейского государства.
Высосанный из пальца конфликт вокруг Израиля
становится все менее актуальным. Европейцам уже совсем не выгодно сливать
огромные суммы на всевозможные злодейские НКО в Израиле, поскольку это больше
не отвлекает европейское общественное мнение и потеряло всякий смысл.
9.
Огромная часть французских евреев тоже отказывается осознавать реальность.
Тысячи совершают алию, но по-прежнему не десятки тысяч. Они своим обостренным галутным чутьем уже все
понимают, но их по-прежнему держит бизнес, и особенно — французский язык.
Переход на иврит, пожалуй, для них сложнее всего. И мы, со своей стороны,
обязаны облегчить им алию, которая для них сейчас попросту неизбежна.
Тот из них, кто не оставит сейчас нарастающую
гражданскую войну во Франции, — преступник по отношению к себе и к своей семье.
В каждом теракте исламские террористы не забывают нанести удар по евреям.
Кошерный супермаркет в январе, ночной клуб, принадлежавший евреям теперь,
недаром в прошлом перед его входом проходили антиизраильские демонстрации.
Этот призыв актуален и для тех израильтян,
кто обосновался на просторах Европы, ситуация там будет только ухудшаться, а
цены на недвижимость — падать. В то время как здесь они будут только расти, по
той же самой причине. И тот, кто замешкается, получит меньше там и заплатит
больше здесь. Лучше поторопиться.
Исторический опыт
подтверждает, что евреи часто были последними из тех, кто осознавал свое
положение и выходил из того отрицания, в котором жил. Множество
французов, не евреев, уже оставляют Францию, чего же ждут французские евреи? К
ним и так уже относятся там как к гостям, которых нужно защищать с помощью
вооруженных солдат и полицейских, что, к слову, их очень оскорбляет, и по
праву. Но, может, и вправду "гостям" лучше было бы вернуться домой?
10.
Зачарованно наблюдаем мы эту грандиозную трансформацию, происходящую на наших
глазах. И мы смеемся над теми, кто раньше называл нас корнем всех проблем.
Европа обвиняла Израиль, чтобы не думать о своих проблемах, Ближний Восток
обвинял нас, чтобы отвлечься от своих. Теперь проблемы первых схлестнулись с
проблемами вторых. Мы же стоим в стороне.
Авторский перевод Александра
Непомнящего
Источник: Gplanet
Комментариев нет:
Отправить комментарий